Читать интересную книгу Выпашь - Петр Краснов

— Ну это-то… — начал снова Заборов. — Теперь-то у нас и пулеметы, и все…

Японская война урок был хороший.

— Да, если бы победили, — сказал батюшка, стоявший в самом углу, под картиной "под Левитана". Он сказал это, и вдруг точно смутился, опустил смуглое, в лиловое отдающее лицо, обрамленное курчавой черной бородкой и замолчал.

— То есть, что вы хотели этим сказать? — спросил его генерал Заборов, поощрительно поглядывая на него.

— Это по писанию.

— Даже любопытно, — сказал старый, совершенно лысый инженер в очках. — Может быть, вы нам поясните?

— Как вам угодно. Есть книга великой премудрости и откровения Божия.

Неразгаданная книга. Там об этом явственно сказано, "Откровение св. Иоанна".

— Апокалипсис, — с некоторым разочарованием сказал Заборов.

— На этой книге с ума сходили, — сказал Барышев. — Вон и у Шадрина — покойника, нашли, что в библии апокалипсис весь был так захватан и зачитан, что живого места не было. Читать даже трудно было. Искал, значит, человек.

— И доискался, — сказал Заборов.

— Слабому уму не открыто, а если читать с умом, не ища гаданий и предсказаний, чего и не дано человеку знать, — то есть, это я говорю про будущее — а ища во всем мудрого совета и ответа на большие житейские вопросы, то и найдете.

— Очень это любопытно, — повторил инженер и, сделав шаг к батюшке, добавил. — Не поясните ли вы это нам. Что же сказано о войне, например?

— Извольте, — охотно отвечал батюшка. Он поднял голову. Темносерые глаза стали сосредоточены, точно в воздухе где-то искал он те слова, что были написаны в его памяти. — Извольте: — "Дух говорит церквам: — побеждающему дам вкушать от древа жизни, которое посреди рая Божия. Побеждающий не потерпит вреда от второй смерти… Побеждающему дам вкушать сокровенную манну и дам ему белый камень и на камне написанное новое имя, которого никто не знает, кроме того, кто получает…

Кто побеждает и соблюдает дела Мои до конца, тому дам власть над язычниками…

Побеждающий облечется в белые одежды… Побеждающего сделаю столпом в храме Бога Моего… Побеждающему дам сесть со Мною на престоле Моем, как Я победил и сел со Отцем Моим на Престоле Его", — по мере того, как говорил, вспоминая текст священник, голос его креп и становился сильнее и громче. Закончив, он опустил руки вдоль рясы — он держал ими крест на груди — и тихо, как бы про себя добавил: — но мы не победили.

Несколько мгновений стояло молчание. Казалось, все были поражены. Точно они и впрямь первый раз это услыхали. И были слова подлинно, как откровение.

Особенно сильное впечатление они произвели на Петрика. Они врезались в его памяти, как в детстве врезывались ему в память различные кавалерийские и пехотные «стишки», которыми он любил щеголять перед Валентиной Петровной. Этот текст был для него открытие. Он напряженно ждал, что кто-нибудь возразит, или опровергнет.

Наконец, несмело заговорил Заборов.

— Но… позвольте… Какая же, однако, была и в японскую войну проявлена нашими войсками доблесть… Это мое такое мнение… Другим, как нравится. Возьмите хотя нашу Заамурскую Пограничную Стражу на Ляоянских фортах… Умерли, а не сдали…

А Порт-Артур!.. Безпримерная оборона! Генерал Кондратенко… Да вот тоже про Цусиму — мало ли чего говорили… А я знаю — японцы изумлялись подвигам наших офицеров и экипажей. Расстрел, пожар. На корабле живого места нет. Тонет… А Андреевский флаг как прибитый на корме и музыканты гимн играют. Командир на мостике… И так в пучину… Это-ж… Подвиги! Мое такое мнение… Другим, как нравится.

— Подвиги, ваше превосходительство, но не победа. Дух говорит церквам о победе, — тихо, но очень настойчиво сказал священник. — Нужна победа. И только победа… во всяком деле победа… Иначе…

— Но, батюшка, — смягчая настроение заговорил Барышев. — Победа… это, конечно, вещь самонужнейшая… Но Господь милосерд и по милосердию своему как-нибудь помилует нас грешных и без победы.

— Господь милосерд, но говорит Господь: — Иакова я возлюбил, а Исава возненавидел. Что же скажем? Неужели неправда у Бога? Никак. Ибо Он говорит Моисею: "кого миловать, помилую; кого жалеть, пожалею". Итак помилование зависит "не от желающего и не от подвизающегося, но от Бога милующего". Сопоставьте это со словами откровения святого Иоанна — и вы увидите, что Господь требует от нас не только подвига веры и самоотречения, но и победы над диаволом, т. е. злом и смертью… Без противления злу и победы над ним — погибнем.

— А потому, — безпечно сказал, подходя к слушавшим священника, Замятин, — и войны никакой нам не надо. Все равно — немца нам не победить… Куда нам, гусям лапчатым!.. Пожалуйте, господа, кушать… Ваше превосходительство!.. Батюшка!..

Доримедонт Иванович!.. Дамы уже тронулись…И я… прощения прошу… Несмотря на то, что жара и вечер — блинами вас угостить хочу. Уж очень хорошую сегодня подлец Чурин икру из Иркутска получил. Жалко было ее не использовать. Пожалуйте…

Самуил Соломонович — вы рядом с женою… Напротив генерала…

Дамы проходили в высокие двери столовой. Петрик видел золотистый затылок своей жены и узел черных кос Матильды Германовны. Они шли рядом. Канторович спешил к ним.

"В жидовской компании", — подумал Петрик, — "привыкай ко всему… Новая власть…

Новая сила… Капитал и знание… А ты кто? Наездник… И только!.."

ХХVI

За обедом Петрик сидел между Барышевым и доктором Березовым. Они сосредоточенно и молчаливо налегли на блины, икру и семгу и на розовый борщок в чашках с гренками с сыром. Старый Ржонд и генерал Заборов, остерегавшиеся много есть, — овладели беседой.

— Вы, ваше превосходительство, ланцепупов застали? Помните — под Владивостоком, — обратился Старый Ржонд к Заборову.

— Да вы чего это, в самом деле, меня перед прекрасными барынями конфузите. Что я? Такой уже старый, что ли?… Ведь это почти к временам Муравьева относится.

— Ну, нет, много позже.

Матильда Германовна, сидевшая в голове стола, жеманно улыбаясь, протянула:

— Ах… расскажите нам, генерал… Так это интересно.

— Да что, Матильда Германовна, другим как нравится, но мое такое мнение — теперь куда лучше стало. Теперь вот мы все вместе. И инженеры, и офицеры, и купцы — все одно. А тогда — известно, дворянские предрассудки сильны были — ну и была каста. Гарнизон маленький.

— Ах, как же… — перебила Заборова Матильда Германовна. — Я недавно читала "В маленьком гарнизоне", немецкий переводный роман Бильзе. Говорят, так ужасно там все это написано, что Император Вильгельм даже запретил его.

— Ну, какие там маленькие гарнизоны! Четыре часа езды до Берлина!.. Вот постояли бы в Хунчуне, или Камень-Рыболове — так, верно, не хуже наших до тоски смертной дошли бы… И, притом, и у нас, как у них, тоже была офицерская каста.

Варились в своем соку.

— Вот там-то и дошли до ланцепупов, — вставил Старый Ржонд.

— Ланцепупы… Ах, чтоб их! — подхватил Заборов. — Да… было… Лето понимаете. Теплынь… И тоска до одури. Такая тоска, что ее и водка не берет.

Вот кто-то и придумал, что надо дойти до первородного человека и в таком состоянии все грехи стряхнуть. Ну, и целыми партиями уходили в леса… А вы тамошние леса и представить себе не можете. Дичь… Красота. Дубы — шесть охватов, чинары, плющ, лианы… Кусты там разные… Смородина дикая… барбарис… кизил… Ручьи… бурелом. И там-то, в лесах, раздевались донага… Да так и жили неделями, предаваясь созерцанию… Ну там гармоники… балалайки… песня… и водка, конечно… Значит, душа покоя требовала. Денщики господам обед носили.

Вот это и был клуб ланцепупов… Другим, как нравится, а мое такое мнение: неблагозвучное, не для дам название… Да и не дамское это было дело…

— А в Туркестане в «мяу» играли, — сказал Старый Ржонд.

— Ну, это… посерьезнее будет. Знаете ночью… темнота эдакая, хоть глаз выколи, ничего не видать. И звезд нет. Ну и кусты, или камыш. Плавни, если по иностранному… По-иностранному нам как-то понятнее. Джунгли… Ну, и туда компания… Тоже пьяная… С револьверами… И один — кошку играет. Схоронится и мяукнет… А все на его голос — бац… бац… из револьверов… «Лефоше» тогда были револьверы. Тяжелые со свинцовой пулей… А тот, что мяукнул — и переместится. Ну, знаете, попасть мудрено. Однако попадали… Бывало и на смерть забьют. Полировка крови.

— Чего не придумают люди, — сказала "оса на задних лапках".

— Да… все таки… бравая, знаете, игра… Нервы закаливала… Ну, потом — это прошло. Много к Скобелеву тогда офицеров с Кавказа приехало, и стали вводить кавказские обычаи в Туркестане — ну и стало полегче. От кавказцев песни переняли, лезгинку стали плясать. Другим, как нравится… "Мравал джамиер" пели и шутили: — обида, мол, хозяину. Его питье, брашно едят до отвала, а сами еще поют: — "мало жрали мы, мало жрали мы"… Мое такое мнение — неловко будто…