– Эта женщина совсем меня не уважает, – ворчливо пожаловался правитель Аквилонии, вызвав смешки даже у собственных детей. Осмелевшая девочка решилась заговорить с Ренисенб:
– Вы в самом деле приехали, из Стигии? И умеете творить настоящие чудеса?
– Я родилась в Кеми, маленькая госпожа, – волшебница на удивление быстро взяла себя в руки. – Что же до чудес, то, боюсь, в жизни они редко выглядят такими грозными и удивительными, как в сказках. Представление уличного фокусника или лицедейской труппы бывает куда красочнее и интереснее… Если маленькой госпоже угодно, она всегда может навестить меня – я живу здесь, в крепости, в Драконьей башне, что в восходной части замка.
– Мы придем, – опередил сестру мальчик. Похоже, оба королевских отпрыска без труда поддались очарованию и загадочности стигийки, решив непременно раззнакомиться с ней поближе.
– Ладно, а теперь я могу узнать, что творится в моем городе? – рявкнул Эртель Эклинг, в течение всей этой шутливой перепалки наливавшийся нетерпеливой злостью. Подростки-оборотни и собаки поджали хвосты, укрываясь под предметами мебели и в темных углах комнаты. Стоявшая позади кресла короля Пограничья госпожа Нейя подалась вперед и зашептала на ухо сердечному другу что-то успокаивающее, но Эртель с досадой отмахнулся от ее увещеваний. – Выкладывайте, прах вас побери!
* * *
Рассказ вышел кратким, но емким и впечатляющим – об этом свидетельствовали изумленно вытянувшиеся физиономии слушателей. Память и умение в нужных обстоятельствах бойко говорить не подвели, и теперь Грайтис надеялся, что никто не обратил внимания на кое-какие шероховатости в его обманчиво гладком повествовании. Темвик Магнуссон и Ренисенб в нужные моменты поддакивали; вдобавок магичка, не позволив никому опомниться, произнесла речь, посвященную героизму и предусмотрительности месьоров человекоохранителей – донельзя хвалебную и насквозь лживую. После такой оды заезжим гостям надлежало придти в безграничное восхищение и не задавать лишних вопросов. Подробности вполне можно рассказать Эртелю потом, без свидетелей.
– Таким образом, налицо доказательства магического заговора гиперборейских чернокнижников, приведшего к смертоубийствам и в конце концов к бунту городской черни, – подводил итоги приободрившийся Магнуссон, время от времени сверяясь со свитком. – Сотни свидетелей видели оживленного запретной магией покойника. Имеется также письменное признание Эгарнейда, старшего письмоводителя. Второй, назвавшийся Крэганом Беспалым, молчит как камень, но само его пребывание в Вольфгарде незаконно: он не был представлен в составе посольства и входит в число лиц, коим пересекать границы королевства воспрещено высочайшим эдиктом… После того, как пожар в посольстве Халоги общими силами удалось погасить, мы перерыли то, что осталось, сверху донизу. В ходе розысков в подвале обнаружились предметы, используемые для практикования некромагии. Оные вещи и приспособления изъяты при свидетелях, опознаны госпожой Ренисенб и сейчас находятся в каземате коронной цитадели. Помимо того, найдено тело убитого охранника Унтамо в состоянии… э-э…
Магнуссон запнулся и беспомощно оглянулся на стигийку. Ренисенб эш'Шарвин чуть заметно поморщилась. При мысли об увиденном в уцелевших после пожара посольских подвалах ее против воли охватывало отвращение.
– Они пытались провести над мертвым асиром некротический ритуал, так называемое «Последнее Прощание», – нехотя разъяснила она изумленным слушателям. – То же самое совершили с мертвым Унтамо, но успешнее. Унтамо им почти удалось… обратить, а с его охранником что-то не заладилось или просто не хватило времени. Но и на то, что успели натворить гиперборейские мясники, лучше на сытый желудок не смотреть.
– Отчего же? – полюбопытствовал киммериец. Гримаса брезгливости на выразительном лице стигийской волшебницы сделалась явственней.
– Во-первых, ритуал Последнего Прощания предусматривает размещение внутренностей покойного в определенном порядке вокруг тела… – начала она и сбилась. – С вашего позволения, прочие живописные подробности я бы предпочла опустить. Здесь, как-никак, дети.
– Ренисенб, а зачем гиперборейцам нужны живые мертвецы? – недоуменно спросила Нейя Раварта.
– Традиции Белой Руки отличаются от всех других известных магических школ, – пояснила магичка. – В первую очередь адепты Круга преуспели в общении с миром мертвых и в подчинении людского разума. Что до живых мертвецов, то они могут служить, например, посредниками между умершими и живущими. Через них опытный маг Круга способен практически невозбранно призывать великие силы из царства Нергала и общаться с духами давно ушедших колдунов… Обращенный же маг, тем более умерший насильственной смертью, как Унтамо – для некромантов Белой Руки вообще бесценная находка. Сила его удесятеряется, он получает доступ к знанию, закрытому для живущих. Хотя, не скованный никакими запретами и законами мира людей, обращенный маг – или, как таких называет чернь, умрун – крайне опасен и для самих создателей. Откровенно говоря, не представляю, что могло бы начаться, не вмешайся этот митрианец со своей отчаянной атакой…
– Ладно, хватит, – мрачно буркнул Эртель. – Но чего добивались все эти колдуны и чернокнижники, чтоб им пусто было? Зачем наложили заклятие на девчонку и этого злосчастного нищеброда?
– Ваше величество, – Ренисенб сокрушенно развела руками, – у нас есть некоторые предположения… но, боюсь, ни одно из них вам не понравится. Итак, гиперборейцы, в число коих входили Унтамо, Эгарнейд, Крэган и еще двое, убитые при штурме, пытались воздействовать на разум представителей Народа Карающей Длани. Известно, что оборотни – лишь наполовину люди, другая же половина в них – от хищника. Человеческой натурой управлять тяжело, но если сделать так, чтобы в определенных обстоятельствах зверь брал верх… В нордхеймских преданиях частенько встречается такое понятие – «скогра». Так называют человека, попавшего под власть заклинания, лишающего его способности владеть своим рассудком. При виде пролитой крови или услышав тайное слово, скогра бросается на любого, кто окажется поблизости, и начинает убивать. Представляете возможности использования подобных созданий? Допустим, живет себе человек как человек, вернее сказать, оборотень. Ходит рядом с другими людьми. Рядом с вами или со мной. Но стоит кому-нибудь из нас, например, случайно порезать палец, и случится то, что произошло в таверне месьора Далума. Если таких, с помраченным сознанием, двое или трое – что ж, это идеальные убийцы, в особенности если кто-то вхож ко двору. А если их сотня, или пять сотен, или десять? Много ли стоит оборона Вольфгарда, если гвардейцы из числа Народа Карающей Длани набросятся на тех, кто рожден людьми? Кстати, скогру очень тяжело убить. Раны почти мгновенно заживляются…