могли сосредоточиться на одной цели, не оставляя ей и шанса. Под парусом при таком сближении обычно приходится слишком много всего держать в уме, а тут — просто иди и стреляй.
— Что ж, — я улыбнулся. — Вот вы и еще раз подтвердили свою правоту. Вы лучше понимаете все, что связано с флотом, а значит, и замыслы врага. С вами мы на любые вызовы сможем реагировать гораздо быстрее, чем если бы тут летал обычный наблюдатель.
— Кстати, я был удивлен, когда вы в итоге меня поддержали, — неожиданно признался Нахимов. — Когда Владимир Алексеевич хотел запретить мне полет, думал, что уже все. А вы взяли и вступились. Неужели из-за такой малости, как пара выигранных минут при принятии решения?
— А вы подумайте, разве пара минут — это мелочь? Как часто тот или иной ваш приказ, если бы вы, стоя на своем мостике, отдали его через эти самые две минуты, терял бы смысл?
— Что ж, Григорий Дмитриевич, иногда вы мыслите странно, но в этой странности всегда есть смысл. Взять те же «Ласточки» на двух пилотов. Когда вы их придумали? Когда успели подготовить?
— Еще с первого полета понял, что надо разделять обязанности, — честно признался я. — Один пилот, один связист, потом добавятся еще штурман и стрелок.
— Стрелок?
— Конечно.
— Удивительно. Но вернемся к «Ласточкам». Если они давно готовы, то почему раньше не летали?
— Были сложности… — попробовал объяснить я. — Рыбки они же как корабли. Нужен центр тяжести, баланс, иначе их просто перевернет в полете. И один человек в эту схему ложился хорошо, а вот два — уже сложнее.
— Для этого ваши техники и ставили те грузы, чтобы уравновесить нас? — догадался Нахимов, но почти сразу оборвал себя.
Вражеский флот закончил предварительные маневры, растянувшись от Херсонесской бухты до Волоховой башни на правом фланге, и начал неспешно сокращать дистанцию. Тут уже стало не до разговоров. Нахимов, удерживая бинокль перед глазами, принялся вглядываться в чужие порядки, надиктовывая мне сообщения для передачи на землю.
— На правом фланге расположились 14 французских и 2 турецких корабля. Встали дугой, средняя дистанция до десятого бастиона — 1600 ярдов. На левом фланге — одиннадцать английских кораблей, расположились в основном вокруг Константиновского бастиона. Дистанция — 1200 ярдов.
— Передаю, — ответил я и погрузился в работу с сигнальным фонарем, на какое-то время выпадая из жизни.
Все же световой телеграф хоть и упрощает жизнь, но какой же он медленный! Минут десять прошло, когда связист снизу просигналил, что все сообщение получено.
— Прав был Владимир Алексеевич! — Нахимов неожиданно махнул кулаком, на мгновение забыв, где находится, но тут же подобрался, помогая мне выровнять полет и снова выйти на круг.
— Вы про что? — уточнил я, когда тряска успокоилась.
— Про Константиновский бастион, — пояснил Нахимов. — Слишком уж он был открыт с севера. И Владимир Алексеевич еще в конце лета подготовил там две позиции. Батарея Карташевского и Волохова башня. И вот англичане вынуждены выделить часть кораблей против них, не имея возможности сосредоточить все силы лишь на одном форте.
— Справятся? — тихо спросил я, уже понимая общий замысел врага. Сначала на пределе дальности, чтобы не доставали другие бастионы, расправиться с прикрытием внешнего рейда. Потом ворваться на внутренний и ударить в тыл защитникам города.
— Так… — Нахимов принялся считать. — На правом фланге у французов и турок получается 746 орудий, которыми они будут обстреливать десятку и Александровскую батарею.
— Не мало пушек на шестнадцать кораблей? — осторожно уточнил я. Учитывая, что у части из них было под сотню орудий, цифра получалась довольно скромной.
— Они же только правым бортом будут стрелять, — пояснил адмирал, а я в очередной раз понял, что складывать цифры и реальный опыт — это две большие разницы.
— А что у нас?
— У нас… — Нахимов снова что-то считал. — При таком построении до врага смогут достать 33 орудия с десятки, 17 с Александровской и еще 23 с закругления Константиновской батареи. Итого 73, вот только, к сожалению, не все смогут что-то сделать кораблям линии.
Адмирал сжал кулаки, но на этот раз сдержался. А я больше ничего не спрашивал. И сам знал, что на Александровской и десятой батареях всего по две бомбические пушки, а на Константиновской их и вовсе нет. Впрочем, 34 пудовых единорога тоже могут доставить неприятности — только бы враг вошел в их зону поражения.
Неожиданно меня осенило.
— Французы держатся дальше, так как знают, что с их стороны у нас более мощные и новые орудия? А англичане знают, что их, наоборот, нет, и поэтому встали ближе?
— Возможно, — Нахимов сжал зубы от ярости, осознав, что стоит за этими словами. — Подождите! Англичане разделяются!
Адмирал заметил изменение тактики противника, как только корабли начали расходиться.
— Пять идут, чтобы встать к западу от Константиновской батареи. Планируемая дистанция — 1400 ярдов, перевес по орудиям — шестикратный, — Нахимов принялся надиктовывать новое сообщение для земли. — Еще четыре корабля встанут с северо-запада, чтобы получить 11-кратное преимущество по количеству орудий. Скорее всего, именно с этой стороны и будут сокращать дистанцию.
И мы снова следили за боем, не имея возможности ничего сделать. Пока не имея…
А внизу сражались простые артиллеристы, солдаты и моряки. Я приметил, как два корабля — кажется, «Аретуза» и «Альбион» — сблизились с берегом, намереваясь поразить башню Волохова и батарею Карташевского. Они смотрелись гораздо менее опасными, чем огромные каменные форты, но при этом очень мешали взять их в клещи.
— Опасно! — Нахимов тоже болел за наших.
— А вы?.. — неожиданно спросил я. — Вы же совсем недавно так же штурмовали береговые укрепления Синопа. Там, конечно, не Севастополь, но тоже пушки, тоже укрытия. Как вы смогли их взять?
— Знаете, что говорил адмирал Нельсон о сражении кораблей и бастионов? — неожиданно задал ответный вопрос Нахимов. Волнуется.
Я покачал головой, потом вспомнил, что меня не видно, и повторил ответ через трубку.
— Он сказал, что на такое решится только безумец, — пояснил адмирал. — И с тех пор пушки стали только опаснее, рискуя отправить любой корабль на дно с одного удачного выстрела.
— Так что же вы сделали?
— В такой