Сделал паузу. Отпил остывшего чаю.
— И дальше — на банки по одному не нападают. Там могут быть милиционеры с оружием. Нужны подельники. Будет стрельба, тебя могут убить. Но ладно — посчитаем самый успешный случай — удалось захватить деньги и сбежать. Большие деньги, положим, двадцать тысяч рублей. Представляешь, ты и трое твоих подельников утащили из банка такую сумму и сбежали от милиции. Здорово, или ты видишь проблему, как и я?
Снова пауза. Пусть сам думает. Только так будет ценить выводы.
— Все вооружены, и все хотят эти деньги забрать только себе? — не подвел Андрей.
— Тут не только жадность. Они же тоже знают правду — что никакой воровской романтики нет, есть стукачи, есть болтуны. А ограбление банка дело очень опасное, если кто-то погиб при ограблении, то в случае ареста могут расстрелять. И вот в этой ситуации — из-за жадности или угрозы разоблачения в будущем, часто бандиты начинают убивать друг друга. И где гарантии, что ты останешься выжившим?
Помолчал, дал парню самому нарисовать картину в голове.
— И последний момент — что воровская романтика — это весело. Да ни хрена ни весело. Быть вором — означает постоянно бояться! Это не веселье, это страх! Вор дергается каждый раз, когда видит милиционера на улице — не его ли он идет арестовывать. Вздрагивает, когда узнает, что одного из тех, кто в курсе про его преступления, арестовали — не знает, не сдаст ли его наводчик, подельник или скупщик краденного.
Сделал паузу.
— И вот на этом фоне представь себе, например, профессию бухгалтера на заводе. Я отработал свои часы, получил зарплату, иду с девушкой в кино. Встретив милиционера, дружески ему киваю — мне бояться нечего, я ничего плохого не совершил. Ночью сплю спокойно с девушкой в уютной кровати — а не в тюрьме один на нарах, вдыхая запах параши и грязных носков. Денег у меня намного больше, чем у любого вора. Если очень захочу — могу стать директором, и меня будет возить личный шофер. Вот для этого и нужно образование!
Малый удивлённо хлопал глазами, глядя на меня.
Я вспомнил, как в начале семидесятых один парень-сосед, казавшиеся мне, пацанёнку, очень взрослым, сидя на лавочке у нашего подъезда в компании сверстников мечтательно сказал вслед бандитского вида личности, прошедшей мимо нас:
— Эх, сесть бы на годик, таким же вернулся бы…
Это тогда было нормальным. Воры были уважаемыми людьми среди молодёжи. У каждого уважающего себя подростка была выкидуха. И реально сесть был реальный шанс у каждого.
Меня отвёл от этой участи один случай. Мы играли во дворе с соседским мальчишкой на год меня старше. Его старший брат тусил со своей братвой тут же у гаражей.
Вдруг у них там произошла какая-то ссора, крик, все разбежались, а старший брат моего приятеля упал и остался лежать. Мы с опаской подошли к нему, он зажимал ножевую рану на животе, слабея на глазах. Перед тем, как отключиться, он велел нам зажать рану и бежать за помощью.
Приятель, не будь дурак, тут же рванул в сторону дома, а я остался. Сомкнув края раны пальцами, я сдавил их так, что кровь перестала вытекать. Меня тошнило от вида и запаха крови. Но я думал, что сосед умрёт, если я разожму пальцы. Я не мог ими шевелить, когда через двадцать минут приехала скорая, медики силой разгибали их мне.
Соседский парень выжил. Как говорили, благодаря мне. Но эти двадцать минут, показавшиеся мне вечностью, на всю жизнь привили мне отвращение к воровской жизни. И никогда она мне большей романтичной не казалась.
Задумавшись, я не сразу заметил, что Изольда уважительно подвинула мне блюдце с ватрушкой. Как еще объяснить её отпрыску, что не с той компанией он связался и не тех в кумиры выбрал?
— Украл, выпил, в тюрьму… Украл, выпил, в тюрьму… Романтика! — вспомнил я замечательный советский фильм и посмотрел в глаза притихшему Андрею.
Он, похоже, сам испугался своей дерзости и сидел, втянув голову, скрестив и руки, и ноги.
— Одна старенькая мама дома ждёт. Ни жены, ни детей. Или дети где-то есть, но мамка им врёт, что папка космонавт.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
В надежде, что мои слова дойдут до него рано или поздно, встал и беспомощно развёл руками, взглянув на притихшую Изольду.
— Пойду в комитет комсомола схожу. А ты, Андрюх, приходи как-нибудь, я тебя по заводу повожу, по цехам. Это интересно.
Малый взглянул на меня затравленным волчонком, похоже, мне удалось-таки заронить зерно сомнения в его голову. Посмотрим, прорастет ли.
Глава 9
09 апреля 1971 г. Механический завод.
Галия как будто ждала меня. Только я вошёл, она сразу, чмокнув меня в щеку на ходу, достала откуда-то чашки, домашние пирожки, по всему кабинету распространился запах капусты.
— Я сама пекла, — счастливо сообщила она, усадив меня за чай.
— Прямо сама? — улыбаясь, уточнил я, съев один пирожок и хватаясь за второй.
— Под маминым чутким руководством… — немного смутилась она.
Учится самостоятельно вести хозяйство, старается, в отличие от некоторых. Как там, интересно, моя сеструха в Перми? Держит ее Петр в рамках или забил на все, и тетрадка с рецептами уже пылью покрылась?
— Ты молодец, — похвалил я. — Очень вкусно.
Она благодарно улыбнулась. Уже видит себя счастливой женой и матерью. А я собрался в Москву уезжать…
— Могу я с тобой поговорить серьезно? — спросил ее.
— О чем? — спросила она, сразу же насторожившись.
— Когда твой брат из армии возвращается?
— Так, приказ уже был. Со дня на день ждём.
— Отлично. Значит, твои мама и папа будут не одни, когда ты со мной в Москву уедешь.
— Куда?… Зачем?… — растерялась она.
Безмятежную радость как рукой сняло с её лица. Она смотрела на меня озабоченно и с испугом.
— Учиться с тобой поедем, — сказал я, пожимая плечами, как о само собой разумеющемся. — Я буду на дневном учиться в Горном институте, тебя из Брянска в Москву переведём. Хочешь, на вечернее отделение, хочешь, на заочное.
— Куда переведём? А мама?
— Куда примут, туда и переведём. Постараемся по твоему профилю найти факультет, чтобы меньше предметов пересдавать надо было. А мама будет в гости приезжать.
— А где мы будем жить? — упиралась Галия.
— Или в общаге, или на квартире.
— Где мы будем деньги брать?
— Придумаем что-нибудь, Галия. У меня стипендия будет, надеюсь, повышенная. Подрабатывать буду.
— А я?
— Ты же сейчас работаешь и заочно учишься? И там будешь.
— Ну, я не знаю… — заныла она.
— Я тебя и не тороплю. Мне ещё выпускные экзамены надо сдать, поступить. Ты, главное, пойми, здесь, в Святославле, ловить нечего. Всё равно рано или поздно придётся отсюда уезжать. В институте мы оба нужными знакомствами обрастём. Батя поможет распределиться в Москву, на крайняк, в Подмосковье. Начнём работать, квартиру получим, прописку… А родителям твоим от такого сценария только польза будет. У тебя намного больше возможностей будет им помогать, если успеха в Москве добьешься. Врачей найдем там хороших, которые им помогать лечиться будут, когда они состарятся. К себе перевезем, когда не смогут отдельно жить. Москва — это самая лучшая медицина в стране.
Возразить ей было нечего. Сама в курсе, что в столице все самое лучшее собрано. Так оно и бывает обычно со столицами. Это я еще ей не напомнил, что там и с едой, и с дефицитом дело получше обстоит. Хотя это и не нужно делать — сама прекрасно знает и примет во внимание, когда обдумывать мое предложение будет. А давить на неё сейчас нет смысла. Посидит, подумает, с родителями посоветуется, сама поймёт, что я прав.
— В общем, подумай, как следует, и решай. Со мной — значит всегда со мной, не вижу необходимости нам в разных городах жить. Я тебя люблю и хочу постоянно рядом видеть.
— Что мне решать! — вздохнула Галия, — Ты прав! Да и что я, дура, тебя в Москву одного отпускать!
— Умница! — одобрил я, и у нас начался сеанс горячих поцелуев. Блин, ну почему мне не восемнадцать?