не забудьте, что я вас просил в другой дом и вообще… — непонятно от чего теперь обрадовался казначей и выложил на стол мешочек раза так в два больше того, что выдал мне с содержанием. Толстенький такой, опустившийся на стол с тяжёлым звуком.
Казначей, чуть ли не пританцовывая, скрылся за дверью, а мы с Греем только переглядывались. Но раз мне неожиданно выделили лишних денежек, то я решила исполнить свою задумку. Купила в кондитерской несколько больших пряников в глазури, сладостей в привычном мне понимании здесь не было, и отправилась в гости к соседям.
Мальчишки смотрели на пряники с жадностью, словно никогда и не пробовали. Спрашивать об этом я не стала, только улыбалась, глядя как мелкие уплетают лакомство.
А вот о непонятном поведении горожан, судьи и казначея, рассказала соседке, когда дети убежали гулять, а мы остались за столом с ней и Греем.
— А чего ты удивляешься? Неужели не знаешь? — ответила мне соседка. — Хотя, ты же то дом красишь, то из леса с тачкой по пять раз на дню идёшь. Даже и не верится, что аристократка. Впрочем, про вас, Орландских, всегда говорили, что вы странные. Видишь ли, палачей, что тебя пытали, принц самих в пыточные отправил. То, что осталось, до сих пор на кольях трепыхается. Кроме этого, герб Орландских восстановлен, сняты все обвинения. А ведьму, что виновна в оговоре вашего семейства, приговорили к сожжению. Только принц там что-то сделал, что именно никто не говорит, но слышали от солдат караула, что он ее вроде чем-то напоил. Так та ведьма второй день заживо горит, и не сгорает. Голосит так, что ближайшие к тюрьме улицы спать не могут. Но убить её нельзя. Иначе сам на её место встанешь.
— Значит, виновного нашли. — С горечью протянула я.
Благодаря рассказу и памяти Элейны, я прекрасно знала, кто действительно был виноват. И это была не ведьма.
— Конечно. Вот казначей и забегал. Все ж понимают, что если бы не тюрьма и пытки, то герцогская дочь невестой дракона не стала бы. Поди, и принц вину свою чувствует. А что если он решит проверить, где ты живёшь и как? Закон он конечно закон, но не настолько суров, чтобы мимо него лазейки не было. — Усмехнулась соседка. — А тут от дома одни стены стояли. Думаешь, охота казначею в компанию к ведьме?
— Допустим. Явно же свою шкуру спасал, а не обо мне беспокоился. А с остальными-то что? — спросила я.
— Вот смотри. Приготовила ты какую-то то лапшень. И тебе, герцогской дочери, это блюдо и простое, и понятное. А я, например и слышать о таком не слышала. И оно, наверное, вкусное, раз трактирщица так в него вцепилась. — Разъясняли мне. — Да только видно что-то пошло не так, раз у неё вместо навара всё погорело. А так, она того что ты невеста не знала, зато успела расспросить, что живёшь в бедном квартале, сирота… Кто за тебя заступится?
Что-то смутное, из моих собственных воспоминаний пыталось достучаться до мозгов. Но что-то это воспоминание было таким невнятным, таким далёким… Я решила себе помочь понять, что именно меня цепляет. А заодно и отпраздновать счастливое избавление от проблем.
Правда сначала я собиралась дойти до площади. Крики ведьмы я услышала издалека. И это было жутко. Меня никто не задерживал, никто не мешал. Только ведьма, увидев меня, перестала кричать и только скулила.
— Клинок. — Протянула я руку к ближайшему стражнику из конвоя.
Нас учили актёрскому мастерству, да и тело прекрасно помнило движения. Моя рука, протянутая ладонью вверх, была жестом герцогини, а не нищенки, просящей подаяние. Стражник даже не подумал ослушаться. Холодная рукоять легла мне в ладонь.
Дрова и хворост уже прогорели, а новые только собирались подкладывать, поэтому я легко их раскидала ногой, освобождая себе путь. Каменная тумба в основании железного столба, к которому была прикована ведьма, позволила нам обеим стоять рядом. Глядя в глаза друг другу.
Ведьма поняла, зачем я пришла без слов. Громко выдохнув, она прикрыла воспаленные и обожжённые глаза.
— Один удар в сердце, герцогиня. И в голосах ветра появится один, который будет вечность благодарить тебя за милость. — Прохрипела она, настолько сорванным голосом, что некоторые слова я еле-еле разбирала.
Сказать я ничего не могла, да и не хотела. Возможности её освободить у меня не было, да никто и не позволил бы. Но избавить от этих мук, я имела право. Потому что знала, кто по-настоящему виноват и понимала, кто принимал судьбоносное решение. Я приставила остриё клинка к груди ведьмы и резко надавила всем телом. Её зрачки резко расширились, недоверие в них сменилось надеждой, из уголка облегченно улыбающегося рта потекла темная кровь.
— Твой удар милосерден. — Выталкивала она слова. — Запомни, тебе нужен сок диких трав. Спас…
Каждое её слово замедлялось, взгляд устремлялся в пустоту. Когда тело ведьмы обмякло, я закрыла её глаза и выдернула кинжал. Площадь молчала, собравшаяся толпа расступалась, но ни горожане, ни стражники меня не останавливали.
— Так Орландская же. Они всегда были милосердны, даже к врагам. — Доносились тихие перешептывания из толпы.
— Глумиться над поверженным это подло и мерзко! Такое могут допустить только трусливые и недостойные! — выдал кто-то и на него тут же зашикали со всех сторон.
А мне хотелось уйти с этой улицы, от этой толпы, от по-настоящему мерзкого запаха, витавшего в воздухе. В какой-то момент я услышала доносящиеся издалека знакомые звуки и шла уже на них.
— Как же ты достал! Сколько можно? — возмущался высокий и крепкий такой на вид молодой мужчина с волынкой.
— Ну, ведь кто-то снизу нам тогда подпевал! Ты же слышал! — ответил парень помоложе, стройный, но не щуплый, а такой… изящный, как японский каратист.
Странное дело он был выбрит налысо, а уши у него были настолько длинными, что торчали над макушкой. Он сидел на трёхногой табуретке за странной конструкцией из натянутых кусков материала или кожи на обручи. И с палочками в руках. Барабанщик! Вот это сюрприз!
— Лир, ну ты сам подумай. Это тюрьма. И голос тот был из подвалов тюрьмы. Сам ведь понимаешь… — не стала говорить о возможной судьбе узника девушка с флейтой в руках. — Давай ещё раз, и пойдём по трактирам или на весёлую площадь. Заработок нам тоже нужен.
Согласившись с девушкой, оба её спутника начали играть тот самый мотив, под который я пела в тюрьме. Вот и сейчас, сделав пару шагов вперед, я с радостью начала выводить знакомые слова. Лопоухий Лир сиял улыбкой и жарил