Читать интересную книгу Мир за рекой. - Марина Струкова

- Матушка наша - хороший регент, - даже сейчас в толпе шепотком переговаривались, обсуждая происходящее, не от черствости душевной, а от той откровенной деревенской простоты, когда незлобиво могут и своего осудить, и чужого похвалить, и так прямо, что посторонний сочтёт за отсутствие такта.

Гроб, обитый темно-синей тканью, поднятый на крепких плечах казаков, под печальное пение плывущий в синеве, словно лодка, напоминал о том, что иной мир в легендах - за рекой. А река широка - переправы нет...

Шли мимо палисадников, где стояли односельчане с сосредоточенно-печальными лицами. Шли мимо школы, где когда-то учился Рудаков, здесь на минуту шествие приостановилось, словно для того, чтобы душа покойного, сейчас ещё незримо присутствующая среди близких, попрощалась с родными местами. На пороге одноэтажного здания под клёнами столпились мальчишки и девчонки. Шли мимо сельсовета, где стояли несколько комбайнов, и среди машин был, наверное, и комбайн Владимира Рудакова, который он в августе мог бы вести по волнистой ржи. Вот открылось в кудрявой сирени на лугу, пёстром от ромашек и шалфея, кладбище. Слева и справа от него горело золото подсолнухов. Кладбище было совсем непохоже городское. Ярко-голубые кресты в оградах с розовыми и белыми садовыми ромашками, посыпанные белым речным песком тропинки, всё пёстрое и яркое. Остановились у могилы. Здесь Света ещё раз заметила парнишку с ёжиком короткой стрижки, с пухлыми девичьими губами и чуть раскосыми как у лисёнка зелёными глазами под длинными ресницами. Такой разрез глаз сразу располагал Светино сердечко к человеку - напоминал Сашины скифские глаза.

На кладбище гроб поставили. Священник кадил, и бледный дым плыл загогулинами в недвижном воздухе над высокой травой, налитой горячим соком, над бледным лицом покойного и ворохом влажной глины на краю могилы, рассеивался в воздухе.

Вера, рухнув перед гробом на колени, припала лицом к сложенным на груди рукам атамана и глухо рыдала. И Света почувствовала, заливаясь слезами, что она сейчас оплакивает Сашу, которого она не могла бы так оплакать, не посмела бы. И в её белых горячих руках сжаты холодные смуглые руки Саши. И медленно развивается узел её золотистых волос и с головы скользит в шелковую траву чёрное кружево. И перед её глазами опрокидывается чаша небес, когда она падает на землю. И к ней через толпу пробирается медсестричка.

Что-то говорил кошевой атаман Северо-Хоперского округа.

Света окаменела, заледенела, мороз по коже, она передернула плечами. Женщины рыдали, многие мужчины вытирали слёзы. Летний полдень был раскалён отчаяньем.

Всхлипывающая бабушка повернулась к Свете и запоздало покаялась:

- Может, зря взяла тебя? Пойдём! - И потянула за руку.

Но Света выдернула руку, это Сашу она сейчас хоронила.

Она ощущала плотность раскаленного воздуха, дрожащего от пара, когда последняя влага выжималась мощными потоками лучей из тверди. В воздухе сгустилась тяжелая субстанция боли. Яркий аромат травы и сирени были как верхний слой воды, под которым таился другой - тёмный, придонный, таящий чудовищ тоски и отчаянья. Она подняла глаза - над кладбищем, высоко в синей бездне, медленно покачивая крыльями, плыла на теплой волне медленного ветра птица. Беркут? Она испытала ощущение облегчение, озарения.

Боль медленно рассеивалась, растворялась от клубов ладана. И печаль кладбище медленно претворялась в терпеливое ожидание новой жизни - мига, когда земля покорно разомкнет объятия, распадутся трухлявые набухшие доски, и открывшиеся сияющие глаза увидят солнечное небо, где парит бог-беркут.

Потом бросали глину в могилу. Когда в шесть лопат закопали, установили высокий деревянный крест, светлый, с каплями смолы. Люди помаленьку стали расходиться. Тут откуда-то появился Верный, подошел к могиле, понюхал землю и лёг на холмик, глядя на людей желтыми глазами.

- Тю, пошёл, чёрт! - Прикрикнул кто-то из мужчин.

- Не троньте, пускай... - Вяло махнула рукой Вера.

Верный лежал на холодной земле, навострив уши, глядел вслед.

Плелись назад по пыльной дороге, бабушка с женщинами что-то обсуждала.

А Света вспоминала обрывки молитвы, где было предвосхищение другого будущего, иного света. Рай мерцал где-то вблизи, может быть, за соседней рекой. И туда можно пройти,  навестить пращуров, которые живут почти так же, как при жизни, только безмятежно, тихая радость озаряет поля среди облаков. А когда наступает война, пращуры приходят на помощь небесной ратью. И показалось, что уже нашла дверь туда.

Все вернулись к Рудаковым, где мыли полы, накрывали стол. Света  могла бы отправиться  домой. Но сейчас ей хотелось побыть среди людей.

Там за столом пели хором песню о чёрном вороне.

- Они поют! - Удивилась Света.

- Язычники, - осудила бабушка. - После похорон концерт устроили!

- Сергеевна, не ругай нас. Это Володькина любимая песня. - Пояснил один из мужчин, стоявший у стола со стаканом в одной руке и большим румяным яблоком в другой.

Они направились к дому, и тут Света едва не упала, споткнувшись от неожиданности, когда бабушка поинтересовалась:

- Как там Сашенька?

"Не смей говорить, что брата убили. У бабушки сердце больное, он ей не внук, но всё равно плакать будет" - предупредила Регина, провожая Свету на вокзале.

И Света солгала:

- Всё нормально. Работает.

- Слава Богу. А то приснился мне как-то темный, невеселый. Говорит: "Вынеси попить, устал я". Подала ему корец с водой и проснулась.

Света бросила взгляд на вёдра, стоявшие на лавке, в одном белел корец - так баба Лёля называла эмалированный ковшик.

Душа, вырвавшись из сгоравшего тела, появилась здесь, чтобы утолить смертную жажду.

- Не ко мне пришёл, - упрекнула Света Сашу. Он был для неё настолько жив, что порой, мысленно ведя бесконечный диалог, на что-то обижалась или благодарила.

Она подошла к колодцу. Замшелый сруб, ржавая цепь ворота. Его выкопали давно, лет пятьдесят назад, когда бабушка и дедушка только приехали в это село, построили дом.

Она вынула тяжелое ведро из дышащей холодом глубины, поставила на край. Зачерпнула ковшиком.

У воды был яркий грозовой запах свежести, рожденный отражённой в глубинном зеркале безупречной лазурью. Со дна к небу, пульсируя, как жгучая молодая кровь, вскипали кристальные родники. Она поднесла к губам ковш и сделала глоток, вкусив сладость талого апрельского снега, медовые июньские росы и бешеные ливни августа, которые собрала щедрая равнина, чтобы вернуть ключам, рекам и тучам...

* * *

Вечером ветер стал сильнее, по радио предупредили, что будет смерч. На красный закат по бурой раскаленной дороге уходили столбы пыли, поднимаясь выше шиферных крыш. А на фиолетовом востоке мерцали белые штрихи зарниц. На верёвке металась Светина майка с профилем немецкого рокера в наморднике. Бабушка вгляделась в картинку, покачала головой с осуждением.

Они легли поздно, Света читала старые журналы, Елена Сергеевна бормотала вполголоса в соседней комнате молитвы. Лампочка помигивала, ветер трепал провода. Хлопнула дверь в кухне. Бабушка с кем-то разговаривала. Света выглянула. На табурете сидела Верина сестра, кутаясь в плащ.

- Что творится, Елена Сергеевна, - трясущимися губами едва вылепливала слова Верина сестра с белым, как мука лицом, - наши мужики поехали пьяные с ружьями к Руслану на ферму. А всё потому, что от милиции прока нет, отпустили душегуба, а тот говорит: "Мы ваше казачьё ряженое как щенков в реке перетопим".

- Ну, может, Бог милует, всё обойдётся.

- Не обойдется, не обойдётся, Елена Сергеевна, - лепетала женщина.

- Света, ты ещё не спишь? Иди, иди.

И Света отступила во тьму, продолжая прислушиваться к сбивчивому говору, вспомнила мальчишку в камуфляже и мысленно потребовала:

- Господи, спаси его.

Долго не могла заснуть, сидя у окна, заставленного геранью со сладковато-вяжущим запахом. Ветер к полуночи затих. В темной синеве над чёрными кронами яблонь стоял каленый белый месяц. В тиши изредка слышался далёкий гул машины и лай собак. Дикое поле притворилось, что спит, пряча своих волков в глубоких тенях степных оврагов. Бабушка зажгла лампаду перед иконой. В окно, выходившее на улицу, видны были огни соседнего села. Облака над ним подсвечивало рыжевато-бурым отсветом.

- Пожар, - сказала бабушка и перекрестилась.

Смыслы настоящей жизни, безупречной смерти и манящего бессмертия были связаны между собой, а единственной доступной вечностью была слава. Но не пустая и дешевая, а та, что говорит о служении людям, делает их другими, сильными.

И когда Света это поняла, то ощутила, как её сознание проваливается сквозь истончающийся туман в ослепительное безграничье высшей мудрости.

Она вздрогнула и вынырнула из странного ощущения. Калитка была распахнута. Среди яблонь, в затуманенной сиреневой глубине сада стоял высокий парень в камуфляже, положив на плечо карабин.