на крыше, плечом к плечу, и ему казалось, что девушка замерла и не дышит, и страшно было оттого, что она молчит…
– Да, хорошо… – тихим эхом откликнулась Анеля. – Мне очень хорошо, Матвей… Почему мне это самой в голову не приходило – взять и подняться на высокую крышу? Странно, правда?
– Да отчего же странно… Наоборот… Было бы странно, если б это у тебя в привычку вошло – по крышам гулять.
– Но здесь же так здорово, Матвей! Я так себя ощущаю… Будто сейчас встану, оттолкнусь и полечу над городом! Кажется, что это так просто… Просто оттолкнуться, и все!
– Да. Мне первый раз тоже показалось, что это очень просто. Здесь какой-то воздух другой, небо другое…
– Да, небо другое. Так и тянет в него улететь!
– Нет, в небо лучше не надо… Лучше над городом пару кругов сделать и обратно на это же место приземлиться, ага?
– Ага… Знаешь, я сейчас вспомнила тот самый монолог Катерины из «Грозы»… Помнишь, в школе проходили?
– Это та, которая луч света в темном царстве? Отчего люди не летают, как птицы?
– Ну что ты смеешься, Матвей… Ничего смешного тут нет… Я сейчас тоже на эту Катерину похожа, мне тоже хочется громко спросить: отчего, ну отчего люди не летают, как птицы? Ведь жалко же, в самом деле? Ведь как было бы хорошо, согласись?
– Да. Было бы неплохо, согласен. И я вовсе не смеюсь… А у тебя, наверное, в школе пятерка по литературе была, да?
– Ну да… Любимый предмет был. Я ведь всю классику перечитала еще в раннем детстве… И Чехова, и Толстого… Мало что понимала, но все равно читала. Мне сам процесс нравился, я так жила. Да я и вообще такой была… Надо мной все в школе смеялись. Да и сейчас тоже… Тебе, наверное, скучно со мной, да, Матвей?
– Нет, что ты. Вовсе не скучно. С чего ты взяла? Наверное, твой бывший парень говорил, что ему с тобой скучно, да? Тот, с которым я подрался?
– Ну, в общем… Да… Я же молчу все время. Как моя бабушка говорит, будто я вещь в себе.
– Ну и молчи, если хочешь. Все равно я тебя слышу. Сижу рядом и слышу.
– Правда?
– Правда. Со мной раньше никогда такого не случалось, чтоб вот так… Просто сидеть рядом и просто молчание слушать. Оно у тебя необыкновенное и само по себе очень интересное.
– Молчание интересное? – удивленно переспросила Анеля, поворачивая к нему голову.
Они встретились глазами, и Матвей забыл, что хотел сказать. А может, Анеля и не ждала от него никакого ответа. А может, забыла тут же, о чем спросила… Да и забудешь тут, когда их так обожгло вдруг обоих! Смотрели друг на друга пару секунд, а так обожгло!
– Ты… Ты и впрямь не такая, как все… Я даже сказать не могу, какая ты… – хрипло проговорил Матвей, отводя взгляд. – Мне даже страшно, что ты такая особенная, а я… Я обыкновенный. То есть до вчерашнего дня был обыкновенный…
– И какой же ты был? Что делал?
– Да то же, что и все делают. В соцсетях все время сидел, с девушками знакомился. На свидания бегал, суетился… Слишком много суетился, теперь и вспомнить стыдно.
– А меня вообще в соцсетях нет. Я как-то не понимаю этого – зачем… Зачем выставлять себя напоказ? Писать друг другу всякие банальные глупости – зачем? Я думаю, что это всеобщее сумасшествие какое-то, оболванивание самих себя. Ведь они, которые пишут, и не думают даже, как это жалко звучит! Все выражение чувств, к примеру, сводится к двум расхожим словам… Первое слово – бомба, второе слово – огонь. И весь словарный запас на этом закончился. Бомба! Огонь! И все на этом, и хватит! Ну разве я не права, скажи?
– Да права, права… – со смехом поднял руки Матвей. – И сам грешен, каюсь…
– А все эти соцсети… Ну что такое… – продолжала тихо удивляться Анеля, пожимая плечами. – Ведь это же тоже своего рода ужасный самообман… Стремление выставить себя в более выгодном свете, похвастать собой… И это для того только, чтобы другие увидели, как ты успешен и счастлив! Хотя в реальной жизни нет ни успеха, ни счастья, а есть сплошные серые будни. Никто не хочет никому правду сказать… Ведь это же гордыня всеми владеет, это страстное доказывание благополучия! А в результате какой-то всеобщий свальный грех получается, только и всего. Никто ж не задумывается, что гордыня – это грех, а не показатель успешности!
– Да уж, интересно ты рассуждаешь! Я даже и не задумывался никогда… С другой стороны, знаешь… Вне социума тоже не проживешь. Соответствовать как-то его законам надо, ты не находишь?
– Не-а. Не нахожу. Зачем обязательно соответствовать, кто может меня заставить соответствовать, если я не хочу?
– А чего тогда ты хочешь. Анеля?
– Я? Я жить хочу, мир видеть хочу, слышат его, осязать… Ветер этот вдыхать, лететь вместе с ним куда-то и радоваться, что лечу. Самой собой жить, с тем, что у меня внутри есть…
– Ну, не все же так умеют и могут, что ты! Не всем дано! Да и не все так хотят…
– Да знаю… Но я-то могу! И я хочу! Почему я должна делать то, что хотят другие?
– А подруги у тебя есть, Анеля? Почему-то я думаю, нет у тебя близких подруг. Или я не прав, скажи?
– Да прав, прав… Есть у меня приятельницы, со школы еще, ну и девчонки сейчас из группы… Но мне с ними не очень интересно общаться. Они только о шмотках говорят, о еде, о фотографиях в соцсетях да еще о том, кто с кем, когда и как… Ну, ты понимаешь…
– О сексе, что ли?
– Ну да… – смущенно опустила голову Анеля, теребя пальцами пуговку на рубашке.
– А ты что, секс вообще отвергаешь как таковой?
– Да нет же! Нет, конечно! Просто… Это же не так все должно быть, чтобы потом всем рассказывать, да еще и хвастать… Ну что ты на меня так смотришь? Не надо, не смотри! По-твоему, я сейчас глупости говорю, да? Ты думаешь, я совсем ненормальная, отбившаяся от социума, сама в себе заблудившаяся? Да, я знаю, что ты так думаешь, но что делать… Какая есть, такая и есть…
Анеля закрыла лицо руками, отвернула его в сторону. Матвей осторожно тронул ее за плечо, произнес тихо:
– Эй, ты чего… Вовсе я так о тебе не думаю… Наоборот…
Анеля замерла, почувствовав на плече его ладонь. Так замерла, будто ждала, что будет дальше. Убрала руки с лица, глянула на него осторожно и в то же время доверчиво. И переспросила тихо:
– Что значит – наоборот?
– А то и значит… – так же тихо проговорил Матвей, обнимая ее за плечи и притягивая к себе. – То и значит, что ветер сильный поднялся, и ты замерзла уже, наверное…
– Ты надо мной смеешься сейчас, да, Матвей?
– Нет, что ты… Какой там смеешься, мне не до смеха. Потому что я сам себя уже не узнаю… Ты и правда не замерзла, скажи?
– Нет…
И снова глаза их оказались близко, и снова будто ожог пробежал, и Анеля первая потянулась к нему доверчиво, и Матвей поймал губами ее горячие губы. И показалось, что задохнулся и что летят они оба по ветру над крышами и никогда больше его руки не смогут отпустить ее, никогда…
Хорошее слово – никогда. Все там кажется – никогда. Особенно в этот момент. Но ему вовсе так не казалось, он был точно уверен – уже никогда…
Они долго еще сидели на крыше и целовались, говорили о чем-то, пока не начали опускаться сумерки и город внизу не зажегся огнями.
– Пора нам на землю спускаться, иначе замерзнешь совсем… – с грустью проговорил Матвей, надевая на голову Анеле капюшон ветровки. – Идем…
– Нет, давай еще посидим немного! Так здесь хорошо!
– Да завтра снова придем, если хочешь! И завтра, и послезавтра… Мы ведь теперь каждый день будем видеться, правда?
– Да… Каждый день… Ладно, идем. Тем более тебя Анна Антоновна давно ждет, наверное. И ты отцу обещал…
Проводив Анелю, Матвей быстро пошел домой, унося в себе новые незнакомые ощущения. Как же это все… Непривычно и непонятно. Когда внутри будто горячо от счастья и нестерпимо до обморока, страшно боишься его расплескать… Да хоть капельку уронить страшно! Да и хорошо ли это на самом деле… Ведь раньше без этого мучительного счастья, без этого обморока гораздо свободнее и смелее себя чувствовал! И все нипочем было…
А может, он просто не умеет так жить, а? Вот так, чтобы бояться ежесекундно в себе его расплескать?
Хотя чего теперь думать об этом – умеет или не умеет… Все равно ж понятно, что как раньше уже не получится. К обмороку ведь тоже надо привыкать, наверное? Учиться в нем жить и не бояться его? И идти вот так, и проговаривать про себя всплывшие в памяти когда-то насильно выученные пушкинские строки: «…Я