Читать интересную книгу Повторите, пожалуйста, марш Мендельсона (сборник) - Ариадна Борисова

…Уехали. Василий Игнатьевич подождал три часа, пока ребята добирались до города. Суеверие, конечно, но чем черт не шутит – только тогда вымел из дому налузганную племянником шелуху.

Промчалась половина бесплодной недели. Тропы и ноги исхожены, начала побаливать поясница. Разогнув утром спину на старом Денискином турнике, Василий Игнатьевич упрямо шагал к озерам. Между множеством необъяснимых промахов взял наконец двух чирков, подстреленных как будто случайно. Пряча глаза, отдал их Клавдии. Женщина радостно предстала вечерком на пороге с традиционной уже крынкой молока и пирожками. Наверное, подумала, что поскупился на крупных уток…

– Прости, Клавдия, ты бы не приходила, – осмелился сказать.

– Почему?

– Люди могут подумать всякое.

– А и пусть думают! – она игриво махнула на него концом шали.

Ну что станешь делать с непонятливой? Василий Игнатьевич устало вздохнул:

– Не готов я к другой жизни, Клавдия.

– Ладно, – посерьезнела женщина, – буду ждать, пока станешь готов.

Забрала чистые крынки и ушла, погладив по небритой щеке.

«Лучше бы ударила и никогда б сюда больше не шастала», – тоскливо подумал Василий Игнатьевич, пугаясь обещания в ее словах. Одновременно радовался, что на неопределенное время удалось отсрочить активные претензии Клавдии к его одиночеству. Посидел в кухне, куря в печь, нашарил в углу за шкафом початую бутылку водки и от расстройства всю выпил.

Ночью спал плохо, мучили обрывочные сны. То приснился африканский охотник с луком и колчаном стрел у набедренной повязки, крикнул: «Ну-ка, дыхни!» То хор ликующих стариков, подмигивая и вертя бедрами, пел песню ансамбля «ВИА Гра»: «Ху-у, биология, анатомия!»

Измаянный похмельем, Василий Игнатьевич выхлебал ковш огуречного рассола из кадушки и побрел-таки на рассвете к большому озеру.

Озеро было на диво безлюдно. Ни местных мужиков в скрадках, ни городских машин поблизости. Наведя бинокль на озерный изгиб за полуостровом, поросшим хилым осинником, Василий Игнатьевич ахнул: недалеко от берега в спокойной, подернутой парком воде плавала стая гусей! Дюжину насчитал… чертову. Отчетливые отражения увеличивали их недоброе число.

А-а, надоели эти глупые суеверия! Насколько мог бесшумно и резво побежал Василий Игнатьевич к гусиному берегу за стеной камыша. Отдышавшись, с великими предосторожностями вполз в заросли. Медленно раздвинул шуршащие стебли.

Красивые, солидные птицы скользили по серой со взблесками глади несуетливо, легко и, при всей раскормленности, изящно. Глаза Василия Игнатьевича залил пот напряжения, а руки, почудилось, занемели, хотя не дрожали. С чего им дрожать? Вчерашняя водка и взвинченные нервы не в счет… Сбить бы половину.

Цель была не просто мишенью. Цель бежала вперед, превращаясь в мечту, будто у охотника-первогодка, ощущалась всем телом, уверенная и увесистая, как полный дичи, оттянувший плечи рюкзак.

Ба-бах-хх!!! Выстрел прогремел длинный, с шипящим отголоском водяного эха.

Слух у Тихонького был острый, под стать зрению, и уловил визжащие, щелкающие звуки рикошета по стволам осинок на другом берегу. Перепуганные гуси захлопали крыльями, загоготали, выгнав на берег волну. Удивленное оплошкой стрелка, эхо держало звуки долго, словно перекатывая их из ладони в ладонь. Стрелок неторопливо поднялся с колен, держа ружье на весу. Стихали голоса гусей, скоро их не стало слышно.

Махнув рукой растаявшему в небе птичьему клину, Василий Игнатьевич вздохнул:

– Счастливого вам пути.

Потом он стоял, ничего не видя, и слепо оглаживал цевье. В стволах по-прежнему ровно горел чистый стальной огонь, надежное ружье не было виновато в человеческом поражении. Странные перемены происходили в самом Василии Игнатьевиче. Не думал он, не гадал, что когда-нибудь закатится его промысловая звезда. А вот, поди ж ты, погасла.

Два дня после неудачи с гусями провалялся он на диване у телевизора. В пятницу сказал прибывшим ребятам – никуда не пойду, поясница болит. Спина действительно разболелась от непривычки долгого лежания.

Денис снова курил, но бросил пить и меньше стал балагурить. Спохватился, уезжая:

– Ах да, дядь Вась, чуть не забыл! Твой бредень так понравился другу заказчика, тоже коллекционеру, что он попросил тебя связать ряж, если сможешь.

– Из волоса?

– Из него.

– Где он их столько берет?

– Кто его знает…

– Опять на стену повесит?

– Да, и заплатит хорошо.

– Мне без разницы, все равно делать нечего. Лишь бы не браконьерствовал…

Тропы в лесу потемнели из-за сыпанувшей по деревьям желтизны. Желтое расцветилось красным с множеством оттенков, а после сильного ливня с ветром лесок за двором сделался прозрачным. Листья плавали в лужах, задрав шейки черенков, как крохотные пестрые уточки. Василий Игнатьевич заквасил бочонок капусты и сел вязать перед телевизором трехстенную сеть: Денис привез огромный мешок конского волоса.

За первым снегопадом на землю начала опускаться зима. Улетели последние, запоздавшие утиные стаи. Снег за окном потерял пушистость и захрустел на тропах. Тропы часто заметал жгучий хиус – режущий по глазам предвестник мороза. Работа над сетным кружевом двигалась споро. Уже в конце ноября Василий Игнатьевич связал путанку и закрепил на нижнем шнуре не свинец, как обычно, а камни в крепкой оплетке. Пусть коллекционный ряж выглядит совсем по старинке.

Денис снова передал от покупателя немыслимую сумму. Прежде чем Василий Игнатьевич вскинулся с отказом от лишних денег, поднял вверх ладонь:

– Тот, кто бредень заказывал, знаешь, что мне сказал? Он сказал – таких умельцев, как ваш дядя, наверное, больше нигде нет. В общем, полный тебе респект. Единственный, сказал, живой вязальщик сохранился, надо беречь его как зеницу ока, потому что сети этого мастера – бесценный в своем роде экспонат. Гордись, дядь Вася, и бери деньги без разговоров.

– Ну… я рад, – смутился Василий Игнатьевич. Не распечатывая, сунул пачку в верхний ящик комода.

– Дров купи машины две, – посоветовал Денис. – Холодина у тебя.

В доме было прохладно, несмотря на утрамбованные завалинки и добросовестно проконопаченные стены. Дрова Василий Игнатьевич берег. Ходили упорные слухи, что за проведение газа придется платить, а еще котел покупать. Трубы, батареи, плиту.

– Сосед собрался отказаться от газа, денег нет. А теперь я сам не беспокоюсь и ему в долг дам. Может, еще кому потребуется одолжить.

– Думаешь, вернут?

– Конечно, – обиделся за соседей Василий Игнатьевич. – Года за полтора-два обязательно вернут.

Конского волоса осталось порядочно.

– На вторую сеть хватит, – взвесил мешок Денис. – На жаберку, а? Сделаешь на продажу? Выставлю на аукцион, кто больше даст! Одностенную ведь проще связать?

– Проще, – согласился Василий Игнатьевич. – Хорошо, а то без работы телевизор скучно смотреть.

…Чего и кого он только не насмотрелся по телевизору, пока связывал сеточные узлы! Развелось по миру нацистов и сатанистов. Гомосексуалы затевали по Европе парады. Старухи-актрисы выходили замуж за молокососов, и, наоборот, старики женились на девчонках, годящихся им во внучки. Василий Игнатьевич старался не осуждать никого, но от стыдной догадки, что старики пользуются «Виагрой», лицо наливалось брусничной краской. Переключив программу на какой-нибудь фильм, в рекламные минуты он размышлял: а если в самом деле из-за возрастных изменений в «биологии-анатомии» человека происходят процессы, таинственным образом влияющие на везение? В частности, на охотничью удачу?..

Перед Новым годом Денис приехал за готовой сетью и молча положил деньги в комод.

– Так ее же еще не купили, – запротестовал Василий Игнатьевич.

– Купили. Как узнали, что ты жаберку вяжешь, чуть не передрались мои коллекционеры. Первый, с бреднем, больше денег дал.

– Давай другому тоже свяжу.

– Не спеши, дядь Вась, неизвестно, когда сырье пришлют. Может, с нами Новый год встретишь? Походишь по магазинам. Диван тебе пора сменить, в этом пружины скоро выскочат, и газовую плиту присмотрим.

Василий Игнатьевич мотнул головой:

– Не, печку топить некому, картошка в подполье померзнет.

Спрашивать о Кате с Володькой было неудобно – племянник не упоминал о них в разговорах, а с Инной до сих пор не удосужился познакомить.

Курантов в Новый год Василий Игнатьевич не дождался. Утомился рубить купленные накануне дрова, прилег отдохнуть и проспал. Под утро привиделась Аделя. Села на краешек изголовья, погладила по плечу, аж дыханье зашлось.

«Холодно, Вася?»

«Да, – признался он. – Дров купил, в доме жарко, но все равно без тебя холодно».

«А ты один не оставайся, я же просила», – улыбнулась Аделя нежно, как умела только она.

Прошли полтора скучнейших месяца, и однажды у школы Василия Игнатьевича окликнула директриса Лидия Викторовна, которую помнил озорной первоклашкой, учась в шестом. Лидия Викторовна спросила, нашел ли он новую работу.