Один из селян высказал догадку: анахореты, обосновавшись в этой местности, дали обет молчания.
Его высочество, страдавший припадками чисто восточного деспотизма, возразил на это — они могли бы по крайней мере держать себя почтительно и приветствовать владыку, как того требует обычай. Видя, что махараджа начинает сердиться, я попросила отпустить их. Он колебался, но я настаивала.
Тем временем я успела послать принести из моего багажа два кулька сахарного песка, любимого лакомства тибетцев, и положила по одному в каждую корзину.
— Откройте дверь, и пусть эти твари убираются, — приказал наконец махараджа.
Как только анахореты увидели, что путь свободен, они одним прыжком оказались возле корзин и завладели ими. Один из них быстро вытащил что-то из своих лохмотьев, запустил руку с когтеобразными ногтями в мою прическу, и затем оба исчезли с быстротой и легкостью горных козочек.
Я вынула из волос маленький амулет и показала его присутствовавшим, а позже нескольким ламам, владевшим искусством волшебства. Все единодушно уверяли, что амулет был дан на счастье и обеспечивает мне общество одного демона, обязанного мне служить и устранять с моего пути все препятствия.
Разумеется, я была в восхищении. Мне ничего другого и не оставалось. Вероятно, анахорет понял, что я заступилась за него и его товарища, и, может быть, диковинный подарок был свидетельством его благодарности.
Последняя экскурсия, предпринятая совместно с ламой-махараджей, снова привела меня в северную часть страны. Опять я посетила Лаштен и повидалась с гомштеном. На этот раз я смогла поговорить с ним, но беседа, к сожалению, была мимолетной: мы останавливались в Лаштене только на один день, так как хотели успеть дойти до конечной цели нашего путешествия — подошвы Канченджанги (высота Канченджанги — 8489 метров над уровнем моря. Высота Эвереста — самой высокой вершины земного шара — 8850 метров [4]).
Во время этого путешествия мы разбивали лагерь на берегу красивого озера в пустынной долине Лонак поблизости от самого высокого перевала в мире — перевала Жонгсон (высота 7300 метров), где сходятся границы Тибета, Непала и Сиккима; затем мы провели несколько дней на границе гигантских морен, откуда вздымаются покрытые ледниками вершины Канченджанги, после чего Сидкеонг-тулку должен был расстаться со мной и вернуться в Гангток.
Махараджа шутил над моей любовью к высокогорным пустынным просторам, побуждавшей меня продолжать путешествие после его отъезда самостоятельно. Я живо помню принца, на этот раз не в одеянии гения из «Тысячи и одной ночи», но в европейском костюме альпиниста. Прежде чем скрыться за небольшим скалистым выступом, он обернулся, размахивая шляпой: «До скорого свидания, — крикнул он, — не задерживайтесь слишком долго».
Я никогда его больше не видела. Он умер несколько месяцев спустя в Гангтоке при таинственных обстоятельствах. В то время я была в Лаштене.
Долина Лонак находится слишком близко от Тибета, чтобы я могла противиться искушению перейти через один из ведущих туда перевалов. Самым доступным был перевал Наго (5450 м). Не считая снега, выпавшего в самом начале пути, погода была хорошая, но пасмурная. Вид, открывшийся с высоты перевала, ничем не напоминал зрелища, поразившего меня своим величием два года тому назад.
Как и тогда, необозримая пустыня простиралась от подошвы горы к другим горным хребтам, неясно проступавшим в туманной дали. Но сумерки набросили на них серо-сиреневую дымку, делавшую все более таинственным и, может быть, еще более непреодолимо манящим.
Я была бы рада побродить даже без цели по этой удивительной земле, но цель у меня была. Перед отъездом из Гангтока одна особа из приближенных махараджи рекомендовала моему вниманию монастырь Чертен Ниима. «Известные вам гомпа в Сиккиме, — сказала мне эта особа, — совсем не похожи на монастыри Тибета. Вы не имеете возможности проникнуть в глубь страны, посетите, по крайней мере, монастырь Чертен Ниима. Он даст вам приблизительное представление о тибетских монастырях вообще».
В монастырь Чертен Ниима я и отправилась.
Этот монастырь вполне оправдывает название гомпа (обитель в пустыне), присвоенное монастырям в Тибете. Невозможно и вообразить себе что-либо более «отрезанное от мира», чем эта ламаистская пустыня. Помимо того, что вся окружающая монастырь местность совершенно необитаема, очень большая высота над уровнем моря превращает ее в настоящую бесплодную пустыню.
Причуды эрозии, высокие обрывистые утесы, широкая долина, подымающаяся к горному озеру, снежные вершины, кристально прозрачный ручей, бурлящий по ложу из серо-сиреневых, серо-зеленых или розовых камней, создают вокруг этой обители каменный пейзаж, невыразимо величественный и безмятежный.
Естественно, такой край должен быть родиной легенд и чудес, и в Чертен Ниима их сколько угодно. Прежде всего, он обязан своим названием «Солнце ковчега» удивительному путешествию одного шертена с драгоценными мощами, чудом перелетевшего сюда по воздуху из Индии.
Древние предания повествуют также, что апостол Тибета Падмасамбхава скрыл в окрестностях Чертен Ниима некоторые манускрипты, трактующие мистические истины. Обнародование этих доктрин он считал несвоевременным (восьмой век), так как в те времена тибетцы не имели никакой духовной культуры. Учитель предвидел, что, спустя много времени после перехода его в мир иной, ламы, ставшие в процессе перевоплощений достойными обрести рукописи, возвестят о них людям. По преданию, многие древние манускрипты были найдены именно в этой местности, и ламы до сих пор продолжают свои поиски.
Тибетцы уверяют, что в окрестностях Чертен Ниима существует сто восемьдесят горячих и холодных источников. Но далеко не все они доступны взору смертного. Большую их часть могут увидеть только «те, чьи помыслы безупречно чисты». Говорят, желания, задуманные у такого ручья, — если предварительно опустить в его струи жертвенное подношение там, где источник пробивается из-под земли, и выпить из него глоток воды, — всегда безошибочно исполняются.
Весь ландшафт ощетинился чедо (жертвенные камни), т. е. поднятыми дыбом или сложенными в пирамиды камнями. Воздвигнутые паломниками в знак почитания Падмасамбхавы, эти примитивные памятники считаются неуязвимыми ни для времени, ни для рук человеческих.
Монастырь, должно быть когда-то пользовавшийся влиянием, теперь превратился в развалины. Причины упадка здесь, так же как и во многих других местах Тибета, следует искать в вырождении древних сект, восставших против реформ Цзонхава. Учению последнего следует в настоящее время все духовное сословие государства.