История российского флота не может быть представлена без славного имени одного из выдающихся его сынов — Степана Осиповича Макарова. Многогранная деятельность Макарова — мореход, океанограф, полярный исследователь, кораблестроитель — органично включает в себя и многие годы его жизни и деятельности на Балтийском флоте, в Кронштадте. Естественно, что просто не могло не состояться его знакомство с Иваном Ильичом Сергиевым. Многочисленные архивные документы и материалы, ставшие известными в последние годы, публикация забытых и полузабытых свидетельств той ушедшей эпохи дают нам основание считать, что это знакомство не было «шапочным», эти два человека действительно тянулись друг к другу не только «по службе, но и по дружбе», и оказывали благотворное влияние друг на друга.
Впервые восемнадцатилетний Степан Макаров — штурман корвета «Аскольд» — оказался в Кронштадте, куда он прибыл с Дальнего Востока в 1867 году. Хотя для военных моряков, находившихся в крепости, предназначалась Богоявленская церковь, но многие из них посещали и иные православные храмы. Мы не знаем и нет каких-либо утвердительных документов, но вполне возможно, что С. Макаров посещал и Андреевский собор, где к тому времени уже 12 лет служил набиравший известность отец Иоанн Сергиев.
С. О. Макаров, будучи чрезвычайно любознательным человеком, во всех своих морских походах много внимания уделял ознакомлению с религией народов стран, где ему доводилось бывать. В 1886–1889 годах, совершая кругосветное плавание на корвете «Витязь», он заинтересовался положением православия в Японии и даже издал небольшую брошюрку «Православие в Японии» (1889). В ней он задается вопросом: а какая из религий наиболее соответствует государственным интересам Японии? И дает ответ — православие, которое, по его мнению, в отличие от католицизма не влечет за собой подчинения духовному вождю, проживающему за пределами страны; а в отличие от протестантизма не ведет к «распадению на секты» и всемерно помогает делу объединения государства. «Православие, — пишет Макаров, — может дать Японии живую внутреннюю силу и упрочит в ней консервативные принципы, столь необходимые для прочности ее благосостояния в будущем».
Такой подход объясняет, почему Макаров столь активно помогал православному делу в Японии, везде и всегда ища жертвователей на нужды тамошней Православной миссии и строительство храма Воскресения Христова в Токио. Пока трудно установить, где, когда и при каких обстоятельствах состоялось знакомство Макарова и Иоанна Сергиева, но это случилось. Свидетельством тому можно считать письмо от 10 (22) января 1890 года начальника Русской духовной миссии в Японии, епископа Ревельского Николая (Касаткина). В нем он благодарит Макарова за хлопоты по сбору денег на православный собор в Токио, за предоставление имен людей, откликнувшихся на его обращение, а среди них оказался и отец Иоанн, перечисливший 500 рублей[67].
Определенно, опираясь на факты и документы, мы можем говорить, что судьба свела вместе С. О. Макарова и Иоанна Кронштадтского во второй половине 1890-х годов. В канун нового, 1896 года Макаров получил назначение на должность старшего флагмана 1-й флотской дивизии на Балтике. Известие это застало его в Гонконге: здесь стоял на ремонте в доке броненосец «Николай 1», на котором он служил. 11 января 1896 года Макаров в качестве обычного пассажира рейсового парохода, что было весьма для него непривычно, направился на родину, на новое место службы — в Кронштадт. Путь предстоял неблизкий, почти равный кругосветному путешествию — через Тихий океан, самый большой по площади и глубине на Земле, до Американского континента. Пересекая бурно развивавшиеся тогда Северо-Американские Соединенные Штаты с запада на восток, от Сан-Франциско до Нью-Йорка, Макаров стремился увидеть и познать всё, что могло бы пригодиться для развития российского флота. Особое впечатление произвела на него работа американских ледоколов на Великих озерах, где он побывал в феврале, в самый разгар зимы. Несколько сравнительно небольших ледоколов обеспечивали круглогодичное оживленное судоходство.
В те годы, казалось, весь мир сошел с ума от фантастической идеи достижения Северного полюса, а имя норвежского ученого Фритьофа Нансена, одного из первых, кто попытался это осуществить, известно было во всех уголках земного шара.
Для Макарова было абсолютно ясным и понятным, что Россия, «выходящая фасадом к Северному ледовитому океану», должна быть впереди всех стран по изучению и освоению Севера. Прибыв в Кронштадт, он подает 9 января 1897 года обстоятельную записку на имя управляющего Морским министерством вице-адмирала П. П. Тыртова. В ней содержалась подробная программа освоения Северного морского пути с помощью ледоколов. «Большой ледокол, — писал Макаров, — мог бы сослужить огромную службу в Ледовитом океане для поддержания сообщения с реками Обь и Енисей и для поддержания всяческих работ в этих местах как по задачам коммерческим, так и научным… Полагаю, — добавлял он, — что содержание большого ледокола на Ледовитом океане может иметь и стратегическое значение, дав возможность нам при нужде передвинуть флот в Тихий океан кратчайшим и безопаснейшим в военном отношении путем». Но понимания в министерстве он не нашел, а потому ему отказано было в выделении денежных средств и судов[68].
Сейчас, по прошествии ста с лишним лет, совершенно очевидно, что три практические цели, сформулированные Макаровым: исследование Ледовитого океана; регулярное пароходное сообщение с Обью и Енисеем в летнее время; открытие зимней навигации в Петербурге — были абсолютно реальны уже в ту пору, то есть вполне технически осуществимы, экономически и стратегически выгодны. Дело было за малым: нужно было построить хотя бы один мощный ледокол. Увы, собрать необходимые по первоначальной прикидке полтора миллиона рублей для отдельных энтузиастов было задачей невыполнимой.
Выручить могла только государственная казна, которой де-факто распоряжался министр финансов С. Ю. Витте. Человек практичный, он привлекал для консультаций по наиболее сложным вопросам видных российских ученых. Один из них, Д. И. Менделеев, поведал всесильному министру о «ледокольном проекте». В ходе встречи с С. Ю. Витте в течение двух с половиной часов Макаров давал пояснения. При этом он, следуя предусмотрительному совету Менделеева, ни словом не помянул о намерении покорить Северный полюс, а делал упор на практические выгоды освоения морских сообщений с Сибирью. Единственным видимым и практическим результатом встречи было то, что в распоряжение адмирала предоставили небольшой пароход с разрешением провести кратковременную экспедицию к устьям сибирских рек.
Не дожидаясь, пока его корабль окончательно закончит снаряжение, адмирал отправился в Швецию и Норвегию, чтобы встретиться с тамошними моряками, имевшими большой опыт плавания в полярных водах. На норвежских кораблях он совершил несколько коротких плаваний в северных водах, ухитрился даже забраться на Шпицберген.
12 августа 1897 года С. О. Макаров вступил на борт небольшого парохода, который отходил из норвежского порта Варде к берегам Енисея с караваном судов английских купцов. И тут-то всех ждал сюрприз — на борту кораблика красовалось название: «Иоанн Кронштадтский». Хозяин судна иркутский купец А. Немчинов приобрел его у англичан и планировал переправить на Байкал. Рассказывают, что новое имя кораблю дал С. О. Макаров в честь Иоанна Кронштадтского — это одно из первых зримых подтверждений уже имевшихся между ними прочных связей: моряки просто так наименование кораблю не дают.
Экспедиция проходила в обстановке, необычайно удачной для движения судов: в навигацию 1897 года условия плавания в арктических морях были на редкость благоприятны: льды отступили далеко на север, и караван за очень короткий срок без всяких помех дошел до устья Енисея. Макаров был, видимо, единственным человеком среди всех участников плавания, которого удручало подобное положение дел. И понятно: никакого опыта прохождения через ледовое пространство он не приобрел. Пришлось на сей раз довольствоваться лишь рассказами, полученными, правда, от бывалых полярников. Путешествие через Северный Ледовитый океан завершилось для Макарова поездкой по великой сибирской реке: от Енисейска до Красноярска. По пути останавливались в Томске, Тобольске, Тюмени и в некоторых других сибирских местностях, и всюду Макаров тормошил купцов, раскрывая перед ними перспективы судоходства после прихода к устью Енисея мощного ледокола и морских грузовых пароходов, рассказывая о будущем первом российском ледоколе. 19 сентября Макаров вернулся в Петербург, а «крестника» адмирала, оставшегося в Сибири, ждала долгая и славная история[69].