на что муженёк лишь коварно ухмыльнулся и был готов продать свою жену за парочку тысяч.
Твою мать, как можно было полюбить это отродье.
Махнул рукой, давая явно понять, чтобы шутник заткнулся и больше не смел раскрывать свой рот.
Абсолютно каждый здесь знал, что бывает, если вывести меня из себя. Не помню с какого момента стал таким, но меня все знали, как жестокого и беспощадного. Вероятно, свою роль сыграли бои, в которых я участвую.
Олеся боялась каждого шороха, каждого движения в её сторону. Я следил за ней и не мог поверить в нашу встречу. И чем больше я наблюдал, тем гнуснее и паршивее мне становилось. Олеся просто вся дрожала, прикрываясь, пытаясь укрыться от всех взглядов. Во мне бушевали огненные чувства уберечь её, но я не подавал виду.
Долгов, как обычно продул. Во мне взыграла какая-то ярость, что она с ним, что, вероятно, любит его. Захотел показать ей какой примитивной сволочью может быть её муж. Предложил ему сделку и указал, что Олеся должна быть свидетелем этого.
Кто бы мог подумать, что обед следующего дня окажется для меня ещё одним открытием. Олеся уже долгое время работала в моём ресторане. Я было взъелся, хотел уволить её. Во мне играла злость от того, что она с Долговым, что работает ради его долгов, ради того, чтобы он играл. А эта мразь только проигрывает деньги, не ценя труда жены.
Но она так смотрела, закусила нижнюю губу, от которой меня снесло. Сука, Вернер, она чужая жена, о чём ты мать твою думаешь?
Очень худая, бледная, с умоляющим взглядом. Оставил её, переступив через свои принципы. Как можно быстрее покинул этот чертов ресторан.
Вечер этого же дня показал Долгова во всей красе. Эта тварь продала всё, даже свою жену. А его пощечина ей сказала о многом. Меня сдерживала только мысль о том, что расплата настигнет эту падаль чуть позже. Олеся еле сдерживала слезы, её кожа была красной, а у меня внутри вся душа рвалась на части. Мне нужно, просто необходимо было забрать её к себе, под своё крыло. Плевать, что меня ненавидит пол мира. Я костьми лягу, но её защищу.
Поздней ночью этого вечера, заставил её раздеться, но даже не думал к ней прикоснуться, а она вся дрожала, как осенний лист.
Я был до ужаса зол. На себя больше, чем на неё. Столько шрамов на теле, исхудавшая, что даже ребра сильно и совсем не здорово выпирали. Синие отметины по всему телу, это подобие человека, поднимало руку на женщину. Олеся вся тряслась и боялась. Велел ей одеться и сбежал, чтобы не наделать глупостей, потому что моим разумом правила злость.
Я готов был убить Долгова, но это была бы слишком легкая участь для такого уебана, как он. Вышел на улицу и ударил кулаком о стену, что костяшки вмиг с первого раза сбил в хлам. Боль немного отрезвляла.
Это я виноват! Я не нашёл, не помог ей раньше. Она теперь, как зашуганный зверек, который боится любого шороха. Мне страшно представить, что этой маленькой ласточке пришлось пережить.
Сука, и я не могу, не получается, быть нежным и заботливым, чтобы подарить ей тепло. Я разучился. Стал видеть и делать только плохие вещи
Глава 24 Вернер
Глава 24 Вернер
Её побег меня просто выбесил, выбил из колеи настолько, что я даже не думал, что делаю, насколько сильно её унижаю. Мой внутренний зверь жаждал крови, раскаяния, а мозги вовсе покинули меня. Был с ней жесток, безжалостен. Заставил стоять на коленях, совсем не обратив внимания, что её ноги содраны до крови. Лишний раз убеждаюсь, что я изверг.
В итоге я довёл девчонку. Её ночной жар, галлюцинации, меня напугали. Впервые за последние десять лет я испугался за какого-то человека. Она просила не отдавать её, а мою грудь прошибали электрические разряды. Её дрожь, жалобное шептание, учащенное дыхание и абсолютная бледность кожи - дали мне полное понятие, что я переборщил с наказанием. Повёл себя, как урод, и осознавал это, но ничего не мог уже изменить.
Сложно будет контролировать себя рядом с ней, потому что, кажется с течением времени, во мне не осталось ничего человеческого. Всё, абсолютно всё, изменил тот случай больше десяти лет назад. Именно из-за него я покинул Олесю.
Естественно, что сейчас она меня не помнит и не узнаёт, это логично. Я не хочу рассказывать ей, потому что не уверен, что смогу дать ей то, что нужно. Пусть лучше я для неё буду плохим монстром, который груб и зол. Так проще. Не будет никакой привязанности, особенно десятилетней давности.
Её мольбы о помощи, просьбы, чтобы не отдавал — всё это самым настоящим лезвием кромсало мою душу. Она боялась, её разум заполонил страх, опасения. Из сильной девчонки, она превратилась в зашуганного зверька, и я ощущаю в этом свою вину.
Контролировать свою агрессию и грубость было довольно тяжело рядом с ней. Ещё и при всей этой ситуации меня, сука, крыло от её невинных действий, до такой степени, что хотелось коснуться её кожи, ощутить аромат и...
Это проклятое черничное варенье, которое она так соблазнительно слизывала с чайной ложки. Если бы не выработанный годами контроль, я бы разложил её прямо на том кухонном столе, чем бы ещё больше напугал девчонку.
А полуголый вид после пробуждения: стройные ножки, которые были едва прикрыты, легкий румянец и, блять, торчащие соски из под хлопкового халатика. В голове мелькали одна за одной мысли о том, как бы хотел попробовать её на вкус, прикусить твердую горошину и услышать протяжный стон из этих припухлым малиновых губ.
Эта девчонка просто наваждение, которое кроет похлеще самого сильного наркотика. Я сам себя тормозил, потому что это всё недопустимо. Она не для меня. Я её защищу, найдётся хороший парень, которому я смогу её доверить и она будет с ним счастлива. Он сможет дать ей то, чего не могу я.
Отправил её до родителей, а сам свалил на бои. Где-где, а там я мог спустить всю свою агрессию, злость и лютое напряжение от контроля над собой.
Конечно, глупое развлечение, но отлично подтверждало статус и заставляло бояться других. Я почти всегда побеждал в боях, именно поэтому имел власть над всеми. Абсолютно каждый знал или слышал моё имя, которое вмиг ассоциируется с безбашенным бойцом, плюс отличные ставки и выигранные деньги — это было