Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Военное мужество этого народа предвещало пруссакам грозного врага. Но никогда, должно быть, честь государства и слава храбрых войск не были столь преднамеренно отданы на поругание, как в этом случае. Организация швед ской армии, прибывшей тогда в Германию, была во всех отношениях истинной сатирой на новейшие правила военного искусства. Хотя шведские солдаты были хорошо обучены, дисциплинированны и воодушевлены сильным желанием к бою, у них имелся недостаток во всем; не было ни полевого комиссариата, ни полевых пекарен, ни продовольственных складов, ни понтонов, ни легких войск, ни субординации. Предводители их были опытны в военном деле, но их связывали на каждом шагу предписания шведского государственного совета; а между генералами происходили постоянные разногласия, причем они же несли ответственность за исход всякого своего предприятия. Вот почему шведские воины, не раз решавшие своим мечом судьбу Германии, предписывавшие Европе законы на Вестфальском мире и нисколько не утратившие своих военных доблестей, обесславленные и осмеянные, должны были возвратиться на родину после пяти кампаний.
Не имея достаточного числа легких войск, шведы не однократно должны были отказываться от самых удачных планов, какая-нибудь горсть пруссаков постоянно задиралась с ними, беспрерывно отбивая у них транспорты, подвозящие продовольствие. За неимением магазинов и понтонов, шведы не могли ни проникнуть в глубь прусских областей, ни соединиться с французской, русской или австрийской армиями; они постоянно желали этого соединения, но препятствия были настолько многочисленны, что они даже и не пробовали этого. Итак, театр шведской войны был сосредоточен в маленьком углу северной Германии; шведы толклись в Померании и отчасти в маркграфстве[78], не предпринимая ничего; так продолжалось во всю войну, где они совсем не играли видной роли. Но зато они причинили много вреда; так, одним из первых предприятий их было нападение на Укермарк, бедную провинцию, состоящую всего из шести маленьких городов и 180 деревень, которые в течение шести недель должны были уплатить шведам 200 000 рейхсталеров контрибуции. Фридрих получал отсюда ежегодно лишь половину этой суммы. Вымогательства эти должны были продолжаться и впредь, но случай избавил эту область от врагов. Несколько сотен шведов, высланные из Пренцлау на фуражировку, проходя ночью через лес, были встречены пистолетными выстрелами пяти прусских гонцов, переодетых гусарами, причем несколько шведов было ранено. Думая, что сюда идут целые гусарские полки, они поспешили обратно в Пренцлау, и на другой день вся провинция была очищена ими. Вскоре после того Левальд загнал их под самые батареи Штральзунда, но и здесь они не сочли себя в безопасности и бе жали на остров Рюген. Сильный мороз, стянувший льдом ведущие туда морские заливы, представлял для пруссаков удачный случай для славного предприятия, счастливый исход которого был бы несомненен; однако восьмидесятилетний Левальд и слушать не хотел о рискованных попытках и удовлетворился приобретенными преимуществами и пойманными в течение нескольких недель 3000 пленных.
В это время Ришелье со своими французскими войсками опустошал Ганновер и Гессен. Его требования были беспредельны, произвольны и совсем не сообразовывались с количеством продуктов, производимых этими странами. Один Гессен должен был доставить 100 000 мешков пшеницы и 50 000 мешков ржи. Этот дикий образ действий, пренебрегающий всеми местными условиями, навлек полководцу выговоры от версальского двора, на которые не поскупился даже друг Ришелье, государственный министр дю Верней. Вообще французский двор был недоволен его медлительностью, так как там ожидали быстрых побед от завоевателя Менорки. Ришелье оправдывался недостатком продовольствия, говоря в своем письме от 23 августа: «У нас много пекарен, но муки нет». При этом постоянно выражал опасения, что прусский король может обратить свое оружие против французов. Сделавшаяся известной переписка между полководцем и министром доказывает, что в Версале смеялись над предположением, будто Фридрих со своей истощенной армией вздумает меряться силой с многочисленными австрийскими войсками; там уже даже положительно наметили осаду Магдебурга в мае будущего года.
Фридрих был весьма огорчен тем, что должен был враждебно относиться к французам, которых так любил. Эта мысль, может быть, больше мучила его, нежели опасения, что они могут преодолеть его. Поэтому он горячо желал мира с этой нацией и писал Ришелье 6 сентября:
«Вижу теперь, господин герцог, что вы назначены на вашу теперешнюю должность не для ведения переговоров. Между тем я убежден, что племянник великого кардинала Ришелье так же хорошо умеет подписывать договоры, как и одерживать победы. Обращаюсь к вам, побуждаемый уважением, которое вы внушаете даже тем, кто вас лично не знает. Вопрос, о котором речь идет, пустячен; а именно, я предлагаю мир, если на это дано будет согласие. He знаю ваших инструкций, но полагаю, что король, ваш государь, убежденный заранее в быстроте ваших успехов, уполномочил вас содействовать водворению спокойствия в Германии, поэтому посылаю к вам господина Эльгите, которому можете вполне довериться. Хотя события этого года не подают мне надежды на то, чтобы ваш двор благоприятно отнесся к моим интересам, но все же я не могу примириться с тем, чтобы шестнадцатилетняя дружественная связь совершенно изгладилась из его памяти. Может быть, я сужу о других по собственным чувствам. Все равно, я предпочитаю доверить свои интересы королю, вашему государю, нежели кому-либо другому. Если вы не получили инструкций для переговоров, то, прошу вас, потребуйте таковые от вашего двора и сообщите их мне. Тот, кто удостоился памятников в Генуе, кто, несмотря на огромные препятствия, завоевал остров Менорку и готовится теперь покорить Нижнюю Саксонию, не может желать более славного подвига, как способствовать водворению мира в Европе. Поистине это будут самые славные из ваших лавров. Поработайте над этим с тою энергией, какою отличаются ваши успехи, и будьте уверены, что никто не будет более признателен вам, как верный друг
ваш Фридрих».Ришелье ответил теми же любезностями и, не имея полномочий для переговоров, тотчас выслал гонца в Версаль, чтобы получить необходимые инструкции. Но тут вовсе не думали о переговорах, и на предложение это не последовало никакого ответа.
Тогда король, отказавшись от всякой надежды на мирное соглашение, решился внушить уважение к себе своими подвигами. Он пытался вызвать соединенные французские и австрийские войска к бою и пошел им навстречу. Действительно, его положение было ужасно: вдали и вблизи – везде враги, число которых постоянно умножалось. Победы его были напрасны, и напрасно лилась кровь его храбрых воинов. Гигантское могущество противника росло неустанно и преодолевало все поражения. Это была голова гидры: разбивал ли он одну армию – перед ним вырастали две другие. Декрет государственного совета объявил его врагом германской империи, которого следует уничтожить. Стремление врагов низвергнуть его и средства, находившиеся в их распоряжении, были так сильны, как никогда еще, а надежды его никогда еще не были слабее, чем теперь. Но он был настолько бодр духом в это время, что написал свое завещание французскими стихами. Как ни основательны были его опасения изнемочь в неравной борьбе, он все же принял надлежащие меры для борьбы с врагом. Армия его, ослабленная многими битвами, состояла всего из 22 000 человек; неприятель же располагал армией в 60 000 человек, которая уже в середине сентября видела пример прусской деятельности, испытав ее на себе при Готе. Весь французский генералитет, с фельдмаршалом Субизом во главе, и 8000 человек, избрал этот город местом отдохновения после военных трудов. На герцогском дворе собралась вся знать, а во дворце делались грандиозные приготовления для надлежащего угощения знатных воинов-гостей. Было как раз обеденное время, столы были накрыты, и французы обнаруживали прекрасный аппетит, когда прусский генерал Зейдлиц явился под стенами Готы с 1500 всадников. 8000 французов и не думали сопротивляться; они бежали из города, покинув дымящиеся блюда и блестящие десертные столы[79]. Зейдлиц не мог преследовать врага, так как войска его были сильно утомлены; он сел со своими офицерами за герцогский стол. Это было необыкновенное, единственное в своем роде событие, когда большой придворный обед, начатый военными вождями одной партии, окончен был предводителями враждебного войска. Лишь нескольких французских солдат удалось взять в плен; зато камердинеров, лакеев, поваров, парикмахеров, куртизанок, полковых патеров и комедиантов, неразлучных с французской армией, оказалось множество. Багаж многих генералов тоже достался пруссакам; они нашли там целые сундуки благовонных жидкостей и помад, множество пудермантелей, париков, зонтов, шлафроков и попугаев. Эту туалетную добычу Зейдлиц отдал своим гусарам, а щеголеватых воинов отослал назад без выкупа.
- Последняя крепость Рейха - Андрей Васильченко - История
- Бунт Стеньки Разина - Казимир Валишевский - История
- Жизнь и дипломатическая деятельность графа С. Р. Воронцова - Оксана Юрьевна Захарова - Биографии и Мемуары / История