Читать интересную книгу Плещут холодные волны - Василь Кучер

Заброда знал, что с Горбачом одной перевязкой не обойдешься, и тревожно думал о будущей операции, но не показал своей тревоги и шутя бросил матросу:

— Ого! И ты к нам пришел? А я думал, такие, как ты, никогда не придут. Что же у тебя, Федор?

— Ногу перебило осколком. Так и разнесло, — кусая побелевшие губы, сдерживая стон, сказал Горбач.

— Терпеть умеешь? — спросил Заброда.

— Умею, — глухо процедил сквозь зубы матрос.

— Значит, и плясать скоро будешь, — повеселел Заброда и приказал санитару: — Наркоз!

Санитар налил полный стакан водки и подал матросу. Горбач потянул носом, сморщился и выпил водку до дна. Это и был весь общий и местный наркоз врача Заброды, про который шел слух по всей передовой. Матросы верили в его целительную силу.

Горбач вяло тряхнул волосами и лег на стол. Санитар размотал бинты, а фельдшер стал подавать нужные инструменты, кипятившиеся на электрической плитке.

Осколок бомбы перебил обе берцовые кости правой ноги — большую и малую — и засел глубоко в мышцах. Заброда быстро и ловко вынул большой осколок, обработал рану, наложил швы. Забинтовав и хорошо запаковав ногу в проволочную шину, бросил Горбачу на прощание:

— Будь здоров и не двигайся.

Матроса вынесли и положили в дальнем углу, на ящики с ватой, бинтами и медикаментами. Капитан Заброда вышел в узенькую пещерку, где стоял его столик, жадно затянулся папироской и коротко стал записывать в книгу о том, как прошла очередная операция.

— Доктор, — тихо позвал Горбач.

— Что тебе? — подошел к нему Заброда.

— Дайте мне еще этого наркоза! Я так хочу спать, а не могу. Две же ночи не спал...

— Нельзя. Лежи и считай до тысячи — уснешь, — бросил Заброда и побежал к раненым.

Выбрал самого тяжелого и приказал нести в операционную.

Тут его и поймал адъютант, тихо сказав:

— Павлуша, я только что из Севастополя. Там горе у Горностаев.

— Знаю. К матери пойдет врач из госпиталя. Я договорился. Как ты не вовремя пришел! Приходи вечером, видишь, что тут творится. А их все несут и несут. Еще так никогда у меня не было... А в госпиталь боюсь отсылать. Помрут в дороге. Не могу в госпиталь. Сам должен операции делать...

— Полковник приказал взять у тебя список раненых за этот день, — передал приказ Бойчак.

— Да что он, спятил? Хотя в этом есть резон. Вон там книга. Садись и сам переписывай. Я не могу. — И пошел в операционную, пошатываясь от усталости.

* * *

Крайнюк обежал почти весь город и окраины, готовя репортаж о таких, как Варвара Игнатьевна, которые стирали матросам белье, варили раненым зеленый борщ, угощали их зеленым луком и чесноком, чтобы спасти от цинги. Оказалось, что Варвара не была единственной. Чуть не в каждом дворе он находил таких же хлопотливых и старательных женщин.

Но, готовя репортаж о тыловой жизни, Крайнюк не мог забыть фронтовых будней. Окопы и блиндажи стояли перед ним грозно и неумолима, в пламени и дыму. На фронте становилось все труднее. Передовая вокруг Севастополя все сужалась и укорачивалась. И может, именно поэтому фронт и тыл сплавились в единый стальной монолит. Нерушимый, неразрывный, как одно большое целое.

Крайнюк не забыл того, как однажды в посылке из Севастополя матрос Журба среди простых подарков нашел окровавленный детский башмачок и записку Варки Горностай, которая просила отомстить фашистам за смерть дочурки. Матросы хорошо знали Юльку, видели, как она ходила босиком в холод, и потому матросские сапожники пошили ей эти башмачки. И вот один из них снова вернулся к матросам. Журба побледнел и часто заморгал. К нему бросился боцман Верба, вдруг позабыв, что они с Журбой давно уже в ссоре. Он тоже побледнел и задрожал. Матросы загудели, загремели оружием. Потом они пошли в бой, в котором отплатили фашистам за смерть Юльки. В этом бою помирились матрос Журба с боцманом Вербой.

Недавно Крайнюк снова встретился с ними, когда они ночью подкупили редакционного шофера и нацедили себе вина из бочки, которая принадлежала винному заводу, где размещалась теперь редакция.

Крайнюк бросился к ним, стал угрожать, что вино отравлено, но, узнав моряков, приказал немедленно убираться вон. Той же ночью они тайком ушли за линию фронта и приволокли немецкого ефрейтора. Посадили его в яму и поили весь день вином. Вино немцу явно понравилось. Какое же оно отравленное?

Они прибежали к Крайнюку, рассказали об этом и просили, чтоб он замолвил за них словечко перед Горпищенко.

И вот, бегая по руинам Севастополя в поисках женщин, подобных Варке Горностай, Крайнюк думал, как ему подступиться с такой просьбой к полковнику.

Чтобы обобщить картину городской жизни в осаде, Крайнюк забежал и в Комитет обороны, встретил там возле блиндажа флотского врача Заброду и Мишка Бойчака. Они оба были чем-то взволнованы и нерешительно топтались на пороге: зайти в блиндаж сейчас или немного подождать? Павло был одет в свою обычную форму пехотного капитана, карманы набиты индивидуальными пакетами, марлей, бинтами, какими-то лекарствами. Зато Мишко казался настоящим кавалером. Флотский новый китель с блестящими пуговицами и золоченым шевроном на рукаве, мичманка со стальным каркасом и блестящие ботинки с крупным рантом. Из-под кителя свисала чуть ли не до колен черная кобура, в ней поблескивал трофейный парабеллум. Вырядился парень, как на парад.

— Привет героям! — пожал им руки Крайнюк.

— Да какие там герои! — вздохнул Мишко. — Вот бродим вокруг да около, а зайти и сказать обо всем никак не осмелимся.

— Ай-ай-ай! Что ж это вы?

— А кто его знает, — неуверенно пожал плечами Мишко. — Боимся. А что, если она гарбуз вынесет?!

— Кто?

— Да кто же, как не Ольга? Ведь к ней пришли. Самому как-то страшновато, так я Павла Ивановича прихватил. Что ни говорите, а он теперь из-за Оксаны ближе всех стоит к Горностаям, — объяснил Мишко.

— Это ничего не значит. Если что, так Ольга и меня выставит за дверь. Ты ее не знаешь, — пожаловался Павло. — Она такая — не подступишься. К ней идти, что к Горпищенке. Разнесет вдребезги.

— А что с Горпищенкой? — спросил Крайнюк.

— И не спрашивайте, — почесал затылок Мишко. — Гром и молния... Лучших разведчиков посадил на «губу»...

— Разведчиков? Каких разведчиков?

— Прокопа Журбу и боцмана нашего. Отобрал оружие и посадил на пять суток в камбуз картошку чистить, котлы мыть, помои выносить. Беда!

— За что же их?

— Да они как будто в баню ходили и задержались в городе дольше, чем следует. А потом у них какого-то пьяного немца нашли. В заваленном окопе, куда стреляные гильзы и обоймы выбрасывают. Кто его знает, что за немец такой? Говорят, сверхплановый, — объяснил Мишко.

— Сверхплановый немец? Я вас не понимаю.

— А что тут понимать? Каждого пленного, которого приводят разведчики, они сдают в штаб под расписку. Штабные дальше его отправляют, тоже под расписку. А этот оказался без учета, нигде не оприходован. Вот полковник и бесится...

— И стоит из-за какого-то немца такую бучу поднимать?

— Да это разве беда? Вот у меня беда! И идти страшно и терпеть больше сил нет, — тряхнул волосами Бойчак, вытирая платком клеенчатую подкладку мичманки.

— Не бойтесь. Смелее идите. Она же вас не съест, — подбадривал Крайнюк. — Пан или пропал. Дважды не умирают.

— Пойдемте и вы с нами, — вдруг предложил Мишко Крайнюку. — При вас она сразу поймет, что это не шутка. Она книгу вашу как раз читает. Сам видел...

— Нет, — возразил Крайнюк, — где вдвоем идут, там третий — лишний. Вы и сами хорошо справитесь с этим делом. Идите. А я забегу в Комитет, возьму кое-какой материал для газеты и буду вас ждать где-нибудь поблизости. Удачи вам, орлы...

— Ну, пошли вдвоем. Будь что будет, — выпрямился Мишко, одергивая китель.

— И ты не мог найти для этого другого времени и соответствующей обстановки? Где-нибудь дома или над морем? — недовольно заметил Павло. — Ухажер несчастный.

— Да вот, не мог! Она же то по заводам мотается, то по бомбоубежищам, то едет с делегацией на фронт. И все не к нам, а в другие полки и бригады. А сюда прибегу, так у нее полная землянка людей и телефон беспрерывно звонит. Попробуй поговори... А когда и выпадает свободная минутка, так она за свое девичье хозяйство принимается. Ведь и постирать надо и поштопать.

— Тогда заходи сначала один, а я в коридоре постою. Потом меня позовешь, — сказал Павло, и они нырнули по крутым ступеням под землю, где в глубоких пещерах работал Комитет обороны Севастополя, горком партии и комсомола.

Все работники здесь и жили, так что днем и ночью их можно было застать на своих местах, если они не уезжали куда-нибудь на заводы по неотложным делам.

Бойчака тут знали все. Он был частым гостем. Сначала приезжал с полковником, а потом и один стал наведываться. Он сразу привлек внимание комсомольских и партийных работников своим веселым, добрым нравом, скромностью, которая часто переходила в смущение. Он много рассказывал о боевых подвигах своих товарищей, но если дело касалось его самого, тихо говорил;