Читать интересную книгу Гусар. Тень орла. Мыс Трафальгар. День гнева - Артуро Перес-Реверте

поговорю с этими господами и все улажу.

Слово «господа» плохо вяжется с толпой остервенившейся солдатни: не менее двух десятков французов – под их тяжкими сапогами гудят и постанывают деревянные ступени, от зычной брани ходят ходуном стены – высаживают двери в квартирах нижнего этажа, врываются в них, все сметая и разнося на своем пути. Апарисьо с первого взгляда оценивает ситуацию, понимает, что добрым словом и уговорами с ними не совладаешь, а потому, сохраняя присутствие духа, поспешно возвращается к себе в кабинет, торопливо достает из ящика секретера узкий длинный кошель, плотно набитый звонкой монетой, и, вновь выскочив на площадку, швыряет в солдат пригоршнями золотых. Но это не задерживает французов. Они лезут по лестнице вверх, прикладами и кулаками сбивают его с ног. На помощь маклеру бросаются его племянник, 18-летний Валентин де Оньяте Апарисьо, и доверенный конторщик Грегорио Морено Медина, 38 лет. Солдаты закалывают юношу штыками, сбрасывают в пролет его тело, волокут вниз по ступеням Эухенио и Грегорио, и там, у входных дверей, какой-то мамелюк, поставив последнего на колени, перерезает ему горло. Маклера вытаскивают на улицу, молотят прикладами, отбивая ему все нутро, а потом приканчивают несколькими ударами сабли. Потом снова поднимаются в квартиру, приискивают себе новых жертв. Но к этому времени жена Апарисьо с четырехлетней дочкой на руках, вместе с горничной и несколькими слугами уже успела убежать по крышам и найти убежище в монашеской обители Соледад на улице Карретас. Французы, обшарив дом, забирают все деньги и ценности, а мебель, картины, фарфор и все прочее, что нельзя унести с собой, разбивают, ломают, крушат, растаптывают.

– Господин майор говорит, что сожалеет о гибели стольких ваших соотечественников… Выражает вам самое искреннее сочувствие.

Выслушав слова переводчика, лейтенант Рафаэль де Аранго переводит взгляд на Шарля Тристана де Монтолона, исполняющего должность командира 4-го сводного пехотного полка. После отхода главных сил, в которых нет теперь необходимости – артиллерийский парк взят и занят, – под началом майора остается около пятисот солдат. Он, разумеется, старается вести себя с пленными и ранеными как можно более гуманно. Человек воспитанный и великодушный, он вроде бы не затаил зла на тех, у кого побывал в плену, пусть и недолгом. «Военное счастье переменчиво», – заметил он недавно, а при виде таких ужасных потерь на лице его появляется благородно-задумчивая скорбь. Чувство это кажется вполне искренним, и лейтенант Аранго благодарит его легким поклоном.

– Еще господин майор говорит, что вы сражались доблестно, – добавляет переводчик. – Вели себя, как подобает истинным храбрецам, каковы все испанцы.

Аранго оглядывается: лестные слова Монтолона едва ли могут ослабить впечатление от жуткой картины, предстающей его глазам – покрасневшим, с запекшимися от порохового дыма черными гноящимися корками в углах. Его командиры и товарищи оставили лейтенанта одного, поручив ему заниматься ранеными и убитыми, а сами были отправлены в распоряжение своего начальства после того, как в споре между Мюратом, желавшим немедленно расстрелять их всех, и возражавшим против этого инфантом доном Антонио, главой Верховной хунты, возобладала точка зрения последнего. Здравый смысл восторжествовал. Может быть, французы и это самое начальство снимут с уцелевших мятежников ответственность, возложив ее на погибших? О, тут выбор, надо сказать, богатый. До сих пор опознают трупы французов и испанцев. Во дворе казармы, где в ряд выложены покойники, либо покрытые простынями и одеялами, либо – во всем ужасе своих изуродованных тел, большие лужи лишь чуть подсохшей на солнце крови пропитали землю так, что она сделалась красноватой и топкой.

– Прискорбное зрелище, – говорит майор.

Мало сказать, думает лейтенант Аранго. Зрелище ужасающее, даже если не брать в расчет тех, кто умрет от ран в ближайшие несколько часов и дней. На глаз, по самым беглым прикидкам, французы потеряли при штурме Монтелеона свыше пятисот человек убитыми и ранеными. Число погибших защитников парка тоже очень велико. Аранго насчитал в патио сорок четыре трупа и двадцать два раненых, а ведь неизвестно еще, сколько лежит в монастыре Маравильяс. Помимо капитанов Веларде и Даоиса и лейтенанта Руиса, убито и ранено семеро артиллеристов и пятнадцать волонтеров короны, приведенных в парк капитаном Гойкоэчеа, и неведомо, какая участь ожидает сотню гражданских, попавших в плен в конце боя. Но, судя по распоряжению французского командования – расстреливать всех, кто будет взят с оружием в руках, – ничего хорошего ждать не приходится. По счастью, пока французы входили в Монтелеон через главные ворота, бóльшая часть защитников успела перелезть через ограду с тыльной стороны и спастись бегством. И прежде чем уйти вместе с капитанами Консулем и Кордобой, уцелевшими субалтернами и остатками артиллеристов и волонтеров – разоруженные, они зябко поеживаются при мысли о том, что вот сейчас или в следующую минуту французы передумают и возьмут их под стражу, – Гойкоэчеа по секрету сообщил Аранго, что на чердаках и в подвалах прячется еще очень много мадридцев разного звания. И это сильно тревожит лейтенанта, который старается, впрочем, не выказывать своей озабоченности перед майором. Он не знает, что с наступлением темноты почти всем удастся скрыться – лейтенант волонтеров короны Онтория и каретник Хуан Пардо тайно выведут их из парка.

Несколько раненых сидят чуть поодаль от других, в тени под навесом караульного помещения. Рафаэль де Аранго, покинув Монтолона и переводчика, направляется туда, меж тем как французские и испанские санитары начинают одного за другим переносить и переводить их на улицу Сан-Бернардо в дом маркиза Мехорады, где развернут полевой лазарет. Это выжившие артиллеристы и волонтеры. Отделенные от гражданских, они ожидают отправки, раз уж добрая воля французского майора облегчила дело.

– Как себя чувствуешь, Алонсо?

Второй капрал Эусебио Алонсо, распростертый в луже липкой подсыхающей крови – бедро у самого паха перетянуто жгутом, замотано уже набухшими кровью бинтами, – обращает к лейтенанту помутнелый взор. Его очень тяжело ранило в последние мгновения схватки за орудия.

– Да бывало и получше, господин лейтенант, – еле слышно отзывается он.

Аранго, присев рядом с ним на карточки, разглядывает его – лицо старого солдата осунулось и выпачкано грязью, глаза воспалены усталостью и страданием, волосы растрепаны, на лбу, в усах, на губах запеклась кровь.

– Сейчас мы тебя отнесем в госпиталь. Там тебя живо поставят на ноги…

Алонсо, качнув головой, слабым движением руки показывает на низ