Читать интересную книгу Тайный советник вождя - Владимир Успенский

Почему наши истребители не сумели среди бела дня догнать и уничтожить вражеский самолет? Прежде всего, подвела плохая связь, о самолете сообщили с большим опозданием, когда он значительно удалился от наших аэродромов (значит, у летчиков, как и у зенитчиков, связь — узкое место, подчеркнул я для себя. Надо обязательно выяснить возможность использования гражданских линий). Далее. Полки 6-го авиакорпуса имели на вооружении в основном истребители «И-16». Эти монопланы еще недавно считались хорошими скоростными самолетами. В небе Испании фашистские летчики шарахались от них, опасаясь вступать в единоборство. Но прошло немного времени, и бои на Халхин-Голе показали, что японские истребители действуют против наших на равных. А спустя еще два года, к началу войны с Германией, мы уже значительно уступали немецкой технике. Новых машин, которые превосходили гитлеровские самолеты, промышленность выпускала еще мало. Новые машины шли на укомплектование авиационных полков первой линии и, как мы знаем, погибли. А теперь немцы уже в Минске и даже ближе, реальная угроза воздушного нападения нависла над нашей столицей.

Опыт подсказывал, что атаковать вражеская авиация будет не только в светлое время суток, но скорее всего ночью. Немецкие летчики привычны к ночным действиям. А большинство летчиков 6-го авиакорпуса, в основном молодежь, действовать в темноте не обучены. Лишь в 11-м истребительном полку практиковались ночные полеты. Да и машины были лучше, чем в других частях; успели освоить «яки».

Как же быть в такой ситуации? Я впервые обратился с вопросом к полковнику Климову:

— Есть в корпусе летчики с боевым опытом, воевавшие в Монголии или Финляндии?

— Да. Но немного.

— Хватит на две эскадрильи?

— Но тогда в полках останутся лишь новички, — настороженно ответил Климов. Понятна была его тревога, однако меня беспокоило общее положение дел в Московской зоне. Может, сегодня, может, через неделю или две, лучше позже, чем раньше, фашисты бросят на нашу столицу авиацию. Десятки, а то и сотни вражеских бомбардировщиков устремятся к Москве, и скорее всего ночью. Зенитная артиллерия нанесет им какой-то урон, частично рассеет их, а как с теми, которые прорвутся через заслон зенитного огня? Справятся ли с ними наши виртуозы, единицами поднявшиеся с разных аэродромов?! На это трудно рассчитывать.

У меня зрело такое предложение. Собрать всех опытных летчиков, в том числе инструкторов, летчиков-испытателей в три эскадрильи, посадить на наши отличные машины и дислоцировать на самых опасных направлениях. Это необходимо не только для того, чтобы спасти столицу от бомбовых ударов, но и для психологического давления на немецких пилотов. Они с первого же налета должны понять — легкой прогулки не будет ни днем ни ночью. Будет кровавый бой, будет схватка с летчиками, ни в чем не уступающими им. Чтобы с опаской, со страхом летел немец к Москве, думая не о том, как прицельно положить бомбы на объект, а о том, удастся ли вернуться живым…

Поделившись своими соображениями с полковником Климовым, я поторопился в Москву. Была уже ночь. Составив короткую записку с выводами и предложениями, пошел к Иосифу Виссарионовичу на доклад. Он принял меня в комнате за кабинетом. Мой почерк и стиль были ему хорошо знакомы, он сразу уловил суть, задал несколько уточняющих вопросов. По ним я понял, что он уже знаком с обстановкой. Знал даже количество орудий, которые можно сегодня дать подмосковным зенитчикам. Спросил его:

— Больше я вам не нужен?

— Устали? Домой?

— Да. Наездился.

— А я не устал? — вырвалось у него. — А мы с товарищем Поскребышевым из железа?! Он за столом уснул…

Внимательно посмотрел на Иосифа Виссарионовича. Лицо его было серым, под глазами набрякли мешки. Опущены плечи, шея казалась длиннее. Он ведь старше меня, а ему не у кого взять разрешение на отдых…

— Подумал, что никакой пользы, — извиняющимся тоном начал я, но он прервал мягко.

— Ничего, извините… Не сдержался. Трудно одному, Николай Алексеевич. Не успеваю охватить, сосредоточиться, вникнуть… Отдохните, пожалуйста, здесь. Сейчас будем обсуждать, как укрепить воздушную оборону Москвы. Могут возникнуть вопросы.

Выпив стакан чая, Сталин ушел в кабинет. Дважды в ту ночь он обращался ко мне за какими-то уточнениями. Вероятно, не очень существенными, иначе я запомнил бы. Думаю, он вполне мог обойтись без меня, но, работая на пределе, чувствовал себя, наверно, увереннее и спокойнее, зная, что я рядом, за дверью.

Многими разными делами занимался в те сутки Сталин. Я же был участником лишь одного события. 9 июля 1941 года Государственный Комитет Обороны принял постановление «О противовоздушной обороне Москвы», в котором была намечена широкая, конкретная программа увеличения оборонительных сил и средств. Эта программа начала выполняться немедленно. Я был доволен тем, что в ней были учтены все мои предложения. За короткий срок в 1-м корпусе ПВО количество зенитных орудий среднего калибра возросло до 800, малого калибра — до 250, появилось большое количество новых постов ВНОС. Численность самолетов в 6-м истребительном авиакорпусе достигла 585, причем на пополнение пришли боевые машины нового образца. Теперь мы более спокойно могли смотреть в наше московское небо.

10

Сталин предложил: при первой же попытке немцев нанести бомбовый удар по нашей столице члены Государственного Комитета Обороны посетят командный пункт Московской зоны противовоздушной обороны, чтобы на месте познакомиться с его деятельностью, возможностями и потребностями. Был и другой аспект. Никто не мог представить, какой силы будет удар, какие вызовет жертвы и разрушения. Не применят ли гитлеровцы отравляющие вещества? При всех условиях командный пункт ПВО был самым надежным убежищем. Оборудованный на глубине 50 метров под одним из домов в центре города, он имел автономное жизнеобеспечение, свой источник энергии, фильтры для очистки воздуха, запасы воды, продовольствия. И, что очень важно, надежные линии связи.

Своевременно оповестить Сталина и других членов ГКО поручено было мне. На командном пункте ПВО постоянно дежурили люди, которые точно знали, когда и где нахожусь я или мой дублер из группы советников. Однако день проходил за днем, ночь за ночью, я успел по заданию Сталина еще раз съездить на фронт, а немецкая авиация не появлялась. Это было тем более странно, что отдельные гитлеровские самолеты проникали значительно восточное Москвы: была, например, отмечена бомбежка воинского эшелона, следовавшего из Горького. Напряжение в ПВО ослабевало, я слышал разговоры о том, что немцы, дескать, не решаются бросить авиацию на Москву, опасаясь потерь, что у них не хватает сил, растянутых по фронту. Будучи не согласен с таким мнением, я всюду, где мог, повторял: нельзя терять бдительность ни на минуту, немцы — фокусники, они обязательно придумают какую-нибудь пакость. Хватит с нас одного внезапного нападения.

Спустя время из опроса пленных летчиков, из других каналов мы узнали, что гитлеровское командование готовило воздушный удар по Москве неторопливо и тщательно, придавая этому акту не только военное, но и большое политическое значение. Весь мир должен был узнать о том, как германские военно-воздушные силы стирают с лица земли древнюю русскую столицу. Узнать и устрашиться. На Москву нацелены были бомбардировочные эскадры 2-го воздушного флота, укомплектованные новейшими машинами — «Хейнкель-111» и «Юнкерс-88», опытными летчиками, бомбившими многие города Европы. Не только асы из авиационных эскадр «Вевер» и «Легион Кондор» были там, но и эскадра особого назначения «Риф» — все они прославились в небе Испании, Польши, Греции, Франции, Югославии, Англии. Немцы рассчитывали с первого раза подавить нас количеством и мастерством. А нанести этот удар было приказано ровно через месяц после начала войны.

Вечером 21 июля я находился в комнате связи по соседству с кабинетом Сталина. По телеграфу начали поступать первые вечерние сводки с фронтов. Сидя за маленьким столиком у окна, я занимался этими сообщениями, делая пометки на своей карте и короткие записи в блокноте. Солнце уже склонилось до уровня крыш, но было еще достаточно светло, электричество не зажигали. Это ведь не просто, как в мирное время, включил лампочки и продолжай работать. Надо для светомаскировки наглухо закрыть, зашторить окна, отрезать себя от мира, остаться без свежего воздуха, без вечерней зари, без звезд…

Меня позвали к телефону. Спецдежурный командного пункта противовоздушной обороны сообщил ровным, казенно-спокойным голосом, в котором все же угадывалось напряжение:

— В двадцать один ноль-ноль над Смоленском прошли немецкие бомбардировщики. Курс на Москву.

Я бросил взгляд на часы: двадцать один час две минуты — отлично сработало оповещение.