Но на уток он ходил только в последние годы жизни, когда уже старый стал. А до этого ходил на волков, лосей, кабанов. Однажды, когда он на кабана ходил, с ним произошла забавная история, которую он сам мне рассказал.
Была охота загоном: стрелки стояли в засаде, а егеря гнали зверя. И вдруг прямо перед дедом выскочил огромный кабан. Хорошо, что дед не растерялся и в ту же секунду выстрелил в зверя почти в упор. Правда, никакой реакции не последовало — кабан оставался стоять. Времени на перезарядку у деда не было — животное двинулось на него. Дед быстренько сориентировался и, несмотря на годы, в мгновение ока влез на дерево. Кабан подскочил к дереву, остановился, замер на несколько минут, а потом рухнул замертво. Как впоследствии выяснилось, дед все-таки попал в зверя, но из-за очень прочной лобовой кости кабана, от которой иногда и пули отскакивают, смерть от ранения у животного наступила не сразу. Вот он и загнал деда на дерево.
Что-что, а настоящие охотничьи ружья он ценил. Любимых и, что называется, боевых, у него было два: немецкая горизонтальная двустволка „Зауэр“, привезенная им из Германии после войны, и английская „Голланд-голд“ — чей-то подарок. Ему ведь много ружей дарили. У деда был даже для них специальный шкаф, одно ружье краше другого: с серебряной и золотой чеканкой, резьбой и инкрустацией. Но насколько я знаю, он не любил эти дорогие ружья, специально их не собирал и никогда ими не пользовался на охоте. Кстати, не любил он и ружья с вертикальным расположением стволов, отдавая предпочтение классическим горизонталкам. А что касается дорогого оружия, так он его дарил. Я знаю, что он подарил своему адъютанту дорогое инкрустированное ружье, которое ему в знак уважения преподнес министр обороны Венгрии. Он не считал эти ружья ценностью, к тому же знал, что никогда ими пользоваться не будет».
По свидетельству Константина Вильевича, друзьями Рокоссовского в последние 12 лет его жизни, которые он провел в СССР, оставались его боевые соратники — генерал-лейтенант Константин Телегин, генерал армии Павел Батов, генерал армии Михаил Малинин, маршал артиллерии Василий Казаков, с которыми он вместе прошел почти всю войну. Наверное, он уже считал себя русским. Но, как вспоминал один польский генерал — сослуживец Рокоссовского, когда он приехал в составе польской делегации в Москву на празднование двадцатилетия победы в Великой Отечественной войне, то на приеме в Кремле ко всем русским он обращался по-русски. Когда дошла очередь представляться Рокоссовскому, то тот воскликнул в присутствии членов политбюро: «Я же поляк! Что же ты со мной говоришь по-русски! Говори со мной по-польски!» Но навряд ли он в тот момент ощущал себя поляком. Просто ему захотелось в очередной раз подчеркнуть свою независимость.
Внук маршала Константин Рокоссовский вспоминает о деде:
«Он любил делать подарки. В начале шестидесятых, когда в моде были „Битлз“, дед подарил мне гитару. Обычная отечественная шестиструнная гитарка, но для меня, тринадцатилетнего подростка, она была пределом мечтаний! Чуть позже дед подарил пневматическое ружье, решив приобщить меня к охоте. А на четырнадцатилетие (17 июня 1966 года. — Б. С.) вручил мне свою саблю, с которой принимал Парад Победы в 1945 году. Помню, тогда был накрыт большой стол, гостей собралось немало. И вот когда все уже раздали подарки, в комнату вошел дедушка, держа саблю на вытянутых руках, и торжественно ее вручил. Для меня тогда это был поистине роскошный подарок! Правда, потом я чуть не лишился его: с соседскими парнями, которых просто распирало от зависти, мы бросились рубить этой парадной саблей крапиву. Дед заметил, что мы безобразничаем, и строго сказал: „Если еще раз увижу, заберу“».
Вручая саблю внуку, Константин Константинович сказал: «Ну, Костя, ты теперь большой, бери ее и храни. Дай бог, чтобы тебе никогда не пришлось ее обнажать!» Это был его последний подарок внуку. Свою саблю Константин Константинович подарил внуку менее чем за год до смерти, когда был уже тяжело болен и понимал, что ему недолго осталось жить.
Как отмечает Константин Вильевич,
«деду была присуща изысканность во всем. Знаю, что он любил хорошие коньяки и даже в старости не мог отказать себе в рюмочке этого напитка. А вот чего он терпеть не мог, так это пива. И, насколько я могу судить, дед не был склонен к дурным привычкам. Он и пил мало, и курил немного (в основном отечественные папиросы „Казбек“). А в последние годы, когда стало шалить здоровье, пользовался мундштуком… Дед был очень привязан к семье и дому. Когда он вернулся из Польши и перешел на работу в Министерство обороны СССР, то всегда на обед приезжал домой. А потом стал ходить пешком, ведь мы недалеко жили. Мать рассказывала, что, вернувшись из Польши, дед говорил: „Как хорошо дома, я здесь отдыхаю, потому что могу спокойно один пройти по улице“. За границей у деда была очень мощная охрана. Там даже в туалет не сходишь без сопровождения. А в Советском Союзе охрана деду полагалась чисто символическая. И часто, отправляясь на работу, дедушка провожал меня в школу. Я держал его за руку и безумно гордился этим».
Тут надо заметить, что, как мы помним, охрана для Рокоссовского в Польше была отнюдь не лишней предосторожностью. Отнюдь не все поляки относились к нему с симпатией, и на Константина Константиновича в Польше было несколько покушений.
Константин Вильевич опровергает ряд легенд, бытующих о маршале. Например, утверждения, будто «Рокоссовский возил с собой икону, молился на нее». Внук маршала категорически заявляет: «Я знаю, что к религии дед был абсолютно равнодушен — сын своего времени, атеист. Но невоинствующий. Скажем, на Пасху у нас куличи пекли, яйца красили. Он с юмором к этому относился, хотя куличи любил, как и пирожки».
Интересно, что точно такая же легенда про икону бытует и насчет маршала Жукова. Думаю, что она столь же недостоверна, как и аналогичная легенда о Рокоссовском, ничего общего с действительностью не имеет. Жуков был точно таким же сыном своего времени и атеистом — во всяком случае, до старости, когда многим людям приходят в голову мысли о смерти и посмертной участи.
Константин Вильевич признается:
«Меня воспитывали в строгости, кичиться фамилией у нас не было принято. Хотя помню, как во втором классе произошел занимательный случай. Как-то наш класс участвовал в уборке школьного двора, мы копали, сажали деревья, и я, конечно, тоже вместе со всеми возился во дворе. А тут за кем-то из детей пришли родители, и я услышал, как они сказали: „Смотрите, внук маршала, а с лопатой и тоже копает…“ В их понимании внук маршала должен был быть белоручкой. А нас ведь воспитывали по-другому, приучали к труду и порядку. К примеру, я знал, что дедушка очень не любит, когда без разрешения брали его вещи. И когда дед сам предлагал что-то посмотреть или надеть, то это воспринималось мной как подарок.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});