За церковью от нее в глубь кладбища проложена центральная аллея, разделяющая его на две части, каждая из которых также разделена аллеями и дорожками на участки, с левой стороны расположены участки с нечетными номерами, с правой — четными.
На первом участке, слева от церкви, на шести памятниках читаем известную в Москве фамилию — Садовские. Здесь могилы нескольких поколений замечательных артистов Малого театра: ученика и друга М. С. Щепкина, основателя династии Прова Михайловича Садовского (1818–1872), его сына Михаила Прововича (1847–1910), невестки Ольги Осиповны (1850–1919), Прова Михайловича (внука) (1874–1947), правнука Михаила Михайловича (1909–1977) — тоже артиста, а также и других родственников.
В правой части кладбища возле Симеоновской часовни находится обнесенный высокой ажурной оградой и имевший когда-то над могилами металлическую сень фамильный участок Ростопчиных. На нем несколько старых черных каменных плит без всяких украшений с подновленными надписями. Под одной из них похоронен граф Федор Васильевич Ростопчин — генерал-губернатор Москвы в 1812 году, рядом могилы его сына Сергея, дочери Натальи (в замужестве Нарышкиной), снохи Евдокии Петровны.
Прежде в ограде было больше надмогильных плит. Здесь похоронены младшая дочь графа Федора Васильевича, Лиза, и еще двое его детей, умерших во младенчестве. О них говорит Ростопчин, рассказывая о прощании с Москвой, когда он уезжал из занимаемого врагом города: «Я почтительно поклонился первому граду Российской империи, в котором я родился, которого был блюстителем и где схоронил двух из детей моих». До революции от аллеи к участку Ростопчиных вела дорожка, называвшаяся Ростопчинской…
Надгробия Ростопчиных. Современная фотография
Еще в начале XX века надпись на памятнике Федору Васильевичу Ростопчину, умершему в 1826 году, стерлась, и где-то в шестидесятые или семидесятые годы вместо нее на памятнике появилась пластина из нержавеющей стали с новой надписью: «Граф Ф. В. Ростопчин 1763.12.III — 1826.18.1 — генерал-губернатор Москвы в 1812–1813 гг.».
Новая надпись сообщала об исторической роли Ростопчина — государственного деятеля. Это было в духе того времени, в которое она была установлена. Прежняя же надпись позволяла внимательному и неравнодушному посетителю кладбища задуматься о судьбе не вельможи, но частного человека.
Первоначально на надмогильном памятнике Ростопчина была эпитафия, которую он сочинил себе сам и завещал написать именно ее на его могиле. Вот этот текст:
Федор Васильевич Граф Ростопчин обер-камергер. Родился 1763 года Марта 12 дня скончался 1826 года Генваря 18 дня. — Посреди своих детей Покоюсь от людей.
Двустишие, сочиненное Ростопчиным для автоэпитафии, скрывало за собой глубокую личную трагедию. Причем непризнание заслуг и унижения, которые он претерпел от власти, теперь, в конце жизни, уже утратили для него остроту. Но более жестокое и изощренное пожизненное страдание уготовили ему те враги России, против которых он боролся всю сознательную жизнь, — французская католическая церковь или, вернее, католические священники, бывшие прямыми агентами Наполеона.
30 сентября 1812 года, за два дня до вступления французов в Москву, Ростопчин отправил жену и дочерей из Москвы в Ярославль. «Прощание наше было тягостно, — пишет он в „Записках о 1812 годе“, — мы расставались, может быть, навсегда, а представлявшаяся нам страшная будущность отравляла даже самую мысль о счастии вновь соединиться». Уходя из Москвы в день ее сдачи и оставив в доме все, что было, Ростопчин взял с собой только два портрета. «Два портрета, — пишет он, — которыми я очень дорожил: один — жены моей, а другой — императора Павла».
Тогда он еще не понимал всей глубины тайной интриги, плетущейся против него в его же доме. Сосед Ростопчиных, священник католической церкви Святого Людовика аббат Сюрюг, человек светский и даже склонный к литературному творчеству, регулярно посещал дом Ростопчина, где хозяин встречал его всегда с русским радушием. Аббат, не надеясь воздействовать на самого Ростопчина, обратил свое внимание на его жену графиню Екатерину Петровну. Он рассуждал перед ней о гениальности Наполеона, о превосходстве армии и государственного строя его империи над всеми другими государствами, о превосходстве католичества над православием. Выросшая при дворе Екатерины II, где религия была сведена к роли необходимого декорума, графиня не отличалась религиозностью, плохо знала русский язык и не понимала даже смысла православных молитв на церковно-славянском — и вполне естественно, что она вскоре оказалась под полным влиянием красноречивого аббата.
Современник вспоминает, что Екатерина Петровна публично упрекала мужа за его отрицательное отношение к Наполеону, помазание на трон которого совершал сам Папа Римский. Это происходило в 1810–1811 годах, в то самое время, когда Наполеон начал активно готовиться к войне против России.
Аббат Сюрюг уговаривал Екатерину Петровну втайне от мужа перейти в католичество и в конце концов добился в этом успеха. Но княгиня, чувствуя угрызения совести, призналась мужу, что стала католичкой. О реакции графа мы знаем из письма аббата Сюрюга одному из его друзей: «Несмотря на мое строгое запрещение и все мои убеждения, она открыла тайну мужу. Можете себе представить, как он принял подобное признание. Он ей сказал: „Ты совершила бесчестный поступок“».
Видимо, Ростопчин надеялся, что переход жены в католичество — такое же поверхностное явление, как и вообще ее отношение к религии, не придал этому большого значения, и его отношение к ней не изменилось.
Екатерина Петровна о католичестве больше не говорила, костел не посещала. Аббат Сюрюг продолжал появляться в доме Ростопчина на балах и вечерах. Прогуливаясь с хозяйкой по залам и ведя светскую беседу, он, уловив удобный момент, исповедовал и причащал графиню.
По мнению графа, события и испытания военного времени оттеснили у графини на задний план, а может, и вообще вытеснили из мыслей ее католичество. Перед вступлением французов она с детьми уехала в Ярославль. Аббат Сюрюг оставался в Москве и был советником Наполеона по русским делам.
После окончания войны католические церковники не оставили графиню Екатерину Петровну в своих домогательствах. Ее психика была сломлена. Она стала фанатичкой, мужа называла не иначе как «проклятым еретиком». С ее помощью окружавшим ее аббатам удалось увлечь в католичество старших дочерей Ростопчина. В родной семье Ростопчин оказался чужим и одиноким.
Его внучка Л. А. Ростопчина в своих воспоминаниях пишет, что после того как он обнаружил, «что хитрость и ложь свили гнездо у его очага… чувство глубокой горести не покидало его никогда». Единственной отрадой оставалась для него младшая дочь Лиза, которая была к нему ближе, чем к матери, и не поддавалась ее уговорам принять католическую веру.
Но семнадцатилетняя Лиза заболела скоротечной чахоткой и умерла в 1824 году. Ее смерть, по общему мнению современников, свела в могилу и отца.
Ужасны были и обстоятельства смерти девушки.
Внучка Ростопчина в своих воспоминаниях много лет спустя открыла эту семейную тайну.
Уже было ясно, что Лиза умирает, Федор Васильевич неотступно дежурил возле нее, позвали священника, он исповедал и соборовал девушку. Екатерина Петровна убедила Федора Васильевича, что дочери лучше, и отослала его отдохнуть и поспать.
Ночью Лиза скончалась. «Утром (графиня) разбудила мужа и сообщила ему, что Лиза умерла, приняв католичество… — рассказывает Л. А. Ростопчина. — Граф отвечал, что, когда расстался с дочерью, она была православной, и послал за приходским священником. Вне себя графиня в свою очередь послала за аббатом — оба священника встретились у тела усопшей и разошлись, не сотворив установленных молитв. Тогда дед (Ф. В. Ростопчин) уведомил о событии уважаемого митрополита (Филарета. — В. М.), приказавшего схоронить скончавшуюся по обряду православной церкви. Мать не присутствовала на погребении».
Позже стали известны подробности кончины Лизы из рассказа случайно оказавшейся свидетельницей этой сцены племянницы горничной. Мемуаристка записала ее рассказ. «В ночь ее (Лизы. — В. М.) смерти, услыхав странный шум, она (племянница горничной. — В. М.) проснулась и босиком подкралась к полупритворенной двери. Тут она увидела бабку (графиню Е. П. Ростопчину. — В. М.), крепко державшую при помощи компаньонки умирающую, бившуюся в их руках, между тем как католический священник насильно вкладывал ей в рот причастие… Последним усилием Лиза вырвалась, выплюнула причастие с потоком крови и упала мертвой».