максимум — если отозвать партизан Орловского из Костромы и оставить небольшой заслон в надежде, что командир немецкого гарнизона города не окажется слишком инициативным и не предпримет атаку с целью вернуть мост через Волгу. Ну, еще есть остатки танковых подразделений и «Львы», только-только подошедшие и не успевшие принять участие в битве за Щедрино. Может, оно и к лучшему, как теперь считал генерал.
При таком раскладе атаку на город имеет шанс на успех, только если действия регулярной армии поддержат восставшие в самом Ярославле. И Орловский обещал такую поддержку. Он действительно уверен в том, что люди поднимутся, подумал Говоров. Есть боевое ядро примерно в триста человек — проверенные бойцы. Они начнут операцию — и первый успех почти гарантирован, а вот удастся ли его развить, или все предприятие ждет кровавая катастрофа — зависит от поддержки местных.
Говоров затушил сигарету в пепельницу. В конце концов, все, что они здесь делают, все эти бесконечные сражения, весь этот тяжелый и опасный труд совершается ради них, ради наших людей. Генерал, как и его офицеры и солдаты, никогда в этом не сомневался — иначе они не дошли бы с боями до Ярославля и Костромы, не встретились бы с войсками Восточного Союза и не бились бы за Щедрино до последнего. Что ж, настало время проверить свою веру в людей еще раз.
Генерал принял решение.
Лучший боец — это тот, кто все потерял. Тот, кто одержим местью и не успокоится, пока не убьет врага.
Операцию, разработанную Орловским, начали с наступлением темноты. Бойцы, принимавшие участие в начальном этапе, отлично знали город и могли ориентироваться в нем и днем, и ночью — в отличие от оккупантов. Областная гражданская администрация располагалась на центральной площади, в бывшем здании областного комитета партии. В центре площади стоял «Маус» — Модель решил, что такая демонстрация несокрушимой мощи панцерваффе будет весьма полезной местным: пусть знают, что успехи партизан — всего лишь небольшой эпизод, который скоро забудется на фоне побед немецкого оружия.
Площадь, в отличие от остального города, освещалась вполне прилично, ведь огромные флаги со свастикой, свисавшие по сторонам от главного входа в управление рейхскомиссариата, должны быть видны в любое время дня и ночи. Как и положено, с наступлением темноты фонари зажглись. В их резком свете «Маус» посередине площади выглядел особенно впечатляюще. По инструкции его экипаж во время дежурства должен быть оставаться внутри, в полной готовности отразить любые провокации. Но кого интересуют инструкции в теплую летнюю ночь? Да и кого бояться? Под Щедрино одержана полная победа, русские разгромлены и отступают на юг и восток. Можно немного расслабиться.
Эрих Штирлиц, однако, расслабиться не мог. Слухи, ходившие по городу, разумеется, достигли ушей танкистов, так что наводчик узнал, что находилось в корзине за плечами женщины, которую он сразил очередью из пулемета. Маленький ребенок, или, если точнее — младенец. Да, командир еще раз заверил Эриха, что тот действовал абсолютно правильно, и просто выполнял приказ, ответственность за который несет он, командир боевой машины. Слова лейтенанта вроде бы успокоили Эриха, но… но вскоре выяснилось, что это не так. Стоило ему сомкнуть глаза, как он вновь и вновь видел эту женщину с корзиной, исчезающую из поля зрения, и ствол пулемета, посылающий пули вслед ей и ее ребенку.
— Да к черту, — сказал он вполголоса, бросая окурок рядом с гусеницей своего танка — командир разрешил ему покурить снаружи, — к черту все это…
Эрих собирался уже подняться по броне на башню, как вдруг заметил пару теней, скользнувших за огромный корпус «Мауса». Показалось? Он решил обойти вокруг. Вроде все тихо. И тут — едва слышный звук: кто-то поднимался на башню танка. «Люк открыт!» — мелькнула мысль.
— Берегись! — заорал он, но было поздно: с холодеющим сердцем Эрих услышал металлический стук гранаты, брошенной внутрь танка. Раздались отчаянные крики его товарищей, но взрыв заглушил их.
— Не может быть, — пробормотал Эрих. Из открытого люка повалил дым. Он ухватился за ступеньку, собираясь подняться туда, где, скорее всего, погибли его товарищи, но внезапно его крепко схватили за пояс и повалили на землю. Эрих тут же вскочил на ноги. Прямо перед ним стоял молодой человек с пистолетом в руках и смотрел на него безо всякого выражения.
— Я сдаюсь, — сказал Эрих по-немецки, пытаясь вспомнить, как это будет по-русски. — Хенде хох, — зачем-то добавил он наиболее привычное при встрече с местными, и поднял руки, выполняя собственную команду. Парень все так же смотрел на него. Внезапно Эрих понял, кто это.
— Я не хотел, — забормотал он, — прости меня, я не хотел…
Прозвучал выстрел. Наводчик упал, ударившись головой о широкую гусеницу. Но ему было уже все равно.
Благодаря эффекту внезапности, здание бывшего областного комитета партии захватили быстро и с минимальными потерями — немцы не ожидали такой дерзкой атаки. Фашисткие знамена тут де были сорваны, а на флагштоке подняли красный фаг с серпом и молотом. Операцией руководил лично Орловский. Пленных немцев, прекративших сопротивление, заперли в подвале. Они сидели тихо, так как знали — у охранявших их партизан жесткий приказ: стрелять на поражение при малейшем намеке на попытку к бегству. И то сказать — людей у Орловского было не так много, чтобы отвлекать их еще и на охрану.
Орловский со своим штабом расположился в кабинете гаупткомиссара Ярославской области — немцу повезло, что из-за позднего часа он отсутствовал на рабочем месте. Из окна виднелся подорванный «Маус» в центре площади; из открытого люка лениво выползал дым.
— Хорошее начало, — сказал Паша Васильев, правая рука Орловского с тех пор, как того забросили на север России для организации партизанского движения.
— Главное, как продолжить, — откликнулся тот. В кабинете уже устанавливали рацию — Орловский собирался выйти в эфир с призывом к гражданам города и области выйти на борьбу с оккупантами. С пощади донеслись автоматные очереди, через минуту стихшие — немецкий патруль, решивший выяснить, что происходит на площади, угодил в засаду.
— Готово, товарищ командир, — доложил радист, — можно начинать.
Командир партизан поднял трубку.
Моделя разбудили звуки стрельбы. Фельдмаршал ночевал в кабинете, во временном штабе, расположенном в вокзальном комплексе — с недавних пор это место для оккупантов стало самым безопасным, поскольку именно здесь оборудовали казармы для вновь прибывающих частей.
Быстро одевшись, Модель потребовал доклада об оперативной обстановке в городе. Начальник штаба, генерал Ганс Кребс, известный своей пунктуальностью, уже был на месте, но даже он ничего не мог точно сказать, кроме того, что связи