Нигде и никогда не скрывал богодухновенный проповедник истины, какая мысль руководила его действиями, — к какой цели он стремился, когда предпринимал и совершал продолжительные, отдаленные и трудные путешествия, — что имел в виду, когда терпел всякого рода лишения, чем утешался, когда его постигали беды и чем был одушевлен когда с благодушием и радостью принимал поношение, биение и раны. Перед соборищем ли озлобленных на него иудейских старцев, на суде ли перед гордыми правителями областей, или пред хвалившимися своей мудростью членами ареопага, св. апостол везде свидетельствует о себе истину. Как одним говорил: о уповании и о воскресении мертвых аз суд приемлю (Деян. 24, 21), т. е. за учение христианское, так и другим: стою свидетельствуя, яко Христос имеяше пострадати, яко первый от воскресения мертвых (Деян. 26, 23). Тем более он не имел надобности умалчивать о том, что составляло существо всей его жизни, в откровенных излияниях сердца перед возлюбленными своими чадами о Христе. Потому во многих местах своих посланий св. апостол, не обинуясь, говорит о себе и о своем служении; но в последней своей беседе с ефесскими пресвитерами он прежде всего и преимущественно говорит о своих апостольских подвигах: ибо он прежде всего и преимущественно — апостол христов, проповедующий иудеям и эллинам еже к Богу покаяние, и веру же в Господа нашего Иисуса Христа (Деян. 20, 21). Вот та мысль, которая управляла всеми его действиями!
Другой заботы, кроме проповеди евангелия, у него не было никакой. Было ли это служение слову средством к получению большего воздаяния от Бога, — и того нельзя сказать. В послании к Коринфянам св. апостол упоминает о другой заботе: да не како, иным проповедуя, сам неключим буду (1 Кор. 9, 27); но и эта святая забота о своем спасении была для него делом как бы второстепенным в сравнении с главной и единственной его заботой. Как важным он почитал свое спасение в сравнении с успехом проповеди, — показывают его слова, исполненные непостижимого самоотвержения; молилбыхся бо сам аз отлучен быти от Христа по братии моей (Рим. 9, 3). То же самое он говорит и теперь: ни едино же попечение творю, ниже имам душу мою честну себе, разве еже скончати течение мое с радостию, и службу, юже приях от Господа Иисуса, засвидетельствовати евангелие благодати Божия (Деян. 20, 24). Только тогда, когда мы будем иметь понятие о всецелом посвящении себя делу Божию, мы в состоянии будем понять и необычайное усердие к проповеди и высочайшее бескорыстие в деле служения, о которых говорит св. апостол: Три лета нощь и день не престаях уча со слезами единого когождо вас (31), пред людми и по домом (20); дабы, с одной стороны, не опустить чего-либо полезного и непременно сказать всю волю Божию, а с другой, — не оставить кого-либо без назидания и в каждом произвесть полное убеждение в возвещаемых истинах. Нужно вспомнить еще и то, что такое многотрудное и поистине возможное только для апостола дело назидания происходило со многими слезами, среди напастей от иудейских наветов. При таком самоотвержении и ревности к делу Божию, которая нисколько не ослабляется самыми враждебными препятствиями, почти сама собою понятна ce возвышенная чистота, не только чуждая видов корыстных, но и заботливо отклоняющая всякий повод к такому неуместному подозрению. Сребра или злата или риз ни единаго возжелах. Сами весте, яко требованию моему и сущим со мною послужисте руце мои сии (Деян. 20, 33-34). Но и здесь еще не предел самоотверженного бескорыстия апостола. Он еще не ограничивается тем высоким бескорыстием, по которому в деле многотрудном, поглощающем все его время и все заботы, не ищет своих си; он еще почитает своим правилом паче даяти, нежели приимати (35). Это признание человека, уже совершенно распявшегося миру, было последним словом его прощальной беседы, приложившим последнюю высокую черту к полному изображению характера его служения.
Но св. апостол говорил о себе и о своем служении с такой откровенностью не для того, чтобы поразить слушателей изображением своего духовного величия. У него везде и во всем одна мысль и одна цель — проповедание Христа. И здесь он имеет целью — через изображение своей жизни перед слушателями полнее и яснее вообразить в них Христа, как бы повторяя свои слова: подражатели мне бывате, якоже и аз Христу (1 Кор. 11, 1). Поэтому, говоря о своем служении, св. Павел тут же дает и наставление. Так как перед ним были только пресвитеры — наставники Церкви, то его наставления преимущест-венно касаются обязанностей их служения. Не обинухся сказати вам всю волю Божию, — будьте и вы столько же внимательны к себе и ко всему стаду. Три лета нощь и день не престаях уча со слезами единаго когождо вас, — бдите и вы. Сребра и злата или риз ни единаго возжелах, — так и вам подобает заступати немощныя, поминати же слово Господа Иисуса, яко Сам рече: блаженнее есть паче даяти, нежели приимати. — Если будете, подобно мне, внимательны к себе и ко всему стаду, то будете чисты от крове всех, т. е. невиновны в погибели некоторых. Если будете бдительны, — то проженете тяжких волков, не щадящих стада, которые по отшествии моем внидут к вам. Если будете бескорыстны, то получите наследие во освященных всех.
Таково наставление, преподанное св. апостолом преемникам своего служения; но им легко могут воспользоваться и все христиане. Пусть для каждого будет образцом апостольская ревность к делу Божию, — усердие, не знающее тяготы труда, не взирающее на великость препятствий и совершенно чуждое корысти, — тогда каждый явится совершенным Божиим человеком, вполне уготованным на всякое дело благое (Воскр. Чт., г. XVIII, стр. 136).
О речи Св. Апостола Павла пастырям Ефесским в Милите. (XX, 18-35)
Б. Певницкого.
Третья речь апостола Павла, имеющая особенное значение для истории проповедничества, отличается той особенностью, что она обращена не к неверным, подобно другим апостольским речам, а к верующим и, в частности, к пресвитерам, на которых апостол смотрел, как на сослужителей своих и ближайших сотрудников в деле благовествования имени Христова. Здесь мы видим первый опыт тех архипастырских бесед, с какими часто обращались к подчиненным пастырям ревностные иерархи, управлявшие местными церквами.
В этой речи господствует тон нежной любви и задушевной мягкости. Апостол здесь изливает перед слушателями всю полноту своего сердца, как отец перед детьми, которым предан всей душой. Особенные обстоятельства вынуждали у апостола этот трогательный и задушевный тон. Апостол спешил в Иерусалим к празднику Пятидесятницы, и у него было предчувствие, что его ожидают в Иерусалиме скорби и гонения и что он, может быть, в последний раз видит те страны, в которых трудами его основаны церкви. Бывши в Милите, он пожелал призвать к себе пресвитеров ефесской церкви, которой не удалось посетить ему в это последнее путешествие, и перед этими-то, сошедшимися к нему, пресвитерами он изливает со всей искренностью и теплотой свое сердце и напоминает о деле, которое было задачей его жизни и которое после него должно быть поддержано и укреплено их заботами и усилиями.
Речь имеет значение завещания, где апостол дает отчет о своей деятельности и выражает свою последнюю волю перед слушателями. Призывая в свидетели собравшихся к нему пресвитеров, он говорит о той неусыпной заботливости, с какой он старался передать им учение о Христе, как он учил их всенародно и по домам, не пропуская ничего полезного, говорит о напастях, им испытанных от наветов иудейских, и многих слезах, какими растворялось его служение. Затем он высказывает перед ними свои грустные предчувствия, с какими идет в Иерусалим, которые на пути его увеличиваются предсказаниями от Духа о скорбях и узах, его ожидающих. Но он твердо идет навстречу опасности и с радостью готов встретить конец свой: для него его личная безопасность не имеет значения перед службой, принятой им от Господа. Сознавая, что в последний раз они видят лицо его, он, напомнив им, что он чист перед ними, ибо все сказал им, возбуждает их к бдительности над собой и над стадом, порученным их управлению Духом Святым, или над Церковью, приобретенной кровью Христовою. Дорогое дело Церкви Божией, для которого он неустанно трудился, для которого терпел преследования, заключения и раны, занимает его душу, и он с болью сердца думает о его дальнейших судьбах, предвидя, что после его отшествия в среду верующих явятся лютые волки, расхищающие стадо, и из сонма избранных восстанут люди, которые будут говорить развращенное и раздирать Церковь Божию.