Читать интересную книгу Хлыст - Александр Эткинд

Секта хлыстов очень многочисленная. Эта секта тайная, и потому об ее учении очень мало было напечатано в легальной прессе сколько-нибудь правдоподобных сведений […] Эта секта наиболее организованна, конспиративна и сильна.

Учение хлыстов впитало в себя многое из «христианского коммунизма», рассказывал Бонч-Бруевич устами Ленина, а именно уничтожение частной собственности и буржуазного института семьи. В резолюции, написанной Лениным и принятой с поправками Плеханова, сектантство характеризовалось как «одно из демократических течений, направленных против существующего порядка вещей», и «внимание всех членов партии» обращалось на работу с сектантами[2263]. От себя лично Бонч-Бруевич добавлял больше красок:

С политической точки зрения хлысты потому заслуживают нашего внимания, что являются страстными ненавистниками всего, что исходит от […] правительства […] Я убежден, что при тактичном сближении революционеров с хлыстами мы можем приобрести там очень много друзей[2264].

Личный друг и многолетний сотрудник Ленина искренне верил: стоит развернуться социалистической пропаганде среди сектантов — «и эта народная среда тронется, широко и глубоко, и […] под красным знаменем социализма будут стоять новые […] ряды смелых […] борцов за новый мир»[2265].

Согласно постановлению 2-го съезда РСДРП, Бонч-Бруевич редактировал Рассвет, пропагандистский листок для распространения среди сектантов. Газета, по-видимому, не пользовалась поддержкой со стороны партийной верхушки. Бонч-Бруевич рассказывал, однако, что Ленин прочитывал все номера Рассвета и призывал коллег в нем сотрудничать[2266]. «Кое-что все-таки сделано: связи среди сектантов расширяются […] Считаю закрытие „Рассвета“ преждевременным и предлагаю продолжать опыт», — говорил Ленин на заседании Совета РСДРП в июне 1904 года[2267]. Совет, тем не менее, постановил газету закрыть. История Рассвета показывает сектантский проект скорее идиосинкратическим увлечением Ленина и Бонч-Бруевича, чем генеральной линией партии; но именно эти люди, с этим своим увлечением, завоевали победу в партии и стране.

Романтизация хлыстовства в ранних статьях Бонч-Бруевича являлась беспрецедентной; в этом отношении им уступают даже самые увлеченные тексты его главного предшественника, Афанасия Щапова.

Хлыстовская тайная организация, охватившая огромные массы деревень и хуторов юга и средней части России, распространяется все сильней и сильней […] Хлыстовские пророки — это народные трибуны, прирожденные ораторы, подвижные и энергичные, главные руководители всей пропаганды[2268].

Ссылаясь на «достаточное количество точных данных», Бонч-Бруевич характеризует хлыстовских пророков как людей с «наиболее развитой психикой», которые «вполне заслуженно пользуются огромным влиянием на тысячи своих „братьев“». По мнению сектоведа-большевика, хлысты ждали «великого примирителя». Этот «человек с могучей волей, настоящий второй Христос» объединит все их общины. Можно только догадываться, с какой ностальгией эмигранты слушали эти рассказы. Бонч-Бруевич рассказывал о хлыстовских христах точно теми же словами, которыми вскоре он сам и другие будут рассказывать о большевистских вождях:

такой «пророк» своим простым, понятным, остроумным словом всегда сумеет ответить запросам массы, всегда сумеет влить в ее недра достаточно бодрости, подкрепить во время несчастий, поднять малодушных и заставить всех и все поверить, что приближается время «суда Божия»[2269].

Согласно Бонч-Бруевичу, первой попыткой объединения сектантских масс стала деятельность хлыстовского лидера Кондратия Малеванного. Несмотря на его «огромный талант», властям удалось затушить поднятый им «народный пожар», с грустью сообщает Бонч-Бруевич. История Малеванного была хорошо известна[2270]. Он сидел в сумасшедшем доме, когда в селе Павловки Харьковской губернии произошли беспорядки, которые связывались с его именем. 16 сентября 1901 толпа из 200–300 человек, двигаясь с криками «Правда идет! Христос воскрес!» разгромила церковь, но скоро была рассеяна полицией и прихожанами. Под суд пошло 68 человек, из них 20 женщин; участники были немолоды[2271]. Бонч-Бруевич писал о лидере событий Моисее Тодосиенко как о «типичном — но не из крупных — хлыстовском агитаторе»; но по его следам скоро появится «движение сильное, активное, которое никакими урядниками и судами не остановишь»[2272]. Тодосиенко называл себя последователем Малеванного; он даже симулировал сумасшествие, чтобы таким способом навестить своего учителя, называвшего себя Христом[2273]. Остальных суд идентифицировал как штундистов. Но классический вопрос миссионерской сектологии — к какой секте принадлежат преступники? — оказался запутан тем, что в Павловках и окружающих деревнях давно жили толстовцы. Тут находилось бывшее поместье князя Дмитрия Хилкова, который в 1886 раздал земли крестьянам и потом пропагандировал среди них толстовское учение. Получалось, что русские протестанты-штундисты последовали призывам хлыста, а крестьяне, считавшиеся толстовцами, приняли участие в насильственных действиях. Эта история еще раз показала недостоверность миссионерских классификаций, правительственной статистики и вообще всего понятийного аппарата, существовавшего в области сектантства. По-своему Бонч-Бруевич был прав: столь зыбкий материал допускал самые радикальные интерпретации.

Революционной энергии в деревне недостаточно потому, что делу мешают толстовцы, — считал Бонч-Бруевич. В деятельности толстовского лидера Владимира Черткова он находил «ничтожные попытки контрреволюционных деятелей задержать богатырский поток русского революционного движения»[2274]. В другой статье в лондонской Жизни Бонч-Бруевич брал под защиту и преследуемых Синодом старообрядцев; но его чувства к ним, конечно, не идут в сравнение с восторгом, с которым он рассказывал о хлыстах[2275]. Противопоставление сектантов старообрядцам было естественным способом разрешить проблему, которая к этому времени была хорошо осознана: раскол в целом был большой и независимой от государства силой — самой большой негосударственной группой в России; но, взятый в целом, он был безнадежно консервативен[2276]. Бонч-Бруевич был далеко не первым, кто искал выход на пути противопоставления групп внутри раскола: одни слишком умеренны, зато другие очень радикальны.

В своем многотомном издании, Материалах по истории сектантства и старообрядчества, Бонч-Бруевич проводил ту же линию на смычку религиозного и политического диссидентства[2277]. Одной из причин этой идеологической конструкции был финансовый интерес. Старообрядец Савва Морозов финансировал большевиков до и после 1905 года, выделяя по 24 тыс. рублей ежегодно на издание Искры и перед своим самоубийством завещав им еще 60 тысяч, сумму близкую к годовому бюджету партии[2278]. Филантропия Морозова была самой яркой, но не единственной в своем роде. Другой миллионер из старообрядцев, Николай Рябушинский, взялся за финансирование журнала Золотое Руно и других предприятий русских символистов, по-своему тоже радикального движения[2279]. Его брат Павел Рябушинский издавал старообрядческую Церковь и ряд прогрессистских газет, считая своей задачей сближение раскольничьих согласий и сект с умеренной политической оппозицией. Скорее всего, подобной поддержкой располагали и Материалы Бонч-Бруевича, хотя сам он никогда не вспоминал о ней.

ЛУБКОВ

В статьях начала 1910-х годов Бонч-Бруевич, пересматривая прежние формулировки, отказывается от термина ‘хлыстовство’ как оскорбительного для сектантов. Хлыстовства, пишет он теперь, никогда не было в России; был и есть «русский Израиль».

Нет сил остановить этот кипучий поток, эту лаву […] исканий, эту жажду свободы и счастья, эту страстную и беззаветную преданность идее […] Такова сама жизнь! Народ […] ищет путей обновления, и он идет ко всеобщей реформации, и притом к реформации более существенной, чем та, которая была в западной Европе[2280].

Преклонение Бонч-Бруевича перед сектантами не знает предела. Он называет ‘Новый Израиль’ «вечно юным женихом прекрасной невесты Премудрости» и «научно», по его собственной характеристике, формулирует: «новоизраильтяне в полном расцвете свободной личности совершенно правильно видят наилучшее приближение к гармонии общечеловеческого счастья»[2281]. С не меньшим энтузиазмом Бонч-Бруевич описывал и организацию этой южнорусской общины. «Вождь, христос — вот глава организации. Его власть — неограниченна и абсолютна. Конечно, здесь говорится о власти духовной, так как никакой физической власти у него нет и не может быть», — рассказывал Бонч-Бруевич, и каждое слово здесь, с его противоречием следующему, характерно. У Христа, которым был тогда Василий Лубков, совет из 12 апостолов. Есть еще и Верховный Совет.