Такая трогательная простота нравов давно ушла в прошлое. Действительно серьёзные дела не решаются больше на соборах. Заседания являются только парадными представлениями, демонстрирующими перед верующими «несокрушимое единство» и проч.
Нечто похожее мы наблюдаем на земских соборах Ивана Грозного. Эти соборы не имеют ничего общего с парламентами — никакой борьбы мнений или даже интересов. Это просто собрание уездных начальников и воевод, отчитывающихся в исполнении порученных им дел. И конечно, никакого расхождения во мнениях. Однако вся эта внешняя благодать не устраняет ни классовой, ни иной борьбы и грызни. Она просто переносит эту борьбу за кулисы, вне соборов, хотя кое-какие выводы можно делать на основании служебных перемещений.
Иногда приходится выбросить за борт уж очень оскандалившегося угодника, сохраняя, по возможности, преемственность в действиях и, конечно, авторитет церкви. Я не хочу злоупотреблять твоей истинно-христианской терпимостью и терпением и пока кончаю свои исторические[215] экскурсы.
Только что мне передали письмо от одной бывшей подруги Маюшки. Её тоже вызывали в Москву и полностью восстановили попранную справедливость. Явившись в Томск, где она обязана проживать, она прежде всего явилась на свидание к дочке, учащейся в ремесленной школе и «отдающей», по словам матери, — «все свои силы науке». Произошла отвратительная сцена — дочка решительно и весьма демонстративно отказалась разговаривать с матерью. — «Зачем ты явилась, ты мне не нужна». А ты говоришь о каких-то reservations!
Я насилу дописал это письмо — у меня зверский насморк с гриппом и рука больше обычного дрожит.
Конец стихотворения Тагора мне понравился, но ты права — я действительно «мало ценю всё это». Надо думать, ты имеешь в виду «сплошную поэзию и музыку в людях». Но об этом в следующий раз.
Целую тебя крепко и жду вестей о Маюшке. Твой А.
7.2.56
Здравствуй, родная!
Получил твоё от 24.11 вместе с вложенными тремя страницами письма Зины. Хотя о письмах в 14 страниц я раньше только в романах читал и не перестаю удивляться христианскому долготерпению «третьего», но страницы прочёл с интересом. Как жаль, что два письма Зины до Маюшки не дошли, в особенности стихотворения Тагора. У них должно быть много точек соприкосновения в настроениях.
Доченьки у нас, действительно, замечательные, и Иринушка действительно умница, но образ шоколадного ангелочка, какой она получается в изображении Зины, меня оставил равнодушным — не верю. Учитывая обстоятельства её жизни, это было бы даже неестественно. Я думаю, она нисколько не «мирная, тихая и ласковая» и наверное умеет за себя постоять.
Одно время я старался использовать всякие оказии, чтобы её смотрели и мне описывали. Думаю больше этого не делать — она как будто экспонат на выставке…
С удовольствием прочёл книгу Виппера «Иван Грозный», о которой я уже писал в прошлом письме. Она до смешного современна, т. е., скорее, была современна года три назад.
Очень меня растрогало умиление автора перед Грозным за то, что он уже тогда уничтожил множество зловредных служителей культа. Например, после ликвидации митрополита Филиппа, он уж заодно прихватил и епископов Казанского, Астраханского, Рязанского, Владимирского, Вологодского, Ростовского, Суздальского, Тверского, Полоцкого, Новгородского, Нижнего Новгорода, Псковского и Дерптского. И это по одному только делу. И опричнину он нисколько не баловал — они шли, как и прочие смертные. Он нисколько не пресмыкался перед Западом. Уже в последний год войны, когда страна была совсем разорена и истощена, он продолжал писать оскорбительные письма тем, у кого просил мира. Письма прямо поражают своей нелепостью. Например, его очень волновало, почему датский король называет шведского короля «братом», когда тот происходит от водовозов.
Всё же Виппер — профессионал-историк, и некоторые его обобщения очень занятны.
Дорогая моя, целую тебя крепко и надеюсь на скорую встречу. Твой А.
16.2.56
Здравствуй, родная моя! Давненько я от тебя ничего не получал, и не от тебя одной.
Полагаю, что у тебя не хватает времени внимательно следить за газетами или слушать радио — это очень жаль. Я с глубочайшим вниманием и интересом прослушал всемирно-исторический отчётный доклад. В нём и для нас много поучительного. Лично меня, при моей счастливой жизни, это мало задевает, но для прогнозов о делах Маюшки и её подружек материала достаточно. Пожалуй, тебе стоит заблаговременно похлопотать о совместной жизни. Нет, совершенно не прав был Соломон: ничего не проходит!
Несмотря на неудачу с планами переселения в Клин, я не совсем оставил занятия по подготовке к самостоятельной жизни. Читаю, размышляю и продолжаю пересмотр старого багажа. Самое замечательное, что я в нём, наряду с трухой, нахожу немало стоющего. Дело, по-моему, не столько в ценностях, сколько в самих нас, в подходе к этим ценностям.
Не сердись, родная, что письмо такое малосодержательное. Мне бы очень хотелось поделиться с тобою мыслями, и, в особенности чувствами, но ты знаешь мою застенчивость, и она вполне оправдана обстоятельствами. А событий у меня — никаких. Письмо Зины я сохраню и может быть перешлю его тебе частями.
Будь здорова — это главное. Целую тебя крепко, верю твёрдо, что мы ещё потрудимся и для себя, и для наших детей и даже внуков.
Твой Алёша.
24.2.56
Родная моя!
Вчера утром отправил тебе паническую открытку по случаю твоего, как я предполагал, долгого молчания. Ты уж не сердись, дорогая, я, право, твёрдо уверен, что «всё к лучшему», но когда я долго не получаю писем, я начинаю в этом слегка сомневаться, в особенности, когда замолкают все сразу. Но всё хорошо, что хорошо кончается.
Мой приятель-историк сильно хворает. Он очень плох, никуда не выходит, и я его ежедневно посещаю. Его воспоминания, когда мне удаётся вызвать его на воспоминания, меня очень занимают и волнуют. Он лично знавал героев недавнего прошлого, видал их в ореоле славы и величия, и потом на дне. И всё это только укрепляет моё отвращение к христианству во всех его вариациях.
Признаюсь, я с завистью узнал о твоей встрече со специалистом-физиком. Совершенно разделяю твои чувства. Совершенно верно, что невозможно быть «на уровне эпохи» без знания современной физики, без понимания теории относительности. К глубочайшему моему сожалению, для меня это книга за семью печатями. Тут наскоком ничего не добьёшься — нужна математика, и много ея.
Тут стоят небывалые морозы, сопровождаемые сумасшедшими ветрами-буранами. Но когда немного потеплеет, а потом подсохнет, я отправлюсь в город покупать книги. Тогда и тебе вышлю. «Иван Грозный» я читал по-английски, потому что по-русски его тут нет, книга библиотечная, из города, и переслать её тебе я не могу.