у кого была надежда на избрание. Так и не пришли ни к какому соглашению, а тут уже и ночь надвигалась.
Понемногу стали расходиться с веча. Одни так и вернулись домой ни с чем, другие остались ночевать возле башни, третьи расположились лагерем в ближней роще.
Лешека хотели одни, Мышка — другие, выдвигали также и Виша, и Добека, и с добрый десяток ещё. Сторонники Добека уже готовы были его провозгласить князем, но он сам заткнул им глотки.
— Не желаю! — вскричал он. — По мне, лучше слушаться других, только бы самому не приказывать… и жить по своей воле, а не иметь тысячу господ. Скорей я сбегу на край света, да не пойду в такую кабалу…
Мышки, видимо, полагали, что их изберут без споров, и уехали разгневанные и разобиженные. Но все больше становилось таких, что говорили:
— И мы не хуже их, да и не бедней, а может, и побогаче: земли у нас хоть отбавляй, и родня большая… если они могут княжить, то и мы сумеем.
Так все и разошлись, сердитые, хмурые, раздражённые, недовольные собой, недовольные другими.
Вечером, едва Пястун вернулся из лесу, где осматривал свои борти, к двору его подъехал Добек и у ворот соскочил с коня.
— Отец Пястун, — сказал он, — вы ушли к своим пчёлам, предпочтя их людям, а если б вы поспешили на вече, может, принесли бы нам с собою мир. А пчелы и без вас бы управились…
— Что же у вас там случилось? — спросил старик.
— Да ничего… только слух идёт, будто Хвостековы сынки ведут, на нас кашубов и поморян… а мы тем временем не им, а друг другу кулаками грозим. Вече сорвали. Сами выбирать мы не умеем, так одни предлагают нам коня, другие девку, третьи жребьи… или дубинки… даже бегать наперегонки до столба, как бывало при наших дедах, и то предлагали.
— Ну вот видите, — спокойно сказал Пястун, — правильно я поступил, что пошёл к своим пчёлам: в лесу-то я знаю, что делать, а на вече слабый голос бедного человека, как я, ничем бы не помог… Что, уже разъехались все?..
— Одни рассердились и ушли прочь, другие лежат там и ворчат… есть и такие, как я, что ищут пристанища… А выбирать надо немедля, не то кто-нибудь сам себя выберет и сядет нам на шею.
На другое утро к воротам подъехал с поклоном и Доман, который уважал старика так же, как и все.
— Что же вы так побледнели? — спросил хозяин; он давно не видел Домана и ничего не слышал о нем.
— Ножом меня пырнули под ребро, так я чуть кровью не истёк, — ответил Доман.
— Кто же это вас?
— Стыдно сказать… девка… Увёз я было Вишеву дочку… до того она мне полюбилась… И уже на коне, у меня в руках, она выхватила мой же меч и нанесла мне глубокую рану.
— Дорого же купили вы девушку…
— Да ведь она мне так и не досталась, — засмеялся Доман, — убежала от меня и укрылась в храме на Леднице, а я долго потом отлёживался…
— Найдёте другую.
— Найти-то нашёл, — сказал Доман, — да что с того, если и теперь я по той тоскую.
Вдруг откуда-то сзади послышался визгливый голос:
— А кабы не старая ведунья Яруха, вас давно бы и на свете не было… ха-ха-ха!
Обернувшись, они увидели старуху, которая, ухмыляясь, кланялась им в ноги, мотая головой и руками.
— А ты на вече или с веча? — насмешливо спросил Доман. — Может, и ты бы там пригодилась?
— Сейчас только иду на вече, — не смущаясь, ответила старуха. — А что ж? Слыхала я, они там не ладят… Кто знает? Может, при мне и поладили бы… У меня ведь всякое добро в котомке… и много чего я знаю… Рассказала бы я им побасёнку…
— Какую? — спросили они с любопытством.
— Ну! Это старая бабья сказка… — отвечала Яруха. — Однажды, говорят, случилось так, что не стало в муравейнике царя… Муравьиный государь упал с дуба и расшибся насмерть, а наследников после себя не оставил… Проведали про это птицы и полетели грабить муравейник… Тем временем собрались старейшины и стали держать совет… Одни хотят выбрать комара, другие муху, третьи паука, — только бы не муравья… оттого-де, что все они черны и все меж собой равны… Ни один ни в чём не уступит другому. Выбирали они, выбирали, никак выбрать не могли, а тем временем птицы клевали да клевали яички, так и сожрали дочиста… всех равно… Как бы оно и тут не получилось так же, милостивые мои господа. Ну, да что старухе до этого?..
Все засмеялись, а Яруха, поклонившись, пошла к Репице выпить кружечку пивца.
Оба кмета настойчиво уговаривали Пястуна ехать с ними завтра на вече.
— Для чего же лишняя голова, если и так нет у вас единогласия? — возразил старик. — Совещайтесь уж без меня, я на это не гожусь…
На другой день было то же самое. Съехались старейшины совещаться, а принялись сразу же препираться, и весь день так и прошёл в спорах. Возле башни толпились кучки людей, то напирали одна на другую, то отскакивали и расходились, то снова стекались. Высоко вскидывались руки, повышались голоса, и летели шапки, потом все уходили прочь, а через минуту снова сбивались в кучки.
Лешеки верховодили среди одних, Мышки — среди других, и ни те, ни другие не уступали.
Поздно вечером к хате Пястуна подъехал Мышко Кровавая Шея, мрачный, как ночь.
— Мир вам, отец.
— С веча уже?
— Да, — вздохнул Мышко, — с веча.
— И как же?
— Несолоно хлебавши, — с горечью сказал Кровавая Шея, — ни пира, ни мира. Чуть в волосы не вцепились. Всякому охота княжить, а слушаться никому не охота.
— А вам? — спросил старик.
— Ну… и мне тоже… да я право имею! — воскликнул Мышко. — Кто задушил проклятого Хвостека, если не я и не мои? Кто свою шею подставлял и рисковал жизнью? Уж наверно не хуже я Лешеков, Яксов или Каней?
— Правильно, — тихо промолвил Пястун. — Но что же будет? Говорят, Лешек и Попелек ведут войска?
— Теперь уже не приходится толковать о выборах, — сдавленным голосом сказал Мышко, — кто больше народу соберёт, то и объявит себя князем… и будет владеть городищем.
— Зачем же того свергли? — спросил старик. — Ведь и он по такому же праву княжил.
— А как быть, если всякий в свою сторону тянет? Что лучше: чтобы немцы нас душили или чтоб скрутил свой?
Хозяин, понуря голову, помолчал.
— Делайте как знаете, но вече уважайте, — сказал он, наконец. — А