Таким образом, советское руководство не только не поддержало просьбу кубинцев, которая не была невыполнимой, но пошло на политическую уступку США, что называется, «даже не ввязавшись в бой». Виталий Воротников решил пока не информировать об этом кубинцев.
Как только завершилась Гаванская конференция, в резиденцию Воротникова снова приехал Рауль Кастро, который возмут и лся тем, что Москва до сих пор не поддержала просьбу Гаваны. Он сообщил об искреннем недоумении этим обстоятельством команданте эн хэфэ, занятость которого пока не позволяла тому самому прояснить ситуацию. Лишь 12 сентября Виталий Воротников получил текст личного послания Фиделю Кастро от Леонида Брежнева. Советский лидер в присущем ему «мягком стиле» заверял кубинского коллегу в том, что советские военные и впредь будут присутствовать на Кубе. Но добавлял, что советская сторона не хотела бы осложнять нормализовавшиеся отношения с США перед грядущими президентскими выборами.
Сам Фидель, с которым встречался Воротников, действительно не вникал в детали и не высказывался по этому вопросу, поручив его обсуждение Раулю. Виталий Воротников, который поддерживал позицию Кубы, так вспоминает о том нелегком периоде в советско–кубинских отношениях, который сами кубинцы назвали мини–кризисом: «Я считал, что для руководства Кубы наличие в стране „символической советской военной части“ нечто большее, чем деталь нашего сотрудничества, это вопрос и морально–психологического характера, влияющий, с одной стороны, на настроение кубинцев, воспринимавших это как поддержку истинного друга и защитника – Советского Союза. С другой стороны, этот символический военный контингент определенным образом воздействовал и на США, ограничивая их постоянное стремление давить на Кубу вплоть до возможного десантирования войск. Поэтому руководство Кубы, как мне представлялось, интуитивно чувствуя, что изменение наименования части дело не формальное, стремилось сохранить статус–кво, тем самым противостоять наглому нажиму американцев и успокоить свой народ – „Советы с нами“»[589].
Итак, Москва проигнорировала «маленькую просьбу» маленького острова. Американцы потирали руки. Советская военная бригада с ноября 1979 года стала именоваться «учебным центром».
Фиделя Кастро поджидал еще один неприятный сюрприз от Москвы в декабре 1979 года, когда советские войска, не информируя своих союзников и Кубу, которая была председателем Движения неприсоединения, вошли в Афганистан. Это мусульманское государство было активным членом ДН и, более того, одним из основателей движения.
Фиделю пришлось столкнуться с лавиной критики и давления со стороны государств—членов движения, которые осуждали агрессию великой державы в отношении «маленького неприсоединившегося государства». А ведь он только только на Гаванской конференции рассказывал ее делегатам, как СССР помог выжить Кубе, воспевал Октябрьскую революцию, заявив, что «у всех мировых национально–патриотических движений есть за что благодарить СССР».
Виталий Воротников вспоминает, что Фидель Кастро буквально примчался в советское посольство, едва получив информацию о советском вторжении в Афганистан. «Его реакция на эту акцию была нервной, эмоциональной. Фидель был огорчен и возмущен не столько фактом ввода войск, как тем, что ситуация ухудшается, выразил недоумение и формой, как произошла смена власти в ДРА, к чему не было подготовлено общественное мнение. Беспокоили его и санкции, другие ответные действия США и Запада, которые, безусловно, будут приняты по отношению к СССР и другим странам соцсодружества»[590].
Кастро был разочарован тем, что революция, внесенная в Кабул на советских штыках, не была как следует подготовлена, не учитывала особенностей этой мусульманской страны, раздираемой противоречиями. В результате Советский Союз увяз в Афганистане на долгие годы и потерял там 15 тысяч солдат и офицеров.
Шли недели, а Фидель никак не обозначал своей позиции по афганской проблеме. Момент истины наступил во время голосования на конференции Движения неприсоединения по резолюции ООН, осуждающей советское вторжение. Куба оказалась в числе девяти стран, которые не поддержали резолюцию. За нее выступили 55 стран. Таким образом, Фидель Кастро не пожертвовал дружбой с Москвой.
Конечно, он не мог не понимать, что после этого доверие к нему в большинстве стран третьего мира пошатнется. (Уже позже, в 1985 году, Фидель Кастро заявил, что Афганистан был в конце 1970–х годов одним из тех мест в мире, где революция была необходима. В противном случае афганский режим мог «передать революцию в руки прозападных фундаменталистов» и привести страну к хаосу. Что, собственно, и подтвердила новейшая история, когда теперь, уже после американского вторжения в Афганистан, власть, переданная прозападным лидерам, никак не может привести к миру эту страну, превратившуюся в центр наркоторговли.)
Но сюрпризы на этом не закончились. В конце февраля 1980 года Рауль Кастро во главе военной делегации прибыл в Москву. Его неожиданно пригласили на заседание Политбюро ЦК КПСС, где он услышал в довольно резкой форме крайне неприятную новость: отныне Куба не может рассчитывать на то, что Советский Союз поддержит Остров свободы силовыми средствами в случае вторжения американцев. Москва конечно же заверила, что не бросит своих кубинских друзей в беде, но ссориться и воевать с Соединенными Штатами из–за Гаваны не намерена.
Реакция Фиделя Кастро была молниеносной – он усилил военную подготовку граждан страны и создал народное ополчение – Войска территориальной милиции (ВТМ).
В рекордно короткие сроки было подготовлено 70 тысяч офицеров, а к 1985 году общее количество граждан, готовых выступить на защиту Кубы, составляло два с половиной миллиона человек, почти треть от всего населения.
В апреле 1980 года на Кубу с официальным визитом прибыл член ЦК КПСС П. Н. Демичев. Встречался он с Фиделем Кастро в резиденции советского посла. «Обстановка в доме была крайне напряженной. Все сидели тихо. Фидель беспрерывно курил, – вспоминал Виталий Воротников. – Никогда до этого и после я не видел кубинского лидера таким возбужденным в общении с советскими представителями. Собственно, по существу он не говорил ничего нового, но по форме поведение Фиделя было необычным. Чувствовалось, он высказывает накопившееся, наболевшее. Фактически упрекал советское руководство в том, что оно не всегда правильно и своевременно реагирует на происходящие на Кубе и вокруг нее события. Он был взвинчен, говорил жестко, его аргументация была четкой, лаконичной, безапелляционной»[591].