Читать интересную книгу Воспоминания советского дипломата (1925-1945 годы) - Иван Майский

Выражения, взятые в кавычки, должны воспроизводить мои подлинные слова, якобы употребленные в беседе с Батлером.

Охотно подтверждаю, что 30 января 1940 г. у меня действительно была большая беседа с Батлером на различные темы (главным образом о происходившей тогда советско-финской войне), но в ней не было сказано ни слова о "джунглях" и "чужеродных животных ".

Упоминались ли, однако, в моих разговорах с Батлером когда-либо "джунгли"? Да, упоминались, и вот при каких обстоятельствах. Привожу запись, сделанную мной 27 ноября 1940 г. (т. е, сочти десять месяцев спустя после беседы 30 января):

"Был сегодня у Батлера. Имел большой разговор, в котором между прочим был затронут вопрос об английских предложениях по улучшению советско-английских отношений, предложениях, врученных Криппсом в Москве 22 октября. Суть этих предложений сводится к следующему: (а) СССР проводит в отношении Англии столь же благоприятный нейтралитет, как в отношении Германии; (б) британское правительство будет консультироваться с Советским правительством по вопросам послевоенного устройства и обеспечит ему участие в будущей мирной конференции; (в) Англия не будет создавать или участвовать в антисоветских альянсах, если СССР не будет создавать или участвовать в антибританских альянсах; (г) Англия и СССР возможно шире развернут торговлю, причем Англия готова снабжать СССР всем, что необходимо для его обороны; (д) британское правительство признает де-факто суверенитет СССР в Прибалтике, Бессарабии, Западной Украине и Западной Белоруссии; (е) Англия и СССР заключают пакт о ненападении, подобный германо-советскому.

Батлер спросил меня, что я думаю об этих предложениях. Я ответил, что они вызывают у меня два чувства: удивления и раздражения. Удивления, потому что британские предложения но имеют никакой реальной основы. Вот пример: английское правительство обещает нам признание "де-факто" советского суверенитета в Прибалтике, но ведь мы уже сейчас имеем такое признание: британские дипломатические представители не так давно не кину ли по нашей просьбе территорию прибалтийских республик. Что же к этому прибавляет теперешнее предложение британского правительства?

- А что вызывает у вас раздражение? - с некоторым беспокойством спросил Батлер.

- Раздражение у меня вызывает, - отвечал я, - тот пункт английских предложений, где британское правительство обещает СССР обеспечить участие в будущей мирной конференции, - разве британское правительство воображает себя чем-то вроде апостола Петра, который, согласно распространенной легенде, держит в своих руках ключи от дверей рая?

Батлер был несколько смущен и стал говорить, о том, что, пожалуй, формулировка соответственного пункта предложений является не совсем удачной. Во всяком случае, британскому правительству чужды какие-либо высокомерие и заносчивость.

- Видите ли, мистер Батлер, - заметил я, - то, что мы сейчас наблюдаем в Европе, да, пожалуй, и во всем мире, - это джунгли (Батлер кивнул головой в знак согласия). В джунглях же считаются только с жестокой, суровой реальностью. В чем реальность английских предложений? Я ее не вижу".

Вот что имело место в действительности. Это совсем не похоже на то, что написано в книге Вудворда: и дата беседы, и ее содержание неверны. Я не знаю, что тут перед нами - недоразумение или сознательная фальсификация. Одно во всяком случае ясно: сообщения, содержащиеся в книге Вудворда, требуют осторожного и весьма критического к себе отношения.

Возвращаюсь, однако, к существу излагаемого вопроса. Отрицательное отношение британского правительства к вступлению прибалтийских республик в СССР имело целый ряд споров между Лондоном и Москвой, которые отравляли атмосферу англо-советских отношений и мешали их нормализации.

В данной связи мне очень запомнился разговор с Галифаксом 17 октября 1940 г. Обстановка, в которой он происходил, была очень характерна. В кабинете Галифакса было холодно и гуляли сквозняки: все стекла в рамах были выбиты большой миной, сброшенной немцами накануне в Сент-Джеймс парке. Мина попала в озеро, и эффект взрыва был значительно ослаблен. Тем не менее в Форин оффис и в Букингемском дворце, расположенных по обе стороны парка, не осталось ни одного целого окна. День был промозглый, моросил дождик. Галифакс был похож на нахохлившегося петуха и сидел у ярко горевшего камина. Он посадил меня рядом с собой и повел разговор об улучшении англо-советских отношений.

- Возможно ли это? - спросил Галифакс у меня.

- Конечно, возможно, - отвечал я, - но при одном непременном условии: если Лондон не будет портить того, что делается в Москве. Вот пример: только что Криппсу удалось в Москве начать более серьезные торговые переговоры, как 14 октября в Лондоне министерство судоходства реквизировало балтийские пароходы... Конечно, весь эффект усилий Криппса сразу испарился.

Галифакс стал доказывать, что сейчас, во время войны, Англии очень нужен тоннаж. Я с усмешкой спросил:

- Надеюсь, судьба Британской империи не зависит от трех десятков балтийских судов?

- Конечно, нет, - несколько задетый моей насмешкой, ответил Галифакс.

- Тогда в чем же дело? - снова спросил я. - Поверьте, лорд Галифакс, мы устали от ваших добрых намерений, нас могут убедить только ваши добрые дела.

Но дел не было, а в результате англо-советские отношения оставались неудовлетворительными вплоть до 22 июня 1941 г.

Перед германским нападением на СССР

В начале мая 1941 г. ко мне как-то заехал шведский посланник Б. Прюц. Прюц имел ближайшее отношение к известной шведской фирме шарикоподшипников "SKF", интересовался политикой и был большим поклонником дипломатической деятельности А. М. Коллонтай. Он несколько раз бывал в Советском Союзе, являлся сторонником шведско-советского сближения и чрезвычайно не любил германских нацистов. У нас с ним установились хорошие отношения, и мы нередко встречались для того, чтобы обменяться мнениями и поговорить о текущих политических делах.

В этот раз Прюц рассказал мне, что недавно был вместе с некоторыми другими дипломатами на завтраке у Черчилля и слышал там немало интересного. Больше всего его поразила рассказанная премьером басня о "Двух лягушках". Я с некоторым недоумением посмотрел на шведского посланника, и он понял мой молчаливый вопрос.

- Вы знаете, - начал рассказывать Прюц, - что дела у англичан сейчас неважные: Балканы захвачены Гитлером, Грецию пришлось эвакуировать, на очереди Крит - едва ли его удастся удержать, потери на море огромные... Вообще невесело... После завтрака, за кофе, кто-то спросил Черчилля о дальнейших перспективах войны. В ответ премьер рассказал басню о "Двух лягушках"... "Жили-были, - говорил он, - две лягушки - одна оптимистка, другая пессимистка. Однажды вечером лягушки прыгали по лужайке около молочной. Запах парного молока, несшийся из открытого окна молочной, привлек внимание лягушек. Они соблазнились и прыгнули в окошко, чтобы полакомиться молоком. Лягушки, однако, плохо рассчитали свои движения и с размаху попали в кадушку с молоком. Огляделись и увидели, что стенки кадушки круты и высоки. Лягушка-пессимистка сразу пришла в уныние, решила, что спасение невозможно, сложила лапки и пошла ко дну. Лягушка-оптимистка решила бороться за жизнь и стала барахтаться в молоке в надежде предотвратить свою гибель. Она не знала точно, как это можно сделать и можно ли вообще, но умирать без борьбы не хотела. В течение целой ночи лягушка-оптимистка барахталась в молочной кадке, плавала, била лапками по молоку, и - о счастье! - к утру она оказалась на толстом куске масла, который был сбит за ночь ее усилиями..." Рассказав эту историю, Черчилль закончил: "Вот и я тоже лягушка-оптимистка!"

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});