Но что совсем «убило» его, так это то, что после банкета его опять проводили на дачу и он больше не видел Сталина в течение тридцати дней! За это время он посетил Московский автозавод и съездил в Ленинград, где побывал на крейсере «Аврора» и в Эрмитаже, а также просмотрел большое количество советских кинофильмов на исторические темы. Кроме того, он посещал кремлевских врачей. За три дня до нового года ему удалили больной зуб. Дело в том, что Мао никогда зубов не чистил, считая достаточным полоскать их зеленым чаем, а потому зубы у него, хотя и были ровными, но на них был явно заметен зеленоватый налет. Кроме того, почти все они были больны пародонтозом. Лечился он и у дерматолога: кисти его рук давно и страшно чесались, и на них были видны следы крапивницы. Но главное, по поводу чего его осматривали врачи, так это его ангионевроз. Но здесь они мало чем смогли помочь ему. Все, что они прописали Мао, так это: прекратить курение, делать общий массаж тела, принимать хвойные ванны на ночь, пить витамин B1, регулярно гулять на воздухе, периодически проходить курс инъекций пантокрина и регулярно и часто питаться235.
Мао был страшно зол, что потерял столько времени. Конечно, больше всего его раздражали не врачи, а невнимание Сталина. «Вы меня пригласили в Москву и ничего не делаете. Так зачем же я приехал? — спрашивал он в гневе у Ковалева. — Я что сюда прибыл целыми днями есть, спать и испражняться?»236 Он пытался дозвониться Сталину, но ему отвечали, что вождя нет дома, и рекомендовали встретиться с Микояном. «Меня все это обижало, — вспоминал Мао, — и я решил ничего больше не предпринимать и отсиживаться на даче». Ему предложили поехать на экскурсию по стране, но он «резко отклонил это предложение», ответив, что предпочитает «отсыпаться на даче»237. Предполагая, что в его резиденции находятся подслушивающие устройства[93], он без стеснения выплескивал все, что было у него на душе238.
«Не имея встреч со Сталиным, Мао нервничал и в пылу гнева высказывал резкие отрицательные суждения по поводу условий его пребывания в Москве, — позже вспоминал Ковалев. — Он неоднократно подчеркивал, что приехал не только как глава государства, а главным образом как председатель КПК для укрепления связи между двумя братскими партиями. А вот этого-то как раз и не получается. Он сидел просто так, один, и ему делать было нечего. Ему никто не звонил, никто к нему не приходил, а если приходили, то только официально, накоротке. Однажды он заявил, что он отказывается от ранее намеченного плана его трехмесячной поездки, что он в скором времени собирается возвратиться в Китай, поручив оформление и подписание договора и других советско-китайских документов Чжоу Эньлаю, которого он уже вызвал в Москву. В связи с этими заявлениями о настроении Мао мне приходилось неоднократно информировать Сталина, в том числе и письменно».
Но Сталин никаких мер к исправлению положения не принимал. И в конце концов Мао сказал Ковалеву: «Я просто выведен из терпения, доведен до такого состояния, что не могу себя сдерживать». Он начал просто бесноваться, закрывался у себя в спальне, никого к себе не пускал. По словам Ковалева, он «очень боялся безрезультатности своей поездки в Москву. Она подтвердила бы правоту противников его поездки, принизила бы его авторитет перед китайским народом»239.
Но Сталин сознательно гнул свою линию. Ему очень хотелось унизить Мао, дать тому урок на будущее, сбить с него спесь, если таковая у него была. «Я здесь всё, — как бы говорил ему он. — Я великий вождь мирового движения коммунистов, а ты — ничто, ты — мой жалкий ученик и будешь делать то, что скажу тебе я».
Таким же образом Сталин вел себя, впрочем, не только с Мао, но и со всеми другими лидерами коммунистических партий. Правда, в отношении Председателя он зашел слишком далеко. «Вероятно, мы несколько перегнули палку», — заметил он в конце концов Ковалеву, когда тот в очередной раз доложил ему о настроении Мао.
Только после этого переговоры на высшем уровне возобновились. Сталин вновь пригласил Мао в Кремль, а затем стал звать на ближнюю дачу в Кунцево. Но эти встречи не внесли в душу Мао Цзэдуна успокоения. Сталин держался надменно и настороженно, был немногословен. «Изредка он бросал скошенные взгляды на прибывшего издалека гостя, — вспоминает сталинский переводчик Николай Трофимович Федоренко. — Сама комната, в которой проходили беседы… напоминала сцену, где разыгрывался демонический спектакль»240. Все это, конечно, не укрылось от взгляда Мао, но главное, что его угнетало, так это откровенно империалистическая политика Сталина в отношении Китая. По словам его личного переводчика Ши Чжэ, он ощущал сталинский «панруссизм» очень ясно, поскольку Сталин выражал его «даже сильнее, чем русский народ вообще»241. Особенно обижало Мао то, что Сталин откровенно не хотел заключать с ним официальный межгосударственный договор, так как чувствовал себя вполне удобно, имея соответствующий договор с гоминьдановским режимом242. Ведь последний, как мы помним, был неравноправным для китайской стороны и очень выгодным для СССР. Сталин изменил свою позицию и согласился заключить новый договор — «О дружбе, союзе и взаимной помощи» — лишь после того, как узнал о решении британских властей признать КНР. Это произошло в начале января 1950 года. Но только 14 февраля этот исторический документ был подписан. Мао был, конечно, удовлетворен, но все же не мог сдержаться, чтобы не выразить «удивления» по поводу решения Сталина. «Но ведь изменение… [прежнего] соглашения [с Китаем] задевает решения Ялтинской конференции?!» — не без ехидства заметил он, напоминая Сталину его же собственный аргумент, который тот использовал, блокируя подписание договора с КНР. «Верно, задевает, — ответил Сталин, — ну и черт с ним!»243
Радость китайских коммунистов по поводу формального договора между СССР и КНР была, однако, омрачена тем, что Сталин недвусмысленно продемонстрировал свое желание контролировать не только политический курс Мао, но и экономику нового Китая. К договору были приложены дополнительные секретные соглашения, которые обнажали действительные сталинские намерения. Первое из них предоставляло СССР ряд привилегий в отношении Северо-Востока Китая и Синьцзяна: все несоветские иностранные граждане выселялись из этих регионов. Сталин даже хотел заключить сепаратные торговые соглашения с этими периферийными районами для того, чтобы укрепить советский контроль над ними, однако столкнулся с решительными возражениями со стороны Мао и Чжоу Эньлая, который по просьбе Мао Цзэдуна прибыл в Москву 20 января 1950 года244. Два других соглашения были направлены на создание четырех совместных предприятий на территории Китая, которые обеспечивали бы советские интересы в эксплуатации китайских экономических ресурсов. Это были так называемые смешанные советско-китайские акционерные общества, два из которых находились в Синьцзяне — редких и цветных металлов («Совкитметалл») и нефтяная («Совкитнефть»), а два других — в Даляне (гражданской авиации и судоремонтно-судостроительная — «Совкитсудстрой»). Советская сторона владела в них 50 процентами капиталовложений, получала 50 процентов прибыли и осуществляла общее руководство245.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});