Читать интересную книгу Наваждение - Пола Вольски

Стелли прошла в угловую комнатку, опустилась на колени, извлекла зеркало и поставила перед собой.

– Покажи мне брата, – приказала она и, как всегда, опасаясь, что ее неверно поймут, уточнила: – Покажи, чем в эту самую минуту занят Дреф сын-Цино.

Иной раз приказ не срабатывал, и зеркало, непонятно почему, не показывало то, о чем она просила. А иной раз, напротив, показывало – что тоже было непонятно. Показало и теперь. Тусклая поверхность пошла волнами и прояснилась. Туман рассеялся, и Стелли узрела высокого худого мужчину, который спешил по грязному полю. Она узнала местность – старый дуб вдалеке и еще две-три знакомые приметы. Мужчина явно направлялся не к тракту. Стелли удовлетворенно кивнула.

Он спустился к роще в низине, где проходила южная граница угодий во Дерривалей. Там его встретила светловолосая женщина.

– Покажи ближе, – приказала Стелли, и зеркало почему-то снова повиновалось. Она ясно разглядела эту женщину – огромные глаза, белокурые локоны, лицо сужается к подбородку. Дочь покойного маркиза! Стелли снова удовлетворенно кивнула. Открытие это, как ни странно, ее не удивило. Дреф всегда чересчур много воображал о себе, пусть ни перед кем в этом не признавался, даже перед самим собой. Он всегда стремился возвыситься – за чужой счет. Ему наплевать на народ. Он даже не убежденный республиканец и уж тем более не экспроприационист. На самом деле он элитист, враг народа, и его надлежит разоблачить.

Она продолжала смотреть. Дреф и маркизова дочка – уголовная преступница пс определению, потому как уродилась Возвышенной, – вышли из рощи и полями направились к поросшим лесом холмам. День убывал, приближались сумерки. Однако магическое устройство зеркала в оправе слоновой кости нарушало законы природы, и Стелли ясно видела, как ее братец и бывшая молодая госпожа дошли до крутой узкой тропинки, которая заросла травой и кустарником, и стали подниматься по ней, причем дорогу показывала она. Они добрались до высохшего каменистого русла, где когда-то стекал поток, и дальше по этому руслу до маленькой ровной площадки, по другую сторону которой вздымалась отвесная гранитная скала выше ста футов. Тут бы им и остановиться. Но нет. На глазах у Стелли спутница ее брата уверенно подошла к старому замшелому пню, где между корней лежал плоский камень. Под камнем оказалась выемка, а в ней – рычаг, который дочь маркиза несколько раз повернула в разные стороны. Несомненно, условный знак, – зеркало позволило разглядеть все до мельчайших подробностей. После этого Дреф и его подружка опустились на землю. Через несколько минут скала шевельнулась и начала испускать слабое свечение – днем бы его никто не заметил. Стелли впилась взглядом в зеркало. Скала задрожала и начала оплывать, как лава. Свечение усилилось, что-то вспыхнуло, и из скалы выступил эдакий стареющий мотылек во всем сером: мастер Кинц во Дерриваль собственной персоной, почти не изменившийся с того времени, как его видели в последний раз. Племянница обнялась с дядюшкой. Они что-то сказали друг другу – зеркало не воспроизводило звуков, – и Дреф и старик Возвышенный обменялись рукопожатием. Затем они еще о чем-то поговорили, и мастер Кинц попел гостей прямо в скалу; все трое, казалось, ступили в гранит да в нем и исчезли. Тут зеркало погасло, словно потеряв из виду Дрефа и его спутницу.

Стелли глядела еще две или три минуты.

– Спасибо, братец, – произнесла она наконец мертвым голосом. – Спасибо. – И дернула сонетку, призывая посыльного.

26

Убежище дядюшки Кинца ничуть не изменилось. Старенький деревянный домик на каменном фундаменте под соломенной кровлей по-прежнему прятался среди высоких деревьев. Сама природа укрыла его столь надежно, что охранные чары единственному его обитателю, как правило, были не нужны. Время в доме словно остановилось. Тот же порядок, удобство и простота, какие Элистэ хорошо помнила, та же потертая мягкая мебель с продавленными сиденьями и небогатые украшения на стенах, тот же старый чугунный чайник над огнем, те же высокие деревянные шкафы с пыльными томами и загадочными предметами, которые Элистэ называла «штуковинами». Да и сам Кинц был все тем же бледным, хрупким, как бабочка, кротким и обманчиво неискушенным ночным созданием; как всегда, деликатным, любящим и суетливым. Сидя на своем обычном месте у камина с кружкой сдобренного пряностями сидра в руках – той самой, в красный цветочек, из которой всегда пила у дядюшки Кинца, – Элистэ как будто бы снова вернулась в детство. Вот сейчас он предложит ей поиграть в «Голубую кошечку» – ведь все осталось по-старому. Впрочем, нет, не совсем; в одном отношении знакомое окружение существенно изменилось – на сцене впервые возник Дреф сын-Цино, а его присутствие никогда не оставалось без последствий.

Дреф держался в тени, пока родственники обнимались и обменивались новостями. Дядюшке Кинцу, как ни странно, было почти нечего рассказать. Он и в лучшие времена крайне редко появлялся в родовом гнезде Дерривалей, а после гибели старого маркиза вообще ни разу не наведывался туда. Бывшие серфы, огорченно сообщил Кинц, похоже, учинили в поместье большие волнения, насилия и беды. Наблюдать столь бурные страсти было бы для него больно и неприятно, выбило бы из колеи и помешало заниматься любимым искусством, а этого он не мог допустить. Кинцу, судя по всему, не приходило в голову, что восставшие крестьяне, чего доброго, захотят и с ним свести счеты. Однако он знал про вооруженные отряды и их регулярные вылазки в горы – при всей своей очевидной рассеянности он каким-то образом всегда бывал в курсе того, что творится вокруг, – и, в свою очередь, уплотнил чародейную завесу, скрывавшую домик от чужих глаз. До сих пор ему не докучали, он вел привычную мирную жизнь.

Элистэ наскоро поведала дядюшке о своих приключениях в Шеррине, благоразумно опустив кое-какие подробности и сосредоточившись на самом главном. Из ее рассказа он получил представление о происходящем в столице – о страданиях и гибели Возвышенных, о господстве экспроприационизма, о главной Чувствительнице и ее «кормильцах», о безобразиях, безумстве и кровопролитиях на улицах, об аресте Шорви Нирьена и о бегстве Элистэ на дне ящика с книгами под самым носом у Буметты. Дядюшку Кинца, однако, избавили от описаний «Приюта Прилька», «Тепла и радушия у Воника», Лишая и «Сундука». К сожалению, ей волей-неволей пришлось упомянуть, что она несколько недель пользовалась гостеприимством Дрефа. Не то чтобы это нужно было скрывать, отнюдь, но сама ситуация могла показаться в чем-то двусмысленной, а дядюшка Кинц принадлежал все-таки к старому поколению.

Но ее тревоги оказались напрасными. Дядюшка выслушал рассказ очень внимательно, а когда она закончила, заметил:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});