Интересно и страшно!..
Медленно открывается дверь. Слышится мужской голос: — Татьяна Алексеевна?
— Да, но я не одна… Со мною мой муж…
— Очень рад, — слышу я все тот же мужской голос.
Мы входим в комнату, до отказа переполненную людьми.
Сколько лиц! Как блестят в скупо освещенном помещении эти серые, карие, голубые глаза!..
Но самое видное. место здесь занимает хозяин дома — плотный, среднего роста человек с широкой, выпуклой спиной, с мягким, немного расплывчатым лицом, окаймленным седой бородой клинушком и густыми серыми усами.
После небольшого перерыва, вызванного нашим появлением, собрание успокаивается, и Василий Евдокимович приступает к продолжению своей речи.
Собравшиеся сидят на. досках, положенных на табуретки, стоят вдоль стен и плотным кольцом окружают небольшой, овальной формы стол.
— Товарищи! — начинает оратор. — Из всего сказанного нам совершенно ясно, что фабрично-заводские рабочие всей России смело могут называть себя классом. Так ведь? Теперь посмотрим, товарищи, разница между нами и крестьянами?
Василий Евдокимович протягивает вперед свои тяжелые руки с пальцами, обожженными лаком, окидывает слушателей выразительным взглядом, а затем уже отвечает на вопрос.
— Это правильно!.. В самую точку попал, — вырывается у слесаря, сидящего в первом ряду, по фамилии Кудряшин, как узнаю впоследствии.
— Не мешай, дай договорить, — успокаивает Кудряшина его сосед, лысый человек с густыми черными бровями на желтом фоне высокого лба.
Василий Евдокимович продолжает:
— Товарищи, между нами и крестьянами розни быть не может, — нас объединяет нищета и жестокое бесправие. Так ведь? Давайте же, товарищи, вдумаемся в наше положение. Если мы, рабочие, поднимем крестьян на борьбу, то получится непобедимая, многомиллионная масса угнетаемых, поднявшаяся на малочисленный класс угнетателей. Спрашивается, кто победит? Победят все угнетенные под руководством рабочего класса. Угнетатели — слабее нас.
Раздается радостный смех и возгласы.
— Они-то сами, может, и слабые, да вооружение крепкое…
— Это верно — голыми руками не повоюешь…
— А повоюем! — возвышает голос Кудряшин и встает с места.
— Мы, — продолжает он, — без пороха взорвем их. Прекратим работу — и конец буржуям. Вся жизнь остановится. И вот тебе победа…
— Для начала и это неплохо, — замечает Василий Евдокимович.
Шумно становится в комнате. Крепнут голоса, и вспыхивают лица. Слова протеста и гнева взлетают над головами революционеров, загнанных в подполье.
То, что сейчас происходит, до того для меня ново, интересно и необычайно, что готов сам принять участие в этом человеческом горении.
Пытаюсь успокоить свои нервы и украдкой пожимаю руку жены.
На всю жизнь запоминаю выражение возбужденных лиц, вспышки глаз, сжатые кулаки и угрозы, кипящие на трепетных устах.
Пишу рассказ из рабочей жизни и впредь буду писать исключительно о рабочих. Таково мое твердое и непреклонное решение. С материалом, терминологией и различными сторонами рабочего быта знакомит меня Николай Ростовцев, родной брат моей жены и слесарь Орудийного завода, куда он недавно попал на работу.
Первый рассказ, озаглавленный «Рабочие руки», написан мною с большим подъемом и глубокой искренностью. Татьяне Алексеевне нравится, но в то же время она жалеет, что из-за цензуры я не могу коснуться более острых явлений жизни рабочих, а вынужден удовлетвориться описанием нужды, тяжкого труда, необеспеченности героев рассказа, не упоминая об основной причине этого сумрачного существования людей.
Василий Евдокимович, посетивший нас в первый же праздничный день, очень доволен моим рассказом.
— Хорошо делаете, — говорит он мне, — что пишете о рабочих. Пусть без политики, раз этого нельзя, но зато вы в читателях вызываете чувство жалости к обездоленным, а это уже очень много. Сначала человек пожалеет, потом призадумается, войдет в положение и наконец возмутится. Вот это нам и нужно. Чем больше мы привлечем сочувствующих, тем успешнее будет борьба.
Мне нравится этот старик. Заглядываю в его знающие и умные глаза, обвожу взором его массивную сутулую фигуру и его характерные для рабочего натруженные руки.
Мне хочется войти в его сознание и ощутить в себе его мысли, его стремления и все то, чем жив этот старый рабочий, обладающий пламенным сердцем истинного революционера.
Приходит Коля. Завязывается общая беседа. Брат рассказывает о том, как вчера на Русско-Балтийском заводе металлисты первой механической прокатили на тачке мастера Павлишина.
Василий Евдокимович смеется и укоризненно качает головой.
— Проучить негодяя следует, — говорит старик, — но нашему брату эти шутки дорого обходятся. В письме к путиловцам Ленин не советует прибегать к частичным и мелким выступлениям.
— Кто такой Ленин? — вырывается у меня вопрос.
Василий Евдокимович удивленно поднимает свои взлохмаченные брови, перекидывается взглядом с Татьяной Алексеевной, а затем отвечает:
— Ленин — известный революционер. Родной брат Александра Ульянова, недавно казненного через повешение Александром III.
При последних словах старик сжимает кулак.
— Ленин — социал-демократ, — продолжает Василий Евдокимович, — учит, воспитывает нас, рабочих, и готовит к большому восстанию.
Я ошеломлен. Образ неведомого мне Ленина живет в моем сознании, и я мысленно сравниваю его с величайшими борцами человечества.
О Ленине кое-что знает и Татьяна Алексеевна. Беседа переходит на политические темы. Впервые узнаю, что настоящими революционерами следует считать не народовольцев, казнивших Александра II, а социал-демократов, последователей учения Карла Маркса.
Российская социал-демократическая партия, Маркс, Энгельс, Ленин, интернационалисты, «Искра», «Рабочее знамя» и многие другие для меня совершенно новые слова впиваются в мою измять и волнуют ум и сердце. И когда Евдокимов, понизив голос, рассказывает нам о предстоящих больших забастовках и о будущей борьбе рабочего класса против самодержавия и эксплоататоров, — я глотаю каждое слово этого замечательного старика. Слушаю с огромным вниманием и в то же время ощущаю нервный трепет тела и учащенные удары сердца.
Василий Евдокимович, разговаривая со мной, старается подобрать самые точные выражения и самые простые, понятные слова.
Старик, как я догадываюсь, чувствует, что имеет дело с профаном в области политики, и, может быть, неожиданно для самого себя становится учителем.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});