Читать интересную книгу Потоп - Генрик Сенкевич

Король милостиво принял Акба-Улана, чудного скакуна ему пожаловал и объявил, что в скором времени отошлет к пану Чарнецкому, ибо желает, чтобы и шведы убедились в том, что хан оказывает помощь Речи Посполитой. У татарина глаза загорелись, когда он услыхал, что будет служить под начальством Чарнецкого, которого он помнил еще по давним украинским войнам и почитал, как и все прочие татарские аги.

Зато куда меньше ему понравилось то место в письме хана, где тот просил короля дать отряду офицера, который хорошо бы знал страну, вел бы отряд и не давал людям, да и самому Акба-Улану, грабить население и бесчинствовать. Уж конечно, Акба-Улан предпочел бы обойтись без такого покровителя; но такова была воля хана и короля, поэтому он только еще раз ударил челом королю, стараясь скрыть свое недовольство, а может, обещая себе в душе, что не он будет кланяться покровителю, а покровитель ему.

Не успел удалиться татарин, не успели выйти из покоя сенаторы, как Кмициц, который во время аудиенции стоял сбоку, упал к ногам короля.

– Государь! – сказал он. – Недостоин я милости, о которой прошу тебя, но жизни она мне дороже. Позволь мне, милостивый отец мой, принять начальство над этими ордынцами и с ними тотчас двинуться в поход.

– Не могу я отказать тебе в этом, – промолвил удивленный Ян Казимир. – Лучше начальника, чем ты, мне для них не сыскать. Рыцарь тут надобен храбрый и смелый духом, чтоб умел держать их в узде, а то они тотчас и наших примутся палить да убивать. Я только решительно не согласен, чтобы ты завтра ехал, – не зажили у тебя еще раны от шведских рапир.

– Чую я, что только меня в поле обдует ветерком, и сразу вся слабость пройдет, и сила снова воротится, что ж до татар, то уж как-нибудь я с ними справлюсь, мягче воска они у меня станут.

– Но чего это ты так торопишься? Куда хочешь идти?

– На шведа, государь! Нечего мне тут больше сидеть, все, чего добивался, я уж получил: и милость твою снискал, и старые грехи ты мне простил. Пойду я к пану Чарнецкому; вместе с Володыёвским, а нет, так один, буду набеги учинять на врага, как, бывало, на Хованского, и верю, ждет меня удача.

– Не сомневаюсь! Но не по одной этой причине рвешься ты в поход.

– Как отцу родному, признаюсь тебе, государь, всю душу открою. Не удовольствовался князь Богуслав поклепом, что взвел на меня, увез он вдобавок из Кейдан мою девушку и держит ее в Таурогах в темнице, а может статься, и того хуже: покушается на невинность ее, на девическую честь. Государь! Ум у меня мутится, как подумаю я, в чьих руках она, бедняжка! Клянусь Богом, меньше мучают меня эти раны! Да и девушка по сию пору думает, что я этому презренному псу сулился руку поднять на тебя, и последним выродком меня почитает! Нет моей мочи терпеть, государь, должен я схватить его, должен вырвать ее из его рук. Дай мне этих татар, а я поклянусь тебе, что не только об одних своих делах буду думать, но и столько шведов уложу, что весь этот двор можно будет вымостить их головами.

– Успокойся! – сказал король.

– Когда б хотел я, государь, ради своих дел службу оставить, о защите королевского величия и Речи Посполитой забыл, стыдно было бы мне просить тебя; но тут ведь все вместе сошлось. Приспела пора шведов бить? Так я ничего другого и делать не буду! Приспела пора изменника преследовать? Так я его до самой Лифляндии, до Курляндии буду преследовать, а коль укроется он у московитов или даже за морем, в Швеции, и туда пойду за ним!

– Пришли вести, будто Богуслав вот-вот двинется с Карлом из Эльблонга.

– Так я пойду навстречу им!

– Это с таким-то отрядом? Да они шапками тебя закидают.

– У Хованского восемьдесят тысяч было, да не закидал.

– Все верное войско с паном Чарнецким. Они на пана Чарнецкого ante omnia[184] ударят!

– Вот я к пану Чарнецкому и пойду. Раз такое дело, ему спешно надо помощь послать.

– К пану Чарнецкому ты пойдешь, а вот в Тауроги с такой горстью людей не пробьешься. Все замки в Жмуди князь воевода отдал врагу, всюду шведские гарнизоны стоят, а Тауроги, сдается, на самой прусской границе, неподалеку от Тильзита.

– На самой границе, государь, но на нашей стороне, а от Тильзита в четырех милях. Отчего же не дойти? Дойду и людей не потеряю, мало того, по дороге набежит ко мне тьма храбрецов. Ты и то, государь, прими во внимание, что повсюду, где только я покажусь, все люди окрест будут садиться на конь, вставать на шведов. Я первый подниму Жмудь, коль никто другой этого не сделает. Как не доехать, когда весь край что котел кипит. Я уж привык в самое пекло лезть.

– Ты и про то не подумал, что татары, может статься, откажутся идти с тобой в такую даль?

– Ну-ка! Попробуй у меня откажись! – говорил Кмициц, сжимая зубы при одной мысли об этом. – Четыре сотни, что ли, их там, так все четыре прикажу вздернуть! Деревьев хватит! Попробуй только у меня взбунтуйся!

– Ендрек! – воскликнул король и, развеселясь, стал надувать губы. – Клянусь Богом, не сыскать мне лучше пастыря для этих овечек! Бери их и веди, куда тебе вздумается!

– Спасибо, государь, добрый отец мой! – сказал рыцарь, обнимая колени короля.

– Когда ты хочешь ехать? – спросил Ян Казимир.

– Господи, да завтра же!

– Может статься, Акба-Улан не захочет, скажет, кони в пути притомились?

– Так я велю привязать его к моему седлу на аркане, и пешком он пойдет, коль коня ему жалко.

– Вижу я, ты с ними справишься. Но покуда можно, ты с ними ладь. Ну, Ендрек, поздно уж, но завтра я хочу еще тебя повидать. А покуда возьми вот этот перстень, скажи моей приверженке, что король тебе его дал и повелел ей всей душой любить верного своего слугу и защитника.

– Коль суждено мне погибнуть, – со слезами на глазах говорил молодой рыцарь, – дай Бог за тебя голову сложить, государь!

Было уже поздно, и король удалился в покои, а Кмициц пошел к себе на квартиру готовиться в дорогу да подумать о том, с чего же начать, куда первым делом направить свой путь.

Вспомнил пан Анджей слова Харлампа, который уверял, что, если в Таурогах нет Богуслава, Оленьке лучше всего там оставаться: Тауроги лежат на самой границе, и в случае нужды оттуда легко бежать в Тильзит и укрыться под крыло курфюрста. Бросили шведы в беде князя виленского воеводу, авось вдову его не оставят, и если Оленька останется под ее покровительством, ничего худого с девушкой не может случиться. А в Курляндию они уедут – так и того лучше.

– Да и я со своими татарами не могу в Курляндию ехать, – рассудил пан Анджей, – ведь это уж другое государство.

Ходил он взад и вперед и обдумывал свой замысел. Время текло час за часом, а он и не вспомнил об отдыхе, и так воодушевила его мысль о новом походе, что хоть утром он был еще слаб, чувствовал, однако, теперь, что силы к нему возвращаются и готов он хоть сейчас садиться в седло.

Слуги кончили вязать торока и собрались идти спать, когда кто-то вдруг стал скрестись в дверь.

– Кто там? – крикнул Кмициц. Затем приказал слуге: – Ступай погляди!

Тот вышел, поговорил с кем-то за дверью и тут же вернулся.

– Какой-то солдат немедленно хочет видеть тебя, пан полковник. Говорит, Сорокой звать его.

– Впусти его, да мигом! – крикнул Кмициц.

И, не ожидая, пока слуга выполнит приказ, сам бросился к двери.

– Здорово, милый мой Сорока, здорово!

Войдя в покой, Сорока первым делом хотел в ноги упасть своему полковнику, потому что был он ему скорее другом, верным и сердцем преданным слугою; но победила солдатская дисциплина, вытянулся Сорока в струнку и сказал:

– К твоим услугам, пан полковник!

– Здравствуй, милый товарищ, здравствуй! – с живостью говорил Кмициц. – А я уж думал, зарубили тебя в Ченстохове!

И он обнял Сороку, а потом и руки стал ему трясти, не роняя этим особенно своего достоинства, так как Сорока родом был из мелкой, застянковой шляхты.

Тут уж и старый вахмистр обнял колени своего господина.

– Откуда идешь-то? – спросил Кмициц.

– Из Ченстоховы, пан полковник.

– Меня искал?

– Так точно.

– От кого же вы там узнали, что я жив?

– От людей Куклиновского. Ксендз Кордецкий на радостях благодарственный молебен отслужил. Потом, когда разнеслась весть, что пан Бабинич провел короля через горы, я уж знал, что не кто иной это, как ты, пан полковник.

– А ксендз Кордецкий здоров?

– Здоров, пан полковник, только не вознесут ли его ангелы живым на небо, святой он человек.

– Это верно. Откуда же ты узнал, что я приехал с королем во Львов?

– Подумал я, пан полковник, что коль скоро ты короля провожал, то, верно, при нем должен быть, одного только опасался, не ушел ли ты уже в поход, не опоздаю ли я.

– Завтра ухожу с татарами!

– Вот и хорошо, что поспел я вовремя, а то ведь я, пан полковник, денег тебе привез два полных пояса: тот, что на мне был, да твой, и самоцветы прихватил, что мы у бояр с колпаков сняли да что взял ты с казною Хованского.