— Был ли случай, чтобы ты явился не на закате, Сын Богини? — спросил вместо приветствия король Оликаны теплым, мягким голосом.
Гвидион тяжело вздохнул, не ответил, лишь молча поклонился. Айлитир тоже поклонился, отступил, демонстрируя, что он только проводник.
— Ты только взгляни, как пылает над морем закат, — произнес король Оликаны.
Гвидион подошел к окну и внимательно посмотрел на горизонт, охваченный пламенем заходящего солнца. Багровое светило, словно гигантская клюквина, повисло над морем.
— Что ты видишь в закате, Гвидион? — спросил король.
— Вижу кровь и слезы, — ответил маг.
— Чьи слезы, друг мой, и чью кровь ты видишь? Гвидион покачал головой.
— Не могу тебе сказать, неясно мне видение. Плохо мне видно в твоем мире, нет у меня здесь прежней остроты зрения. Но щемит сердце болью, будто это я плачу и лью кровь.
— Что ж, скажу тебе по дружбе, творец Тьмы и Света. Помнишь, тысячи лет назад мы спорили с тобой о свете и тьме. Ты говорил тогда, что нет в них различия, что в сердце у Тьмы бьется свет и темная душа у Света. Сколько лет ты потратил на то, чтобы доказать это? И вот, смотри теперь, что предвещает закат. Там, на фоне заходящего солнца, гибнет Остров Древних Знаний. Свет и Тьма встретились на том острове. Плачет Тьма от страха перед Вечностью, от желания вернуться к свету и от невозможности этого. Проливает Свет по капле свою кровь, ибо в сердце Светя поселилась тьма. Зверь Рыкающий и Дочь Солнца вот-вот будут поглощены Вечностью. Исчезнут старые распри, погибнут Тьма и Свет. Дай ответ. Хранитель, кого ты будешь спасать?
Гвидион поднял полные ужаса глаза на короля, проговорил дрожащим голосом:
— Дочь Солнца мудра и сама привела себя к гибели, осознанно и обдуманно. Не мне с ней спорить. Смешна мне гибель Дочери Солнца и безразлична, ибо кровь ее видна на закате, новое же рождение — на восходе. Коли нравится ей умирать каждый вечер, обливаясь кровью, так пусть себе умирает. Поутру лик ее сияющий восславят жрецы. Но некому славить и встречать того, кто по моей воле превращен в Зверя. Тот, кто бьется со Светом в жажде вернуться к нему, тот, кого создал я из Пламени, Воды, Земли и Воздуха, тот, кто плачет обо мне, дорог мне и любим мною. Я пошлю ему свою птицу.
Не дожидаясь ответа короля, Гвидион снял с правого плеча черную птицу и, прошептав напутствие, вскинул ее вверх. Птица захлопала крыльями и унеслась прочь.
— Ты еще светел, Гвидион, ты еще чист, — король Оликаны склонил голову, горько вздохнул. — Ты еще идешь путями, ведущими к свету, но ты уже на грани, опомнись. Твоей рукою разбужено зло. Я знаю, ты не хотел этого. Ты просто ошибся, но цена ошибки оказывается порой слишком высока. Ты решил пройти этот путь до конца, решил вызволить брата, не так ли?
Гвидион вскинул голову:
— Что лучше: чуть отступить от света и спасти душу или идти высшим путем, содрогаясь от собственного холода?
— Родич, я понимаю твою боль, но то, что ты совершил, не находит отклика в моем сердце.
— Ты же знаешь, что у меня не было иного выхода? Врата по-прежнему запечатаны, ваше пресловутое Равновесие не нарушено. Столпы стоят, я же иду тем путем, какой избрал себе сам.
Король Оликаны неодобрительно посмотрел на гостя.
— Врата по-прежнему запечатаны. Но тот, кто сражается в Каер-Невенхир, проник туда не через Врата, зато теперь пытается открыть их. Берегись, у него есть все, не хватает только Тринадцатого Камня.
— Но он не получит его, лишь я теперь обладаю властью над Камнем.
— Возможно, — холодно согласился король Оликаны, но голос его смягчился, уже другим тоном он продолжил: — Сейчас не время обсуждать это. Ты измотан, и тебе требуется отдых. А твой отважный спутник ранен. Вы должны отдохнуть, завтра мы продолжим наш сложный разговор. Грядущий день даст новые ответы.
На следующее утро Гвидион проснулся, полный сил и здоровья. Он отправился на прогулку в дивный сад, подобных которому нет в Ином Мире. Целебный воздух Оликаны излечил и Чибиса, юноша прохаживался по аллее чудесных деревьев в самом благодушном настроении. В сад вышел король Оликаны, поприветствовал мага.
— Смотри, — сказал король Гвидиону, указывая рукой на восток, где поднималось в сиянии бледное солнце, — ты был прав. Она умерла вчера лишь для того, чтобы возродиться сегодня. Свет не нуждается в чьей-либо помощи.
Глава 5
Войско змееголовых
В этот день даже я выбрался из трюма, где проводил это путешествие в полузабытьи. Сдерживающий преображение напиток, купленный мною у одного шарлатана в порту, какая-то очень крепкая бурда, которой гадирцы поили меня в надежде, что я приму ее за антилльское вино, и отвары корабельного лекаря, призванные бороться с морской болезнью, превратили меня в полудохлое создание с помутневшим взглядом. Но в такой день, в день, когда весь корабль, включая рабов и корабельных крыс, находился в ожидании возгласа впередсмотрящего «Земля!», магии этого священного для моряков момента поддался даже я. Этот день был действительно замечательным, меня даже вырвало всего два раза. Я никак не мог позволить себе проваляться под палубой, так и не увидев, как выглядит остров Антилла с моря. В прошлое мое путешествие, когда я плыл на корабле антилльского работорговца, меня никто не удосужился пригласить на палубу полюбоваться этим зрелищем.
Вокруг перевернутой вверх дном бочки сидели несколько наемников во главе с Икхой и резались в кости. Икха считал своим долгом лучше узнать будущих солдат и поэтому не гнушался их обществом, как другие гадирские офицеры. Он даже позволял себе время от времени проиграть пару монет в кости. Правда, сейчас он вовсе не проигрывал, а, судя по мрачному выражению лица его партнера по игре, кельтского богатыря по имени Миль, Икха выудил у того уже немало монет.
Миль был незаурядным человеком, он отличался спокойствием, выдержкой, решительностью и способностью позитивно мыслить в любых обстоятельствах, к тому же обладал большой физической силой и невероятным красноречием. За время путешествия на гадирском корабле ему удалось завести дружбу с половиной моряков и с наемниками, большинство из которых имело кельтское происхождение. Кроме того. Миль успел проиграть практически весь задаток, полученный у Икхи, и передраться с другой половиной корабля. Он рассказал невероятно запутанную и смешную историю о том, что прежде был королем Иберии где-то на юго-западе Кельтики. В одной из обычных для кельтов потасовок с соседями попал в плен и был продан в рабство, откуда благополучно сбежал. Во всей этой истории на правду было похоже только последнее, хотя, имея дело с кельтом, никогда нельзя знать точно, кто перед тобой: бродяга, король или бог. Но сейчас Миль выглядел совсем не по-королевски: босой, в ободранной юбке, с гривой длинных всклокоченных волос, он яростно вопил, пытаясь если не умением играть, то хоть громким голосом доказать собственное превосходство. Но вид у него был весьма неважный, несмотря на позолоченные браслеты и гривну, единственную вещь в арсенале Миля, действительно достойную короля.
Икха немилосердно выиграл у Миля уже несколько медных монет, и сейчас на кону стоял один из чеканных браслетов бывшего владыки Иберии. Увидев меня, Икха завопил:
— Смотри, кто к нам пришвартовался! Ты уже в состоянии стоять на двух ногах?
— Дайте горло промочить, — попросил я, протянув руку к кувшину с вином, стоявшему на бочке. Миль выхватил кувшин и раздраженно проорал:
— Еще только не хватало, чтобы ты заблевал нам здесь палубу.
Я уже готов был броситься в бой за право обладать содержимым кувшина, как вдруг заметил странное состояние своего организма. Ни тошноты, ни головокружения не наблюдалось. Озабоченный этим явлением, я отошел к борту. Я почувствовал, что мое тело довольно необычно реагирует на качку, то есть никак не реагирует. Я иду, палуба качается, а мне хоть бы что, в то время как все другие дни плавания я мог передвигаться только на четвереньках.