его внезапно преобразилось и приняло угрожающее выражение. Торжествующий вид лжесвятого взбесил его даже больше, чем предъявленное требование. Скваттера охватил неукротимый гнев, который можно было сравнить лишь с яростью бизона, пронзенного стрелой индейца, или кита, доведенного до безумия острогой гарпунщика. Он словно очнулся от летаргического сна, вскочил на ноги и выпрямился перед своим мучителем во весь исполинский рост.
— Черт побери! — взревел он, топнув тяжелым сапогом. — Она никуда с вами не поедет!
— Не горячитесь, Хикман Холт, — невозмутимо ответил мормон, продолжая спокойно сидеть на своем месте. — Не горячитесь! Я так и знал, что вы вспылите. Но ведь ваши угрозы не стоят выеденного яйца. Повторяю: она должна ехать и поедет.
— Берегитесь, Джош Стеббинс, берегитесь! Вы не знаете, до чего вы можете довести меня…
— Но я знаю, к чему я могу вас привести, — перебил с насмешливой улыбкой апостол.
— К чему? — удивленно вырвалось у Холта.
— К виселице, — коротко ответил Стеббинс.
— Будьте вы трижды прокляты! — зарычал скваттер, скрежеща зубами, но одновременно на его лице промелькнули смятение и страх.
Угроза, очевидно, подействовала. Он присмирел.
— К чему ругань и крики, Холт? — продолжал мормон после короткого молчания, последовавшего за гневной вспышкой скваттера. — Я твердо решил, что девушка поедет со мной.
Скажите: да или нет? Если да, то все будет хорошо и для вашей дочери, и для вас. Я уйду с вашей дороги. Вы понимаете, что я имею в виду? Соленое озеро далеко отсюда, и поэтому вряд ли вы меня когда-нибудь опять увидите.
Апостол произнес последнюю фразу с особым ударением и замолчал, предоставляя скваттеру поразмыслить над ее значением. И его слова оказали свое действие. Услышав их, Холт просветлел. Предложение мормона как будто представилось ему в ином свете.
После некоторой паузы он заговорил, но уже без гнева, потому что его возмущение улеглось так же внезапно, как вспыхнуло.
— Ну, а если я скажу «нет»?
— В таком случае я уеду отсюда не так скоро, как предполагаю. Мне придется остаться в Суомпвилле, чтобы выполнить свой долг, которым я столь преступно и длительно пренебрегал.
— Какой долг вы имеете в виду?
— Долг перед обществом: предать убийцу в руки правосудия.
— Тс-с!.. Джош Стеббинс, ради Бога, говорите тише! Вы знаете, что это неправда, но все же… тс-с… Девушки здесь рядом… они ничего не должны слышать…
— Возможно, убийца воображает, — продолжал Стеббинс, не обращая ни малейшего внимания на слова скваттера, — что ему удастся ускользнуть от наказания, но он очень ошибается, если так думает. Одно мое слово — и блюстители закона настигнут его. Но, даже скрывшись от них, он все равно не уйдет от меня. Вам уже известно, что я — апостол великой мормонской церкви, а избежать карающего меча наших ангелов-мстителей не может даже самый ловкий человек. Ну, Хикман Холт, что же вы скажете: да или нет?
Судьба бедной Мэриен была решена. После недолгого молчания скваттер произнес хриплым от волнения голосом:
— Да, да, она поедет с вами!
Глава VIII
ЩЕДРОЕ ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ
После мирного договора, заключенного в Гуаделупе Идальго[12], большая часть наших войск была распущена по домам и много тысяч сабель со звоном вложено в ножны.
Многие из них, фигурально выражаясь, были перекованы в лопаты, и их хозяева отправились к далеким берегам Тихого океана добывать золото в Калифорнии. Большинству же клинков был предназначен печальный удел — висеть на стенах кабинетов или торговых контор и ржаветь в бесславном бездействии.
Трехлетняя кампания под знойным небом Мексики погасила воинственный пыл американской молодежи и удовлетворила честолюбие большей ее части. Только те, кто пришли на поле брани слишком поздно и не успели отличиться, желали продолжения войны.
Я, Эдвард Уорфилд, бывший капитан конных стрелков, не принадлежал к последней категории.
Для меня, как и для многих других, мексиканская кампания была лишь продолжением мелких стычек, то и дело вспыхивавших на границе Техаса. Те скудные лавры, которые мы пожали в них, сплелись с более свежими и обильными, заслуженными на полях мексиканских сражений. Этот лавровый венок нас вполне удовлетворил. Я устал от тягот войны и страстно желал мира, хотя бы временного, чтобы немного отдохнуть и пожить на покое. Я вполне разделял чувства поэта, жаждавшего найти уединение «вдали от суеты людской, под сенью девственного леса», хотя, пожалуй, мне ближе было желание другого поэта, который не так стремился к одиночеству, но хотел «в пустыне жить с возлюбленной своей, служенью ей отдав себя всецело». Сказать по правде, и мне хотелось претворить в жизнь его мечту, но, к сожалению, я был слишком беден, чтобы содержать жену. Каждому известно, что отсутствие средств является непреодолимой преградой на пути самых заветных желании.
Я достаточно долго жил в глуши и знаю, что даже в пустыне жить без денег нельзя и что, как бы живителен там ни был воздух, никакая возлюбленная питаться им не может и требует чего-то более существенного. Благоразумие подсказывало мне, что о женитьбе не может быть и речи.
Увольняя нас из армии, государство не дало нам пенсии. Взамен ее нам вручили свидетельство на право получения земельного участка, считая, что за проявленные доблести этого вполне достаточно. Такой участок мы имели право выбрать из государственных земельных фондов. Количество земли определялось сроком службы. На мою долю приходилось шестьсот сорок акров. В обычное время акр стоил доллар с четвертью, но ввиду того, что после войны рынок был завален подобными документами, цена упала вдвое.
Так щедро наградило меня правительство за годы службы в армии, и мне ничего больше не оставалось, как безропотно удовольствоваться его скромным даром. Мой верный конь, неоднократно выносивший меня из дыма кровавых сражений, да испытанное в боях ружье, с которым я никогда не расставался, составляли все мое имущество. К нему можно еще прибавить пару револьверов Кольта, толедский кинжал, взятый при штурме Чапултепека, и только