– Полковник пренебрежительно фыркнул.
– Я не считаю, что от задницы святой Би исходит сияние, только и всего. И не люблю слушать слезливые разговоры о мире, спасении души и всеобщей любви. Всю жизнь я убивал, парень. Убивал мастерски и никогда не жалел об этом.
– Я вижу, полковник, на вашем счету много боевых свершений, – заметил Оуэн, указывая на увешанную орденскими планками грудь собеседника.
– Клянусь своей задницей, парень, ты прав. За последние тридцать лет я не пропустил ни одной крупной кампании. Убивал людей и нелюдей на сотнях планет, убивал во время нападения и во время отступления. И сейчас я не вижу кошмарных снов и не испытываю угрызений совести. Мамаше Би никогда этого не понять. Надо сказать, для святой она слишком строга к тем, кто не желает плясать под ее дудку. Ей надо, чтобы я раскаялся, заявил, что всей душой сожалею о содеянном и отныне буду искать прощения только у Бога. Но если я ни о чем не сожалею, зачем мне кого-то обманывать? Когда я предстану перед Богом, я взгляну ему прямо в глаза и скажу: «Ты создал меня, чтобы я убивал других. Я выполнил свое предназначение с честью. Покажи мне врага, с которым я должен разделаться теперь».
Закончив речь, полковник отрывисто рассмеялся, придерживая пальцем свой полуразвалившийся нос.
– Я был одним из лучших вояк, однако, как только у меня нашли эту чертову болячку, сразу сослали сюда. Нет, я не в претензии, со мной поступили по закону. Как говорится, ирония судьбы. Я дрался в сотнях сражений, и не нашлось ни клинка, ни энергетического луча, чтобы меня прикончить, а теперь приходится гнить заживо от какой-то глупой хворобы. Не такой смерти хотел я для себя.
– Ты вообще не ожидал смерти, – подал голос Отто. – Воображал, что ты из особого теста и будешь жить вечно.
– Наверное... – проронил полковник. – Слушай, парень, а ты часом не захватил с собой курева? – вновь обратился он к Оуэну. – Ладно, сам знаю, что нет. В конце концов, курение – всего лишь глупая привычка. Но это одна из немногих вещей, которых мне здесь не хватает... А еще, поверишь ли, я с тоской думаю о Восстании. Что ни говори, самая большая и самая кровавая война за всю историю Империи. А мне не удалось принять в ней участие. Позор, настоящий позор для такого опытного бойца. Я бы не отказался встретиться с таким противником, как Дезсталкер. Задал бы хорошего перцу и ему, и его шайке. Хотя, конечно, по мне – что императрица, что парламент, никакой разницы нет. Кто бы ни правил Империей, мы останемся гнить на этой чертовой планете.
– Всем на нас наплевать, – вздохнул Отто. – Мы мусор, ненужный хлам, который надо убрать с глаз долой. В сияющей новой Империи нам нет места. – Он шмыгнул носом. – Вижу, вас удивляет моя наружность. Родители мои прибегли к генной инженерии, чтобы я появился на свет именно таким. У них были свои причины. Они, видите ли, руководили бродячим цирком, а так как естественным путем горбатые карлики больше не рождались, им пришлось обратиться к науке и завести себе сынка-уродца. Я был настоящей звездой. Людям нравилось меня жалеть – на расстоянии, конечно. И никто не потрудился узнать, чего хочу я. В день, когда мне исполнилось шестнадцать, я направился в ближайший рекрутский пункт и записался в армию. Сначала меня не сочли годным к строевой, но я заставил их изменить мнение. Сумел доказать, что умею и люблю убивать. И тоже никогда не жалел о содеянном.
– Мы сражались бок о бок, – пояснил полковник. – Знал бы ты, парень, на что способен этот коротышка. Особенно здорово ему удавалось вспарывать ножом животы. Когда меня сослали сюда, Отто отправился со мной – просто за компанию. Проказу он подцепил уже здесь. Отличный друг, но страшный тупица.
– Правда, – закивал головой Отто. – Чистая правда.
– За что я действительно благодарен Богу, так это за то, что он послал сюда хэйденов, – продолжал полковник. – Без них мы с Отто совсем загнулись бы от скуки. А теперь появилась возможность умереть на поле битвы, а не ждать, пока догниешь окончательно. Что особенно приятно, святая Би, которая раньше всячески давала понять, что не одобряет моего греховного прошлого, сама явилась ко мне за помощью – попросила обучить здешних олухов военному делу. Я видел, слова готовы застрять у нее в глотке. Но она себя пересилила. Пришла к нам и заявила, что без нас им не обойтись. И все это слышали.
– Правда, когда она это говорила, мне казалось, что рот у нее забит воском, – с косой усмешкой заметил Отто.
– Как вы думаете, есть у нас шанс выстоять против хэйденов? – задал наконец Оуэн вопрос, который сейчас волновал его больше всего.
Губы полковника Хэнда исказила зловещая ухмылка.
– Не дрейфь, парень. Если воткнуть хэйдену нож в подходящее место и пару раз повернуть его, он сдохнет так же быстро, как и любой другой. А вообще я так тебе скажу: если поганая хворь и дерьмовая планета до сих пор нас не доконали, шайке ходячих арифмометров не сделать этого и подавно.
Оуэн кивнул, попрощался с новыми знакомыми и направился восвояси. Оставаться дальше в компании полковника и его друга Отто было выше его сил. Несмотря на весь цинизм старого солдата, Оуэн не мог отделаться от мысли, что в его словах есть доля правды. Прокаженные были грязной тайной, которую Империя тщательно скрывала, запретной темой, никогда не обсуждавшейся вслух. О них не проявляли никакой заботы, им не оставляли никакой надежды. Бедолаг увозили с глаз долой и выбрасывали. До недавних пор Оуэн имел самые приблизительные представления о Лакриме Кристи, ему никогда даже в голову не приходило, что в отношении ее жителей совершается вопиющая несправедливость. Как и многие другие, он считал, что проказа – это беда, которая его непременно минует. Но теперь, когда он своими глазами увидел, какова жизнь прокаженных, Оуэн поклялся, что непременно ее изменит. Разумеется, при условии, что все они уцелеют в предстоящей схватке – и колонисты Лакриме Кристи, и он сам.
Свернув за угол, Оуэн увидел Тобиаса Муна. Тот сидел в полном одиночестве, плечи его вздрагивали, а по лицу катились слезы. Трудно было понять, какая обида повергла измененного человека в такую глубокую печаль. Несколько прокаженных, стоящих неподалеку, старались не обращать на плачущего хэйдена внимания. Оуэн подбежал к товарищу и неловко нагнулся над ним, плохо представляя, как его утешить.
– Мун! Тобиас! Что с тобой? Черт побери, если кто-то тебя обидел, я с ним разберусь. Быстро научу паршивца вежливости!
Хэйден внезапно прекратил плакать и поднял голову.
– О Оуэн, привет, – произнес он обычным невозмутимым голосом. – Со мной все в порядке. Никто меня не обижал. Мне просто захотелось узнать, что испытывает человек, когда плачет. Садись рядом, нам надо поговорить.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});