Читать интересную книгу "Сальватор - Александр Дюма"

— Это прекрасный колорист, знаю! Но художник он претенциозный и манерный, под стать персонажам его эпохи… Отвратительная эпоха! Жалкое подражание эпохе Возрождения! Ни плоти, как у Тициана, ни мяса, как у Рубенса!

Он повернулся к слушателям:

— Именно поэтому, господа, я люблю Шардена: это единственный поистине сильный художник, потому что он подлинно прост среди жеманства и условностей своего времени… О, простота, господа, простота! Что бы вы ни говорили, к ней всегда нужно возвращаться…

Никто не собирался оспаривать истинность этой аксиомы.

Более того: любитель, уже обменявшийся с моряком несколькими репликами, огляделся по сторонам, будто прося слова, и, видя, что никто не возражает, заметил:

— Вы абсолютно правы, сударь, абсолютно правы!

Любителя постепенно стал увлекать этот моряк, резкий, но искренний, грубоватый, но здравомыслящий.

— Если бы я мог дожить до того времени, как осуществится моя мечта, — продолжал капитан задумчиво, — я умер бы счастливейшим из смертных, потому что мое имя было бы связано с великим деянием.

— Не будет ли нескромностью спросить, сударь, о чем вы мечтаете? — спросил старый любитель.

— Отчего же, сударь, отнюдь не будет! — отвечал капитан. — Я хочу основать бесплатную школу рисования, где перед учителями будет стоять одна задача: учить простоте в искусстве.

— Великая идея, сударь!

— Правда?

— Величайшая и филантропическая. Вы, сударь, живете в столице?

— Нет, но я намерен здесь поселиться. Что-то мне надоело мотаться вокруг света.

— Вы объехали вокруг света? — в восхищении вскричал его собеседник.

— Шесть раз, сударь, — просто ответил моряк.

Любитель отпрянул.

— Но вы подвергались большей опасности, чем господин де Лаперуз! — заметил он.

— Господин де Лаперуз совершил лишь два кругосветных путешествия, — все так же просто проговорил моряк.

— Я, может быть, имею честь беседовать с прославленным моряком? — поспешил задать вопрос любитель.

— Пф! — только и вымолвил скромный незнакомец.

— Могу ли я узнать, как вас зовут, сударь?

— Зовут меня Лазар Пьер Берто, по прозвищу Монтобан.

— Не родственник ли вы знаменитого Берто де Монтобана, племянника Карла Великого?

— Вы хотели сказать — Рено де Монтобана?

— Да, верно: Рено… Берто…

— Ну да, эти имена легко спутать. Думаю, я не имею этой чести, если только по материнской линии… Кроме того, в нашем имени есть непроизносимая буква, которую представители семейства Рено де Монтобанов никогда не имели чести носить.

Любитель, не понимавший, в каком месте своего имени капитан Монтобан вставляет непроизносимую букву, тщетно примерял ее мысленно со всех сторон.

Наконец он отказался от этой затеи и убедил себя, что просто-напросто не расслышал и неправильно понял: видимо, моряк говорил о различии в гербах, а не в именах.

Он вынул из кармана визитную карточку и передал ее капитану со словами:

— Капитан! Я бываю дома по понедельникам, средам и пятницам от трех до пяти часов пополудни. В пять я обедаю, и если вы пожелаете иногда оказать мне честь, разделив со мной скромную трапезу, я буду счастлив: моя жена без ума от морских сражений, и вы нас обоих порадуете, рассказав что-нибудь из своего прошлого.

— С удовольствием, сударь, — кивнул капитан, опуская карточку в карман. — Сражения, на мой взгляд, и существуют для того, чтобы о них рассказывать.

— Совершенно справедливо, сударь, совершенно справедливо! — с поклоном ответил любитель и удалился.

После этой своей победы капитан еще больше стал расхваливать каждую картину и завоевал сердца двух-трех других любителей, пораженных, как и первый, справедливостью его суждений и его пылкой любовью к простой живописи.

Через два часа он завоевал всеобщее восхищение.

За ним неотступно ходили по пятам по мастерской и слушали его со вниманием и сосредоточенностью прилежных учеников, внимающих прославленному профессору.

Эта карусель — в полном смысле слова — продолжалась до пяти часов, то есть до того времени, когда, как мы уже заметили, посетители расходились.

В тот момент как слуга Петруса отворил дверь, чтобы напомнить об окончании осмотра, капитан повернул картину, прислоненную лицом к стене и словно не предназначавшуюся для продажи.

Это был эскиз битвы «Прекрасной Терезы» с «Калипсо», который Петрус набросал однажды после оживленного рассказа отца.

Едва взглянув на картину, Пьер Берто восхищенно вскрикнул, заставив остановиться тех, что уже потянулись к выходу.

— Клянусь богом морей, я не думал, что такое возможно! — вскричал он.

Несмотря на напоминание слуги, присутствовавшие столпились вокруг капитана.

— Что вы хотите сказать, сударь? — в один голос спросили человек двадцать.

— Ах, господа, — не унимался капитан, вытирая глаза, — простите мое волнение. Но когда я увидел, как точно передано одно из первых сражений, в которых мне довелось принять участие — и, могу сказать, славное участие, — слезы сами собой хлынули у меня из глаз.

— Плачьте, капитан, плачьте! — загомонили посетители.

— Только один человек, — прибавил капитан, — мог бы с такой невероятной точностью передать бой «Калипсо» и «Прекрасной Терезы», но этот человек никогда не держал в руке кисти.

— Кто же этот человек? — спросили присутствовавшие; их внимание было возбуждено до последней степени этим драматическим эпизодом.

— Я имею в виду капитана «Прекрасной Терезы».

— А этим капитаном были вы, сударь, верно? — проговорили сразу несколько голосов.

— Нет, не я, — величаво взмахнув рукой, возразил Монтобан, — капитаном был мой верный друг, Пьер Эрбель. Что с ним сталось с тех пор, как мы расстались в Рошфоре после безуспешной попытки спасти императора… я хотел сказать Бонапарта?

— О, говорите «император», говорите «император»! — подхватили некоторые особенно отчаянные из посетителей.

— Да, император! — вскричал капитан. — Сколько бы у него ни оспаривали этот титул, он носил его с честью. Простите его старому слуге этот возможно неразумный пыл.

— Да, да, — отозвалось сразу несколько человек. — Однако вернемся к капитану Эрбелю!..

— Бог знает, где он теперь, несчастный старик, — продолжал капитан, подняв глаза и воздев руки к небу.

— Сударь! — позволил себе замечание лакей, которому эта трогательная сцена мешала выпроводить посетителей. — Не знаю, где находится капитан Эрбель ныне, но неделю назад он был здесь.

— Капитан Эрбель? — громовым голосом пророкотал посетитель.