Камень будет для нас не сыном предателя, а воином, чье оружие защитит наших женщин и детей и нашу землю. Хау, я все сказал.
Четансапу слушали не перебивая. Когда он смолк, еще долго царило молчание.
Потом вперед попытался выскочить Шонка, и по его лицу было видно, что он хотел сказать.
– Сначала говорят заслуженные воины! – осадил его Четансапа.
Теперь все зависело от того, выскажется ли еще кто-нибудь из уважаемых, авторитетных воинов; тогда, по замыслу Четансапы, позорная казнь Рогатого Камня могла превратиться в открытое совещание совета старейшин.
Молчание длилось слишком долго.
Шонка скорчил презрительно-торжествующую мину.
– Вождь военного времени Сыновей Большой Медведицы Старый Ворон хочет говорить! – нарушил наконец зловещую тишину Четансапа.
Старый Ворон вовсе не собирался еще раз брать слово после своего краткого вступления, обернувшегося для него немалой порцией смущения и стыда. Он слышал барабанный бой, доносившийся из Священного вигвама, и сердце его замирало от страха за себя и за сына. Но, поймав взгляд Четансапы, он понял, что должен говорить, если не хочет, чтобы тот открыл всем его позорную тайну. Нужно было искупать свою вину.
Поэтому Старый Ворон вышел вперед и начал свою речь. Его слушали с почтительным вниманием. Все, что он знал о Маттотаупе и о Рогатом Камне с его детских лет, он рассказал, и рассказал подробно. Он поведал о великих подвигах Маттотаупы как охотника и как вождя военного времени. Дети и подростки, ничего не знавшие об этом, слушали с широко раскрытыми от удивления глазами. Старый Ворон признался, что и его собственный старший сын в тот роковой день тоже пил с Маттотаупой минивакен и тоже был одурманен огненной водой, как Старая Антилопа, которого позже поразила стрела Маттотаупы. Каждому было понятно, что эти воины только потому не выдали тайны золота, что не знали ее. Старый Ворон говорил пять часов. Выводы из его речи можно было сделать разные. У него получалось так, что правы были и Хавандшита, и Четансапа.
Когда он умолк, был уже почти полдень.
После вождя говорили еще несколько старых уважаемых воинов. Было решено, что Рогатый Камень должен простоять у столба двадцать четыре часа, от утра до утра. Первые шесть часов прошли. Оставались еще восемнадцать. Никто не думал о перерыве. Ораторы сменяли друг друга. Только Рогатый Камень неподвижно стоял на своем месте.
Поскольку Старый Ворон говорил долго и пробудил у воинов много воспоминаний, остальные тоже не торопились. Ни один из них не говорил меньше двух часов. Время шло, солнце уже клонилось к вершинам Скалистых гор. Рогатый Камень оставался неподвижен. Жилы и мышцы его ног были такими натренированными и выносливыми, какими они могут быть только у свободного индейца. Он стоял, прислонившись к столбу. Переносить жажду он умел. А день выдался жарким.
Слушая речи воинов, он по-прежнему смотрел вдаль поверх голов. Образ Харпстенны померк, растаял, уступив место другому образу. Все говорили о Маттотаупе, говорили долго, подробно, а его сын представлял себе, как его отца убивают, скальпируют, бросают в реку на корм рыбам. А он, Рогатый Камень, упустил единственный момент, когда мог убить Рыжего Джима. Это был краткий миг слабости и растерянности, вызванный внезапным прозрением.
В Священном вигваме рокотал барабан.
Рогатый Камень сам подвергал себя мукам, о которых никто даже не подозревал. Он мог бы сразу отомстить за отца, но не сделал этого. Разве одного этого не достаточно было, чтобы поставить его к позорному столбу?
Поднялся вечерний ветер. Небо на востоке потемнело, пышные краски заката погасли в облаках, повисших над Скалистыми горами. Предмет обсуждения все больше увлекал ораторов. Говорили уже не только о Рогатом Камне, но и о бледнолицых, о тайнах злых духов, о будущем Сыновей Большой Медведицы.
Барабан Хавандшиты смолк. Вероятно, шаман устал. А может, он готовился к вожделенному рассветному часу, когда по его воле должен был умереть пленник.
Когда сумерки перешли в темноту, на площади разожгли костры. Ветер дул с севера. Сын Антилопы и Шонка намеренно расположили несколько костров так, чтобы дым несло прямо на позорный столб. Рогатый Камень чувствовал жар, исходящий от костров, и вдыхал едкий дым, подавляя кашель. У него разболелась голова, ему стоило немалых усилий следить за тем, что говорили в своих речах ораторы. Языки пламени обожгли ему кожу на плече и руке.
Наконец, уже около полуночи, последний из шести воинов, попросивших слово, закончил говорить. Вперед вышел Сын Антилопы и выдвинул свое обвинение: Маттотаупа стрелой убил Старую Антилопу. Долг кровной мести лежит на нем, на сыне убитого, и он требует смерти пленника и его скальп. Лица у всех помрачнели. Кто-то напомнил, что Маттотаупа и его сын убивали и воинов других родов дакота и что нужно сообщить о смерти пленника верховному вождю Тачунке-Витко, которого Рогатый Камень во время нападения на лагерь строителей железной дороги хитростью заманил в ловушку.
После полуночи время, казалось, пошло быстрее. С восходом солнца Сыновья Большой Медведицы должны были принять решение. Костры пылали. Рогатый Камень стоял прямо, но его все сильнее мучили жар и удушье от дыма. Он понимал, кому больше всего хотелось, чтобы ему отказали силы.
Слова попросил Чотанка. Его речь тоже обещала быть долгой и подробной. Он рассказал то, о чем еще никто не говорил, – о Великом Празднике дакота, ассинибойнов и сиксиков. В своем рассказе он пользовался не только словами, но и жестами. Он изображал описываемые им события. Слушатели оживились, подступили ближе. Глаза их заблестели. Некоторые из них невольно стали подыгрывать рассказчику, словно сами побывали на Великом Празднике, о котором говорил Чотанка. Они увидели состязания молодых воинов всех трех племен, из которых Рогатый Камень вышел победителем, особенно поразив всех своей неслыханной меткостью и непревзойденным мастерством верховой езды. Они испытали тот же азарт и восторг, что и участники праздника, потому что Чотанка и сам был настоящим лицедеем, а тут ему еще помогал его сын Острие Копья. Молодые воины ликовали по поводу побед пленника, стоявшего перед ними у позорного столба. Чотанка показал даже «живые картины». Все будто собственными глазами увидели, как Тачунка-Витко хотел похитить Харку, увидели поединок Маттотаупы и Тачунки-Витко, увидели, как мальчик Харка дает пленному Тачунке-Витко винтовку, как Тачунка-Витко совершил отчаянный, дерзкий побег из сиксикского плена, от позорного столба. Этот «театр» увлек даже Рогатого Камня, он хотя бы на несколько мгновений позабыл о своих уже почти нестерпимых муках. Закончив рассказ о «живых картинах», Чотанка изобразил и танец девушек – сыграл роль Шонки, обвинявшего Уинону, воспроизвел ее ответ, а