А Дьер мы взяли. Удивились: как это так, к чистой окраинной улице городка сразу же примыкает такое же чистое поле озимой пшеницы — и никакого хлама, мусора у крайних домиков! Но особо любоваться было некогда, вслед за убегавшими немцами мы помчались дальше — на Вену.
Глава двадцатая
КОМБАТ — ЭТО КОМАНДИР БАТАЛЬОНА
Я преклоняюсь перед фронтовиками, партизанами и тружениками тыла. Все они внесли свой посильный и непосильный вклад в нашу Победу. Тяжело, опасно и страшно было воевать, работать и жить. Многие, очень многие погибли на войне, отдали свою жизнь ради победы над фашизмом. Все мы передними в неоплатном долгу.
И все же среди воевавших на первое место я всегда ставлю тех, кто поднимался под пули врага в атаку. С чем можно сравнить тот миг, когда человек, готовый расстаться с жизнью, преодолевая страх, поднимается с земли под пули и осколки, вскакивает, чтобы бежать по пространству, насквозь пронизанному смертоносным металлом? И все это происходит в страшном грохоте, шуме, визге, трескотне и шипении. Стонут умирающие, детскими голосами кричат солдаты-малолетки. Страшно, а подниматься с земли под пули надо. Товарищи твои уже поднимаются. Не поднимешься, испугаешься — поднимут силой, а то и пристрелят как труса и предателя.
А если с первого раза атака не удалась, не добежали до немецкой траншеи, более половины погибло, остальные один за одним уткнулись в землю, кто ранен, а кто и невредим, живые отползают назад, на исходные позиции и, отдышавшись, снова поднимаются в атаку. Но теперь страшно не только оторваться от земли, страшно бежать по полю, усеянному телами твоих же павших товарищей. Припал к земле после перебежки и утыкаешься в эти еще не остывшие тела, снова вскакиваешь и снова сломя голову несешься вперед. Надо, пока тебя не убило, успеть добежать до заветной цели — немецкой траншеи. А там тебя тоже не в объятия берут, а штыком встречают, автоматной очередью. Надо еще успеть первым выстрелить, ударить прикладом, суметь увернуться от пули, штыка противника. И если тебе еще раз повезет и ты не окажешься на дне траншеи среди убитых и раненых, по которым топчутся сапогами бьющиеся не на жизнь, а на смерть озверевшие враги, да если ты, наконец, осилишь противника, завладеешь его траншеей — дело будет сделано!
Маршал Жуков, самый бывалый из всех солдат войны, так сказал в семидесятом году в интервью журналисту Пескову: «С командного пункта я много раз видел, как молодые солдаты поднимаются в атаку. Это страшная минута: подняться в рост, когда смертоносным металлом пронизан воздух. И они поднимались… впереди был только немецкий блиндаж, извергавший пулеметный огонь».
Обычно солдаты, услыхав призывное, страшное, зловещее и угрожающее слово командира «Вперед!», вскакивали с земли и бежали под пули на немцев. Но бывало и так: командир подал команду, одиночки вскочили, их скосила пулеметная очередь, остальные медлят, лежат, не поднимаются. Тогда командир бежит с поднятым вверх пистолетом вдоль цепи, надрывается, кричит, угрожает, призывает, а то и хватает за шиворот, поднимает одного, другого и бежит вместе с ними вперед.
Да, трудно солдату подняться и бежать под пули в атаку. Но еще труднее командиру поднять людей на смерть, когда он в полный рост мечется по цепи в смертоносном пространстве, не думая о собственной жизни. Командиры взводов, да и рот, гибнут вместе с бегущими рядом солдатами в первой же или во второй атаке: кому как повезет. Часто гибнет и командир батальона. И тогда оставшийся в живых счастливчик — один из трех командиров рот, а то и взводный, берет командование батальоном на себя и продолжает атаку. Он сам себя провозгласил комбатом и будет им, пока его не убьет.
Поднимать других в атаку — это пострашнее, чем самому подняться, да к тому же это еще и ответственность и не только перед теми, кого поднимаешь, но и перед начальством и перед законом.
Как артиллерист, связанный телефонным кабелем с далеко стоящей в тылу батареей, я поддерживал пехоту огнем своих орудий во время атаки. При подготовке к атаке я лежу на земле рядом с комбатом, жадно выискиваю цели у немцев и своими снарядами уничтожаю их. Потом вместе со своим телефонистом бегу в рядах атакующих. Я не стреляю из автомата, как они, а во все глаза смотрю на немецкую оборону. Замечу пулемет, на несколько секунд задержусь: связь уже готова, телефонист подключил аппарат, подаю команду на батарею, и мои снаряды крушат немецкий пулемет. Комбат тоже ищет стреляющие огневые точки врага. Как только заметит, сразу показывает мне, и я уничтожаю зловредных носителей смерти. Комбату нравится, когда артиллеристу него под боком. Защищенно чувствуют себя и пехотинцы, когда я рядом. Другие же артиллеристы, в соответствии суставом, обычно устраиваются где-нибудь повыше, на пригорке, позади пехоты. Они тоже выискивают цели и тоже уничтожают их. Но такому поддерживающему батальонный не сможет показать рукой обнаружившую себя стрельбою цель, она быстро умолкает и снова не видна. А по телефону никогда не успеешь да и не сумеешь указать огневую точку. Безусловно, с точки зрения личной безопасности мне выгоднее было бы находиться сзади батальона, а не рядом с комбатом. Но так уж я привык воевать, потому комбаты всегда и бились за меня перед начальством. Каждому хотелось, чтобы его поддерживал именно я.
Командование обычно направляло меня к тому комбату, который идет в авангарде дивизии. А таких из девяти выделялось только двое, оба они из стрелковых полков. Это капитан Абаев и старший лейтенант Морозов. Самые опытные, самые удачливые и самые живучие комбаты. Обоим по тридцать, оба храбрые, самостоятельные, осмотрительные, тактически грамотные, с творческой жилкой. При средней продолжительности жизни комбата на войне — неделю, от силы — месяц, эти воюют более года. На них вся оперативная жизнь дивизии держится.
Высокий, сухощавый, жилистый, с маленькими усиками на узком, суровом, аскетическом лице Абаев — родом скорее всего из Азербайджана. Горяч, упрям, высокомерен, но въедлив и исполнителен: сказал — сделает! Его долго держали на взводе, затем роте, хотя он из довоенных кадровых офицеров. Наверное, из-за характера: излишней, как считает начальство, самостоятельности и обостренного чувства справедливости. Только к тридцати годам, на войне, он получил батальон.
Морозов — полная противоположность Абаеву. В жизни медлителен, каблуками не щелкает, но в бою как подменяют его: мечется среди бойцов как угорелый — мертвого в атаку поднимет! Он — не кадровый офицер, из запасников, бывший агроном. Хороший организатор, уверенный в себе человек и знающий себе цену. С подчиненными демократичен, но ослушания не терпит. Он сибиряк. Высок, плечист, ему бы на медведя ходить. Блондин, круглолиц, курнос и улыбчив. Ум острый, искрометный. С юмором. Морозов не заявит командиру полка или генералу: «Не дадите мне в поддержку Михина, воевать не буду!» — как требует Абаев. Но своими способами все равно добьется, чтобы в сложной боевой обстановке поддерживал его именно я.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});