ярости сплюнул на землю, чуть не попав на все еще связанного привратника.
– Вот чего стоит его честь! – орал он, ухватившись за прутья решетки.
Юлий отдал короткий приказ, и один из его людей выступил вперед. Антонид вынужден был убрать руки.
– Не смей прикасаться ни к чему, принадлежащему мне, – холодно сказал Цезарь.
Антонид собирался ответить, но у подножия холма вдруг раздались голоса солдат, что вынудило его сделать паузу. Он оглянулся на звук, и его черты исказило злорадство.
– Ну, ты еще узнаешь меня, подлый преступник! Сенат послал людей, чтобы они восстановили порядок. Ты будешь выброшен на улицу, точно так же как вы поступили с моими рабами!
Он отошел от ворот и обратился к вновь прибывшим.
– Этот человек ворвался в мой дом и жестоко обошелся со слугами. Я хочу, чтобы его арестовали, – сказал Антонид ближайшему солдату.
От возбуждения в уголках его рта собралась слюна.
– Ну, у него вполне дружелюбное лицо. Давай не будем этого делать, – ответил, усмехаясь, Брут.
Несколько секунд Антонид не понимал, в чем дело, но потом наконец оценил и количество вооруженных людей, стоящих напротив него, и отсутствие у них знаков различия легионеров.
Он медленно отступил назад, вызывающе вздернув подбородок. У Брута это вызвало приступ смеха.
Антонид подошел к своим стражникам. Те явно занервничали, видя, какое количество солдат противостоит им.
– Сенат примет мою сторону! – крикнул «пес Суллы», но голос его сорвался.
– Попроси своих хозяев назначить время для слушания. Я сумею защитить свои права по закону, – ответил Юлий, открывая ворота, чтобы впустить Брута и его людей.
Антонид злобно посмотрел на него, потом повернулся на пятках и отправился прочь. Стражники последовали за ним.
Цезарь остановил Брута прикосновением руки, когда тот проходил мимо.
– Не слишком мирное сборище, Марк.
Его друг поджал губы.
– Я привел их сюда, так? Ты себе представить не можешь, как тяжело провести в город вооруженных людей. Время Мария миновало.
К ним присоединился Кабера, прошедший через ворота с последними солдатами.
– Стражники у городских ворот приняли меня за богатого купца, – весело сообщил он.
Брут и Юлий не обратили на него внимания: они пристально смотрели друг другу в глаза. В конце концов Марк слегка кивнул:
– Ладно. Но это можно было сделать более осторожно.
Напряжение между ними исчезло, и Юлий усмехнулся.
– Я получил истинное удовольствие, когда этот негодяй стал прыгать от радости, решив, что вы посланы сенатом, – проговорил он, ухмыляясь. – Один этот миг оправдывает шумное появление моих людей.
У Брута все еще был удрученный вид, но улыбка стала медленно расплываться по лицу.
– Возможно. Послушай, сенат узнает от него, что у тебя столько солдат. Будет скандал. Тебе следует отправить какое-то количество воинов в казармы Перворожденного.
– Я так и поступлю через некоторое время, но сначала надо сделать несколько дел. Мои остальные центурии тоже должны быть туда переброшены из поместья.
Неожиданно Юлия поразила одна мысль.
– Как же сенат разрешает присутствие в городе Перворожденного?
Брут пожал плечами:
– Не забывай, что он в списках легионов. Кроме того, казармы находятся за пределами стены, около северных ворот. У меня одна из лучших тренировочных площадок в Риме, а Рений – лучший мастер по части мечей. Тебе следует посмотреть.
– Ты многое сделал, Брут, – сказал Цезарь, похлопав друга по плечу. – Рим теперь не будет прежним, раз мы вернулись. Я приведу к тебе своих людей сразу же, как только буду уверен, что Антонид ничего не предпримет.
Брут протянул руку: его переполнял энтузиазм.
– Нам очень нужны твои люди. Перворожденный значительно окрепнет. Я не узнаю отдыха, пока легион не вернет былую силу. Марий…
Юлий схватил его за руку:
– Нет, Марк. Ты меня не понял. Мои люди присягали мне одному. Они не могут подчиняться тебе.
Он не хотел быть грубым со своим другом, но лучше все прояснить с самого начала.
– Что?.. – воскликнул ошеломленный Брут. – Послушай, они не являются частью какого-либо легиона, а в Перворожденном меньше тысячи человек. Все, что тебе надо сделать…
Цезарь покачал головой:
– Я помогу тебе набрать людей, как и обещал, но не этих. Прости меня.
Брут недоверчиво смотрел на него:
– Но ведь я возрождаю Перворожденный именно ради тебя. Я должен быть твоим мечом в Риме, помнишь?..
– Я помню, – ответил Юлий, опять взяв Марка за руку. – Для меня наша дружба значит больше, чем что бы то ни было, кроме жизни моей жены и дочери. В моих жилах течет твоя кровь, ты это помнишь? А моя – в твоих.
Он немного помедлил и крепко сжал руку друга.
– Эти солдаты – мои Волки. Они не могут находиться под твоим командованием. Давай оставим все как есть.
Брут вырвал руку, его лицо ожесточилось.
– Хорошо. Держи Волков около себя, пока я буду бороться за каждого нового рекрута. Я вернусь в свои казармы – и мои люди тоже. Сообщи, когда захочешь привести туда своих солдат. Возможно, тогда мы обсудим плату за их пребывание там.
Он повернул ключ в замке ворот.
– Марк!.. – окликнул его Юлий.
Брут застыл на мгновение, потом открыл ворота и вышел, оставив створки раскачиваться.
Даже в компании двух стражников Антонид держал руку на рукояти кинжала, закрепленного на поясе, пока они шли по узким темным улицам. Там можно было найти множество потаенных мест, чтобы залечь и выжидать момент, когда враг потеряет бдительность. «Пес Суллы» тяжело дышал, стараясь не обращать внимания на грязные лужи, которые совершенно испортили его сандалии. Один из его людей выругался, угодив ногой в свежую, еще не остывшую кучу.
Дневной свет редко заглядывал в эту часть Рима, а ночью тени приобретали страшноватые очертания. Здесь не было законов, не было солдат и не было жителей, которые могли откликнуться на призыв о помощи.
Антонид крепче сжал рукоять кинжала и пошел быстрее, потому что кроме звука их шагов появился еще какой-то шорох. Он не стал выяснять его причину, а, спотыкаясь, почти вслепую считал углы, нащупывая их рукой. Три угла от входа, потом еще четыре вниз и налево.
Даже ночью здесь ходили люди, чего в центре Рима никогда не бывало. Те, кого они встречали, мало разговаривали. Смутные фигуры торопливо пробегали мимо трех человек, опустив головы и огибая лужи. Когда изредка попадались факелы, на несколько шагов освещавшие дорогу, люди обходили их стороной, словно попасть в границы света значило навлечь на себя несчастье.
Только злоба заставляла Антонида продолжать путь, но даже она не избавляла от страха. Человек, к которому он шел, велел никогда не появляться на этих