с плачем побежали женщины…
— На лестницу! В башню!..
— В башню! В башню!
Тащат узлы, какие-то тряпки — кто что схватил…
— В башню, верные слуги!
На лестнице черно от облепивших её людей, она уже гнётся под их тяжестью, а ненасытная башня все поглощает и поглощает беглецов.
С страшным криком вбежала во двор отступившая с вала стража. Окружённая со всех сторон, она не могла защищаться и бежала, трупами устилая свой путь… По озеру плыли мертвецы с окровавленными лицами.
Все, кто остались живы, карабкались по лестнице, но вот сверху лестницу втащили внутрь и дверь задвинули засовом.
Городищем овладели Мышки. Кто не сдавался, погибал… Тех, что бросали копья, связывали.
Люди кинулись в горницы и клети — искать, брать, вязать… Везде было пусто.
Только в трапезной княгиня оставила жёлтый кувшин с отравленным мёдом, но Мышко, первым вбежавший в горницу, заметил его и швырнул об пол, так что он разлетелся вдребезги.
Победители заполнили терем.
Бросая шапки вверх, они кричали:
— Лада!.. Слава Мышкам!.. Да сгинет Хвост!
Теперь все взоры обратились к башне. Но к ней нельзя было подступиться. Всякого, кто пытался приблизиться, убивали. Сверху обрушивали камни и давили людей…
Вдруг кто-то бросил факел в сарай, другой поджёг расписанный терем… вырвался дым: горели княжеские покои!
— Камня на камне, балки на балке не оставим. В пепел обратим Попелеков! — Сзывая своих людей, трубили Мышки, собирая их в кучу… Всем приказали расположиться во дворе — пусть терем и пристройки сгорят дотла.
Этот день достаточно поработали, о башне будет время подумать завтра.
Пламя мигом охватило сухие деревянные строения. Попрятавшиеся люди ещё не успели выскочить, как огонь обошёл кругом и все обратил в сплошное море пламени и раскалённых углей.
Мышки с другими старейшинами отправились на совет. Выйдя со двора, они поднялись на высившийся неподалёку холм. Здесь им представилось ужасающее зрелище. Наспех погребённые трупы отравленных дядьев и племянников Хвостека вырыли из земли собаки и, растерзав их, тут же околели. Обесчещенные, страшные трупы валялись вперемешку с издохшими псами. Кметы содрогнулись.
— Последний в их роду! — воскликнул Мышко. — Он истребил всех, чтобы никто после него не остался… кроме старого Милоша и слепого Лешека…
— И двоих сыновей его, которые растут у немцев! — прибавил другой.
— Пусть же этим телам пожарище дома его будет могильным костром! — вскричал Мышко.
Позвав слуг, он приказал им собрать тела и отнести их туда, где жарче пылал огонь, дабы сгорели они, а духи их могли понести свои жалобы праотцам.
— Несчастные, — говорили благочестивые люди, — скончавшись, они должны были скитаться по земле, пока не сгнили бы их тела. Костёр словно нарочно зажгли, чтобы они могли сгореть.
Хвостек видел из башни, как челядь собрала трупы, обмыла их водой и, облачив в одежды, положила на носилки и на плечах понесла к костру. Впереди несли останки Мстивоя и Забоя, за ними их детей. Придя на место, где стоял терем, сгребли головни в огромную кучу и в ряд, одно подле другого, уложили тела. Выше покоились оба отца, в ногах у них сыновья.
Бушующее пламя тотчас набросилось на свою добычу. Мышки стали в круг и с благоговением смотрели, как горели останки и на огненном ложе обращались в пепел. Синие огоньки, поднимавшиеся над ними, уводили духов.
С верхних ярусов смотрели любопытные глаза, а пламя, перекинувшись с сараев, которые примыкали к башне, лизало её стены и тянулось кверху, словно хотело проникнуть внутрь.
Дым просачивался в окна.
К вечеру пожар стал затихать. Кметы расположились отдыхать во дворе городища, поодаль от башни, с которой продолжали сбрасывать камни и балки, давившие людей, как солому…
Мышки с другими старейшинами уселись в круг и стали держать совет.
— Что делать с башней и с теми, что в ней укрылись? Огнём их не истребить — камень не поддастся; молотами и секирами не разрушить толстой стены; птицей не взлетишь наверх, а мышью иль кротом под башню не подкопаться: слишком глубоко сидит она в земле… чуть не настолько же под землёй, что и над ней…
— Голодом их возьмём, не губя напрасно людей, — сказал Кровавая Шея. — Расположимся лагерем вокруг. Хватит им припасов на месяц, будем осаждать два; хватит им на два, подождём и дольше… пока их не выморим всех до одного… Чем больше народу попряталось, тем скорей они перемрут там с голоду… А мы часть людей распустим, хватит и половины, чтоб не дать им вылезть из ямы.
Сделали все, как порешили: часть кметов разошлась по домам, а остальные расположились у подножия башни, во дворе городища, и на берегу озера. Только было Мышки уселись за еду, как из ближнего леса выехала кучка людей, остановилась на холме и, оглядев сгоревший терем, медленно направилась к старейшинам. Когда они приблизились, все узнали Бумира и других сторонников Лешека, связанных с ним кровными узами. Они не пошли на огненные вицы, так же как Милош и его род. Бумир подъехал вплотную и, не слезая с коня, кивнул головой Кровавой Шее.
— В пепелище обратили вы княжеский терем, но где же Попелек?
Мышко, смеясь, показал на башню. Бумир покачал головой.
— Всех Лешеков вам не истребить — немало ещё останется нас, отпрысков этого рода… Чего вы хотите от нас?
— От вас? Чтобы вы смирно сидели… и отказались над нами княжить, — ответил Мышко.
— Что ж это? Старая волчья воля ещё бродит у вас в голове? А немцев будто и нет? Вы свергли одного и посадите князем другого.
— Да, но не вас! — возразил Мышко, — не вашего роду, который хотел нас запрячь и на кметах землю пахать… Нет!.. Мы подыщем себе кмета…
Бумир взглянул на башню.
— Думаете приступом её брать? — спросил он.
— Нет… — сухо проговорил Мышко Кровавая Шея, — осаду будем держать, пока они не передохнут с голоду.
Бумир, сидя на коне, слушал, понуря голову.
— Смотрите, как бы немцы не пришли да не стали за них мстить, — сказал он. — А то поплатятся и виновные и невиновные… Они и мой двор сожгут, и ваши поля истопчут, и людей наших угонят в неволю.
Мышки смеялись.
— Будто нет у нас копий? — сказал младший, которого звали Белым.
— А у них и на себе и на стрелах железо, — говорил Бумир, — десяток саксов стоит сотни ваших.
— Так не сотня же их придёт из-за Лабы, — возразил старший Мышко.
— Верно, что не сотня, — согласился Бумир, — да десять саксов призовут сто или двести поморян, а этим до нас недалеко.
— Ну, у этих такие же копья, как