Если бы у железных дорог была возможность обратиться к правительству с просьбой о том, чтобы оно в первом же законе запретило Свифту заниматься улучшением своего дела, чтобы "защитить рабочие места" на железных дорогах или "обеспечить общественную безопасность", они бы так и поступили, и творческое разрушение было бы задушено еще в колыбели. Свифт уговорил второстепенную железную дорогу Grand Trunk, проходящую между Чикаго и Детройтом, принять его новые холодильные вагоны. Затем он отправил мясо в Бостон, через Канаду, недоступную для коррумпированного Конгресса США. Его чикагские конкуренты братья Армур в 1883 г. скопировали его успех и еще лучше разыграли драму торговли и благосостояния. Цена на мясо для бедняков в Бостоне была сдержана, что стало третьим актом драмы улучшения, проверенной торговлей. (Драма не зависела от наличия сотен конкурентов, как это принято считать в экономике; для снижения цен было достаточно двух).
Подобные драмы непрерывно разыгрываются в местном рыночном театре с 1800 года. Таким образом, сталь, автомобили, кондиционеры и компьютеры, с точки зрения количества часов работы, затрачиваемых на их производство, стали намного дешевле и, как правило, лучше. Свифты и Армуры некоторое время получали прибыль, правда, тратя ее на Институт искусств, церковь Грейс в южной части Чикаго и благотворительную деятельность Джейн Аддамс на Холстед-стрит, но также на бриллиантовые безделушки и на пинкертонов для избиения профсоюзных активистов. Но миллионы простых людей выиграли от того, что мясо стало дешевле. Слава богу, что в стране царили конкуренция, сотрудничество и система цен, а не регуляторы и инженеры.
Европейцы стали считать себя наделенными Творцом, а не светским владыкой или государственным бюрократом, неотъемлемыми правами, прежде всего на свободу и собственность. Это была риторика совершенствования. Как заявил Том Пейн в 1776 г. в книге "Здравый смысл", "в наших силах начать мир заново". Мы можем сами решать, что делать со своей собственностью, и, если захотим, устроить на ней винокурню или хлопкоочистительный завод. Вернее, вы как частное лицо можете, без милостивого разрешения суверена, даже если этот суверен - демократическое и протекционистское "мы". Пейн также поддерживал политику свободной торговли и сдержанное республиканское правительство, поскольку, как он отмечал в том же памфлете, "правительство даже в своем лучшем состоянии - лишь необходимое зло, в своем худшем состоянии - непереносимое". В XIX веке за такую риторику европейцы, как ни странно, отплатили частично освобожденными рабами и частично освобожденными женщинами. В конце ХХ века люди от Филиппин до Украины стали рассчитывать на то, что их правительство будет иметь право голоса, как в торговле они имели право голоса, выраженное в долларах. Государство тоже отплатило им демократическим либерализмом, свободной прессой, выборами в Айове, конституцией ЮАР и всеми нашими радостями.
Нужно беречь достигнутый успех как от цинизма, так и от утопизма. Вполне можно опасаться "культурных противоречий капитализма", с ужасом или ликованием сформулированных Дэниелом Беллом, Карлом Поланьи, Йозефом Шумпетером, Максом Вебером, а до них Лениным и Марксом, да и многими либеральными противниками Ленина и Маркса. Беда либерального общества в том, что оно мало защищено от худших левых или правых догм, поскольку его главным принципом является плюралистический недогматизм. Это дает возможность критикам-монистам, которые в нелиберальном государстве, например, в России или Сингапуре, были бы немедленно преданы мученической смерти или посажены в тюрьму.
Традиционный иудаизм, хотя и не всегда прогрессивный, внутренне либерален, с его непрекращающимися спорами между школами Шаммая и Гиллеля. Советский премьер Никита Хрущев жаловался на евреев с точки зрения государственной веры. Его собственная вера имела монистический ответ на все вопросы и поэтому не нуждалась в обсуждении. Она имела идеальную защиту от критики - в ГУЛАГе или психиатрической больнице. Поэтому Хрущев жаловался, что евреи "все индивидуалисты, все интеллигенты. Они хотят говорить обо всем... и приходят к совершенно разным выводам!"²¹ Представьте себе: разные выводы-варианты, которые эволюционно отбираются по критерию выгоды, интеллектуальной или денежной. Как глупо, подумал Хрущев: мы уже знаем. Лешек Колаковский, будучи молодым и разочарованным поляком в 1956 г., когда польский коммунизм показал свою силу, в своем длинном перечне того, "чем не является [настоящий, честный] социализм", писал, что социализм - это не "государство, которое убеждено, что никто не может изобрести ничего лучшего", и не "государство, которое всегда лучше своих граждан знает, где лежит счастье каждого из его граждан"²².
Улучшение действительно может, вступая в противоречие с культурой, взрастить собственных гробокопателей. "Возможно ли, - спрашивал ранний либерал Маколей в 1829 г., - чтобы в лоне самой цивилизации зародилась болезнь, которая ее уничтожит? Возможно ли, что через две-три сотни лет несколько худых и полуголых рыбаков будут делить с совами и лисами развалины величайших европейских городов, будут мыть свои сети среди остатков гигантских доков?"І³ Как он отмечал, при демократии такой несчастный исход может произойти в результате сугубо краткосрочной, основанной только на благоразумии, на правилах интересов, на теории "люди знают, с какой стороны их хлеб - без этики", которую исповедуют утилитаристы среди нас.
Но мы не обязаны признавать утилитарную теорию, основанную только на благоразумии. Она плохо работает как описательная теория за пределами исследований крыс и голубей и некоторых узко экономических контекстов - она потерпела неудачу, например, в реалистических исследованиях международных отношений. Она поощряет неэтичную, потому что нечеловеческую этику, которую можно изучить, например, по записям президента Никсона в Овальном кабинете. Напротив, идеологии имеют значение для людей, и они могут меняться, и из них можно выбирать лучшие. Люди на самом деле открыты для того, чтобы узнать, что использование налоговой службы для преследования радикалов - это плохо, или что буржуазная жизнь может быть добродетельной, или что банкиры должны быть мудрыми, а не умными. Шведский профессор бухгалтерского учета Стен Йонссон (Sten Jönsson) возглавил группу аспирантов Гетеборгского университета, изучающих этику бухгалтерского учета в банковской сфере. Группа выступает за "уместного банкира"²⁴ "Уместность [в классической риторике ее называли "декорум", как у Харимана (2001)] - это морально-этическая концепция, ... которая относится к ценностям в контексте". Идеология, к лучшему или к худшему, учит этике.
Глава 57. И много полярных идей от левых
Некоторые проницательные ученые считают, что "капитализм" появился недавно, и считают так потому, что читали или, по крайней мере, поверили книге Карла Поланьи "Великая трансформация", вышедшей в 1944 году. Они защищают Поланьи и сейчас, спустя много десятилетий после того, как он, вдохновенный дилетант, рискнул заглянуть в экономическую историю, которая тогда едва ли была изучена с научной точки зрения. Возможно, они защищают его сейчас потому, что большая часть