относимся к этому очень серьезно. Приготовление пищи — это акт любви.
— Для Тиннстры это скорее акт насилия, — сказала Зорике.
Раласис хлопнул в ладоши:
— Разве это не одно и то же? Я рассказывал тебе о времени...
— Эй! — сказал Тиннстра. — Не говори ни слова.
Зорика приподняла бровь:
— Ты что-то хочешь мне сказать, мама?
— Нет. — Тиннстра откинулась на спинку стула, наслаждаясь смехом, наслаждаясь моментом больше, чем хлебом. Что бы ни свело их всех вместе, ей повезло, что в ее жизни были Зорика и Раласис. Она была...
Боль, подобной которой она никогда раньше не испытывала, пронзила мозг Тиннстры. Она упала со стула, схватившись за голову, и закричала.
Зорика и Раласис бросились к ней.
— Что случилось? — спросила ее дочь, баюкая Тиннстру на руках. — Что происходит?
— Магия. Так... много... магии. — Если Зорика был радугой, то это была бездна. Она пульсировала из самого сердца Айсаира, из дворца. Она была чудовищной, злой, пронзающей Тиннстру насквозь. — Он здесь.
— Кто? — спросил Раласис. — Кто здесь?
— Рааку.
90
Яс
Хутор Арлена
Прошла ночь и часть дня с тех пор, как Кенан запер Яс и Сорина в деревянной клетке со связанными руками и ногами. Ночь и часть дня без еды и без глотка воды. Ночь и часть дня, и никто не пришел их спасти. От остальных жителей деревни тоже не было никаких признаков помощи. Ничего, что дало бы ей понять, что она сможет выбраться из этой передряги живой.
Из всех передряг, в которые Яс умудрялась попадать, эта была худшей. И, скорее всего, последней. Она почти слышала, как Ма ее отчитывает. «Вот что ты получаешь за то, что суешь свой нос в дела других людей, — сказала бы она. — Когда же ты наконец усвоишь этот урок?»
— Слишком поздно, черт возьми, — прошептала она. Боги, ей хотелось плакать.
На вид клетка была ничем не примечательной, всего лишь несколько деревянных столбиков, связанных между собой бечевкой, но Яс и Сорин безуспешно пытались ее расшатать. Оказывается, Плачущие Люди кое-что смыслили в строительстве тюрем.
Не помогало и то, что она провела весь день, наблюдая, как ублюдки собирают вещи и готовятся покинуть Хутор Арлена. Время определенно истекало, прежде чем… что?
Этот вопрос крутился у нее в голове с тех пор, как Кенан приказал посадить их под замок, но у нее не хватало смелости задать его Сорину. Теперь она поняла, что этого не избежать.
— Что они собираются с нами сделать? — спросила она.
Сорин поднял голову:
— Это зависит. Хотя ничего хорошего.
— Я догадалась.
— Они могут взять нас в рабство и продать дальше — если нам повезет.
— Мы оба знаем, что это не так. Так что расскажи мне плохие новости.
— Мы оба мертвы.
— Я вроде как тоже это поняла. Это будет быстро?
Сорин отвернулся:
— Нет.
— Черт.
Когда он снова посмотрел на нее, в его глазах был неподдельный страх.
— Проблема в том, что... мы оба Плачущие Люди, и им не нравится, когда один из них переходит им дорогу, поэтому Кенан захочет устроить спектакль, чтобы ни у кого больше не возникло никаких смешных идей.
— И?
— То, что они делают — то, что они обычно делают, — называется Орел.
— Орел?
— Ага, — сказал Сорин. — Они разрезают тебе спину, сдирают кожу, чтобы достать легкие, и затем расправляют их, как окровавленные крылья, на всеобщее обозрение.
— Черт. — Ей хотелось блевать. Ей хотелось кричать.
— Я пару раз видел, как это делается. Бедняге требуется минута или две, чтобы умереть.
— После первого надреза?
— После того, как расправили легкие.
Яс поднесла связанные руки к лицу и закрыла глаза. Ее начало трясти. Она жалела, что спросила. Она жалела о многом, что теперь никогда не произойдет. Она знала, что не будет ни спасения, ни отсрочки в последнюю минуту. Что за способ умереть!
Когда она снова открыла глаза, первое, что она увидела, была гора, на которой они так долго жили, где спрятали Ро. Слава Четырем Богам, по крайней мере, он там в безопасности и не увидит, что с ней случилось.
И все же она отдала бы все, чтобы обнять его в последний раз.
На глаза навернулись слезы. Сдержать их было невозможно.
Сорин подошел к ней и взял ее за руки. Их головы соприкоснулись.
— Я не хочу умирать, — всхлипнула она.
— И я.
Она посмотрела на него затуманенными глазами:
— Извини.
— Тебе не за что извиняться.
— Есть. Я все просрала. Для тебя. Для меня. Для всех.
— Ты ни в чем не виновата. Ты не заставляла Кенана приходить сюда.
— Я, черт возьми, послал к нему Броса за помощью.
— Ладно, это была не самая лучшая твоя идея. Но все же, это не твоя вина, что они плохие люди.
— Я должна была быть плохим человеком!
— Не-а, может, тебе и не нравится выслушивать от кого-то гадости, но это не делает тебя плохой. Не такой плохой, как эти.
Яс прислонилась спиной к столбу и насухо вытерла лицо тыльной стороной ладони:
— Какое-то время я верила, что я крутая. Мне это нравилось.
— В этом-то и проблема. Власть — это приятное чувство, особенно для тех, у кого ее никогда не было за всю жизнь, как у нас с тобой.
— Как же ты тогда стал Плачущим Человеком? Через свою семью?
— Не-а, мои отец и мать были самими обычными. Каждый день они вкалывали до изнеможения, чтобы заработать хоть какие-то крохи, кланяясь и выпрашивая у каждого, у кого было на две монеты больше, чем у них. Мне было невыносимо видеть их такими. Не мог понять, почему они не сопротивлялись. Я имею в виду, что мой отец был крупным мужчиной. Он мог постоять за себя. Я видел, как он сбивал с ног других мужчин, которые были в два раза крупнее его. Но он никогда ничего не делал с этим, кроме как перекладывал мешки и ящики для других людей в доках. Я поклялся, что никогда не сделаю ничего подобного, что я не буду таким, как он. Чертовски глупо, на самом деле.
Потом один из ребят, которых я тогда знал, начал подрабатывать