себе. – Цель оправдывает средства!»
Отсюда и телеграмма, которая повергла Риту в глубочайшую радость, к коей примешивалось и страстное любопытство.
Глава 10
Ответная телеграмма
Женевьева Летурнёр выхватила телеграмму из рук Риты.
– Осторожность – залог безопасности, – промолвила она поучительно. – Давай-ка сожжем это компрометирующее свидетельство.
Она взяла коробок восковых спичек, который открыла кончиками красивых пальцев.
– Нет, – сказала Рита. – Верни мне ее, умоляю! Быть может, это первая памятная вещица из множества ей подобных… Я так этого хотела! Кто знает? Кто знает, сколько других телеграмм, писем, увядших цветов и всевозможных безделушек составят ей компанию, перевязанные красивыми лентами, в ящике моего туалетного столика? Не нужно ее сжигать.
– Это неблагоразумно. Если твоя мать или твой отец…
– Я вольна поступать так, как мне заблагорассудится! – гордо возразила девушка, резко вскинув темноволосую голову.
– Хорошо, моя дорогая. Но скажу без обиняков, я думала прежде всего о себе. Если о моем потворстве узнают твои родители…
– Тебе нечего бояться.
– Что ж, ладно: пусть это будет твоей первой памятной вещицей. Желаю тебе собрать блестящую коллекцию! Только, прошу, не потеряй ее. Прощай, послание надежды! Бывают случаи, когда телеграммам следовало бы быть зелеными[89].
– Никто никогда ее не прочтет, так что не беспокойся: твоей репутации ничто не угрожает, – заверила подругу Рита, забирая у нее листок бумаги.
– Очень на это надеюсь… Знаешь, а ведь Люк де Сертей непременно задумается над тем, что случилось. Твой ответ его явно озлобил, и сейчас он, должно быть, спрашивает себя, почему ты попросила его подождать еще немного… Как думаешь, ему не взбредет в голову связать мое появление на теннисном корте с тем, что ты ему посоветовала запастись терпением?
– Конечно же нет. Я и до твоего прихода выказывала нерешительность…
– Хм! Понятное дело, но то была нерешительность взволнованная, испуганная, тогда как после матча ты выглядела уже совсем по-другому! Ты казалась довольной, возбужденной, твои глаза сияли, моя прекрасная Рита!
– Я старалась сдерживаться, но это было так трудно!
– Думаю, дорогая, в будущем у тебя будет масса возможностей научиться контролировать свое хорошенькое личико! – мило пошутила мадам Летурнёр.
– Нужно ему ответить! – вдруг встрепенулась Рита. – Успокоить его. Он ведь, бедняжка, даже и не знает, что у нас здесь творится. И потом, это ведь такой пустяк – сообщить ему, что его телеграмма дошла до меня. Ну пожалуйста, Женевьева!
Она умоляла.
Спичечный коробок был открыт не напрасно: Женевьева закурила тонкую сигарету турецкого табака.
Опустившись в кресло, она с напускной покорностью положила себе на колени большой блокнот.
– Диктуй, – сказала она, свинчивая колпачок с дорогой, сделанной из эмали сиреневого цвета авторучки.
– Господину Шарлю Кристиани…
– Да что ты там мямлишь, словно воды в рот набрала! Господину… как там его?..
– Шарлю Кристиани, – повторила Рита, не заставив просить себя дважды.
Имя, произнесенное красивым твердым голосом, прозвучало с хрустальной музыкальностью, торжественное, воздушное и словно евангельское.
– Я бы так никогда не смогла! – призналась Женевьева. – Сразу видно, что ты корсиканка и влюблена…
– Тсс! Не произноси этого слова!.. Еще не время!
– Адрес я уже написала. Дальше!
– Телеграмма получена и передана. Пока ничего нового. Принятие любого решения отложено. Всего наилучшего. Летурнёр.
– Ну вот и все. Просто и со вкусом. За эти две написанные мною строчки кто угодно мог бы приказать твоему милому папеньке вздернуть меня без суда и следствия!.. А теперь, полагаю, мне следует сходить на почту?
– Естественно. И поскорее, а то можешь не успеть.
– Господи, за что мне все это? – запричитала мадам Летурнёр, вне себя от восторга.
Она убрала свои золотисто-желтые волосы под красный берет и вышла из комнаты, нежно подталкивая перед собой подругу.
– До скорого, Джульетта, – сказала она. – Будет нам и соловей, и жаворонок, и шелковая лестница с небольшим балкончиком на конце!
Они расстались в коридоре, где уже сгущались вечерние сумерки.
* * *
– Она уйдет уже сегодня, так ведь? – поинтересовалась Женевьева у девушки в окошке огражденной решеткой кассы.
– Да, мадам, мы отправим ее сию же минуту.
– Благодарю вас.
С вежливой улыбкой, которая продолжала играть на ее губах, она неспешно повернулась и поплыла, словно легкая дымка, что клубится в лунные ночи над болотом.
На пороге почтового отделения, зажав в руке стопку писем, уже застыл, чтобы приветствовать ее, только что появившийся Люк де Сертей.
– А вот и триумфатор! – улыбнулась она, проходя мимо.
– Прошу меня извинить, – любезно промолвил он. – Боюсь, опоздаю отправить все это до закрытия.
И он устремился внутрь.
«Непохоже, чтобы он на меня сердился, – подумала Женевьева. – В конце концов, быть может, он ничего и не заподозрил… И все же на случай полагаться не следует. Приди он несколькими минутами ранее, мог бы невзначай и увидеть мою телеграмму. Или вдруг бы приемщица попросила меня повторить имя адресата: „Шарль Крис… Кристиани, верно, мадам?“ Прелестный вечер, ничего не скажешь! Господи, спасибо, что я была избавлена от этого затруднения, как говорят добрые люди. Все у Риты будет хорошо, раз ей благоволит удача».
Пока мадам Летурнёр потихоньку удалялась от почты, неспешно спускаясь по пологому склону, стоявший у окошка кассы Люк де Сертей смотрел ей вслед. Времени у него на это было с запасом.
– Что у вас, мсье? – спросила у него минутой ранее молодая приемщица.
– Два заказных.
– Уйдут только завтра утром, с первым курьером. Если позволите, я отошлю вот эту телеграмму; я здесь одна сейчас, так что больше некому…
– Да-да, конечно. Раз уж все равно поздно для моих писем…
В глубине зала, начав электрическую передачу телеграммы, застрекотал телеграфный аппарат Морзе.
Мадам Летурнёр медленно шла вниз по дороге. В вечерних огнях ее красный берет выделялся на ослепительно-белом фоне стен, мимо которых она проходила, ярким пятном редкостного оттенка. Похоже, Люк де Сертей совсем не заинтересовался Женевьевой, и если бы она могла его сейчас видеть, то успокоилась бы совершенно. Быть может, она была бы даже шокирована таким отнюдь не лестным безразличием, превосходившим все ее пожелания. Он смотрел не на женщину, но машинально, на фоне белизны декора, провожал глазами ту красную точку, яркую, словно фрагмент витража, которую являл собой в лучах заходящего солнца ее головной убор. Его взгляд был отсутствующим, словно у слепца.
В глубокой тишине вечера слышались лишь неясные, прерывистые голоса, звучавшие где-то по соседству, и сухая трескотня телеграфного манипулятора.
– Я – в вашем распоряжении, мсье! – сказала приемщица.
Насадив на длинную иглу листок с текстом, она поспешила к окошечку.
– Мсье!.. Мсье!..
– Ах да!.. Вот, держите: два письма и две открытки.
Казалось, он думает о чем-то