– В матери? Неужели?
Движение поглаживающих мою кожу пальцев замедлилось, потом они и вовсе остановились. Он чуть сжал мою шею и заставил посмотреть себе в лицо. Взгляд его голубых глаз впился в мои дрожащие губы, но понять их выражение было невозможно. Губы его приоткрылись, но он тут же мотнул головой, прогоняя слова, готовые с них сорваться.
– Уильям! – взмолилась я. – Отпустите меня! Я не имею никакого отношения к вашим планам.
Он по-прежнему пристально смотрел на меня – так, словно и не слышал моих слов. Потом слегка наклонил голову к плечу и прищурился. Я почувствовала прикосновение металла к своей шее.
– Сегодня ночью я думал вас убить…
Лицо его было словно высечено из мрамора, на нем не отражалось ни единой эмоции.
– С вами много возни, но…
Он издал нервный смешок и умолк. Взгляд Гордона был все так же прикован к моему лицу, но нож он, к моему огромному облегчению, убрал.
– Однажды я нашел дневник, очень подробный… одного человека, который знал моего настоящего отца. Он описал его как человека… очень своеобразного. Ничего лестного я не прочел, надо признать. А еще этот человек в мельчайших деталях описал мою мать… – Он пропустил между пальцами спутанную прядь моих волос. – Волосы черные как смоль, глаза цвета океана, молочно-белая кожа… – Он выдержал паузу, и взгляд его стал холодным. – Сегодня ночью я пытался представить вас двадцать лет назад. Думаю, вы были на нее похожи. Джордж ее знал. Обстоятельства моего рождения туманны, и однажды я попросил его рассказать мне правду. И он сказал, что моя мать была простой служанкой, которая решила воспользоваться мною, чтобы получить часть состояния моего отца. Когда же она поняла, что ничего не выйдет, то убила его, бросила меня и сбежала. Я ненавижу эту женщину так сильно, что мне хочется ее убить! И я пообещал себе, что сделаю это.
– Вы сказали, что она умерла, помните?
– В моих мыслях – да. Но не на самом деле. Однажды в дом Джорджа пришла новая кухарка. Много лет она служила у моего настоящего отца. Она тоже знала мою мать. Я начал ее расспрашивать, и она рассказала совсем другую историю. Но я все равно… решил, что буду верить Джорджу. Гораздо проще ненавидеть тех, кто причинил нам боль, чем пытаться их понять. Разве не так, Кейтлин Данн?
С этими словами он отдернул руку, присел передо мной и уперся локтями в колени. Я словно увидела его другими глазами. По мере того как невыразимая боль и ужас заполоняли мою душу, Уильям безжалостно заталкивал мне в рот носовой платок. Потом, для верности, он закрепил его веревкой, концы которой завязал у меня на затылке, вышел и закрыл за собой дверь.
Какое-то время я пребывала в состоянии шока. Разум и сердце отказывались понимать, отказывались принять очевидное. «Вы можете сделать вид, что забыли…» Эти слова внезапно обрели совсем другой смысл.
В сознании вдруг всплыли смутные воспоминания. Как такое забыть? Крики женщины, все нутро которой рвется, болит… Крики повитухи, приказывающей тужиться снова и снова… Неумолкающий грохот ставен на ветру… Бекки, которая бегает по комнате, молясь за роженицу и за дитя, которое не торопится явиться на свет… Ну почему она не пойдет и не закроет то чертово окно? Да и присутствовала ли я вообще в этой сцене первого акта пьесы? Была я зрителем или же исполнительницей главной роли? У меня появилось предчувствие, что скоро меня заставят сыграть свою роль в последнем акте этой грустной комедии…
Мне стало трудно дышать. Я вцепилась в обшивку лодки, и частички сухой краски забились мне под ногти. Мне вдруг захотелось засмеяться, но смех застрял в горле. И только всхлип вырвался наружу. Нет, это невозможно! Так не может, так не должно быть!
* * *
Солнце клонилось к закату, раскрашивая небо и выбеленные известкой стены домов в Монтрозе в розовые, аметистовые и малиновые тона. Отголоски криков разносились эхом по улицам и достигали ушей мужчин из Гленко, уединившихся в небольшой комнате, смежной с общим залом трактира. Армия якобитов томилась от нетерпения в стенах городка. Слухи о скором отъезде принца подняли в рядах простых солдат, многие из которых уже успели увидеть недалеко от берега три корабля под французскими флагами, волну недовольства.
Все ждали сигнала выступить на Абердин. Советники Якова-Эдуарда рассудили, что предпочтительнее будет отвести войска чуть дальше вдоль побережья и разбить лагерь там. Как только решение было обнародовано, подозрения угасли и ярость утихла. Солдатам было объявлено, что Претендент последует за армией, как только отдохнет немного и подкрепит силы трапезой. Чтобы рассеять последние сомнения, оседланную лошадь принца поставили у входа в дом, где он расположился со своей свитой и охраной.
Аласдар-Ог внимательно смотрел на Лиама. Губы его были плотно сжаты, и он в задумчивости поглаживал седые волосы. Наконец он поправил берет и спросил:
– Ты уверен в том, что говоришь?
Лиам кивнул.
– Вчера Патрик получил подтверждение.
Внимание обоих привлекли крики, это офицер кавалерии отдавал приказы на улице, на которую выходили окна. Лиам задыхался в этом маленьком задымленном помещении, но не недостаток воздуха был тому причиной. Он знал, что Кейтлин находится здесь, в пределах городка, во власти убийцы, а он ничего не может предпринять ради ее спасения. Он глотнул еще виски и мрачно продолжил:
– Дальше этого города Претендент не поедет, Сэнди. Корабли, которые мы все видели, увезут принца и его свиту через Северное море на континент.
В тесной комнатушке загрохотало оружие, послышались недовольные возгласы и шелест пледов. То был конец. Конец мечтам о родине, которая стремится к свободе и обретению своих прав. Разочарование было столь же велико, сколь велики были надежды, когда восстание только начиналось.
Когда пришло сообщение, что армия Аргайла несколько дней назад выступила на Перт, в рядах солдат-якобитов снова воцарилось оживление. Они предвкушали новую стычку с неприятелем и радовались ей. В это же самое время Мар со своими советниками собрались обсудить дальнейшие действия. Дискуссия продолжалась всю ночь с двадцать девятого на тридцатое января. Утром тридцатого был дан сигнал к отступлению. Непонимание и удивление ясно читались на лицах простых вояк, которые ожидали совсем не этого. Они ждали приказа атаковать врага.
На рассвете тридцать первого января четыре тысячи солдат – все, что осталось от армии якобитов, – по льду перешли через речку Тэй и направились к Данди, а оттуда – к восточному побережью. Герцог Аргайлский преследовал противника по пятам: армии отделял друг от друга один-единственный дневной переход.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});