– Поздно… – тихо прошептал аристократ, с презрительной миной взирая на захлестнувшую всех панику. Он сам даже не привстал – негоже показывать простолюдинам, тем более иноверцам, страх.
Однако поднявшаяся суматоха тут же прекратилась – русский корабль обволокли густые клубы дыма, и уши заложило от чудовищного грохота десятков орудий. И начался ад…
– Помогите! – англичанин выплюнул морскую воду, что обжигала рот, и крикнул что было сил. Барахтаться с раненой рукой весьма неприятное занятие, особенно когда понимаешь, что силы уже оставили и придется уходить на дно, а этого ему очень не хотелось. Выжить в горящем аду, найдя спасение в море, – и утонуть?! Это уж чересчур!
– Никак наш барахтается? – крик матроса с проходящего русского фрегата он хорошо расслышал и взмолился. И Всевышний услышал – не прошло и десяти минут, как его под грохот орудий затащили на палубу.
Лишившись халата и фески, с закопченным в дыму телом, он уже не походил на аристократа. Но это и не нужно. Наоборот, опасно. А потому англичанин вульгарно выблевал из себя заглоченную воду.
– Ба, кого я вижу! Это сам сэр Ричард! – знакомый голос привел его в чувство. Это же Ставраки, его давний агент, полезно работающий долгие годы на правительство Его Величества. Однако, проморгавшись, аристократ побелел, хотя под копотью это было не разглядеть.
На греке ладно сидел темно-зеленый русский мундир с погонами майора, а глаза отливали беспощадной веселостью.
– А я вас ждал, сэр! И искренне рад нашей новой встрече! Правда, взаимности вам не обещаю – слишком хорошо вы нам пакостили!
Очаков
– Виктория! Господин фельдмаршал, чудесная виктория!
Миних облегченно выдохнул воздух, ведь до того затаив дыхание он напряженно смотрел на запыленного посланца, прибывшего от императора. И тот, словно поняв обуревавшие старика мысли, крикнул прямо с седла:
– Слава Господу! – Миних с облегчением перекрестился и тут же спросил: – Где и когда?!
Гонец тяжело сполз с коня, покачиваясь на ногах, расстегнул китель и достал футляр с письмом. Миних его взял, но вскрывать не стал – только прикоснулся блеклыми старческими губами к императорской печати.
– Позавчера перед рассветом атаковали турок с фронта главными силами и гвардией у села Фильконешти, что на Кагуле, а дивизии генерала Суворова пошли в обход. Конницу, сипахов и татар рассеяли пушками, а янычар расстреляли из винтовок. Они только до апшеронцев смогли добежать, а там их всех и положили. Его величество сам повел своих гренадер в атаку и выручил полк из беды!
– Надеюсь, государь не ранен?!
– Янычары разрубили на нем каску и кирасу, но проникающих ран нет, хотя внешних очень много. Государь крови достаточно потерял, ослабел немного, – гонец помедлил, сглотнул. Пыль забила глотку – за сутки двести пятьдесят верст проехал. Добавил осторожно: – И скорбит – генерал Гудович погиб смертью храбрых, поведя Преображенский и Семеновский полки в атаку!
– Жаль Андрея Васильевича! – Миних сказал с видимым огорчением. Он знал, как Петр Федорович относился к своему начальнику штаба. И старик истово перекрестился, отдавая долг погибшему.
– Турецкий лагерь окружили и сожгли ракетами, он еще горел, когда меня к вам отправили с пакетом, господин фельдмаршал!
Миних открыл футляр, вытащил письмо, крепкими пальцами разорвал конверт. Писал Румянцев – почерк и подпись он узнал сразу. Прочитал – брови гневно сошлись на переносице. Перечитал еще раз и заскрипел зубами от сдерживаемой ярости.
– Виктория небывалая, господа! – старый фельдмаршал повернулся к стоящим на некотором отдалении генералам и офицерам осадного корпуса. – Сорок тысяч осман перебиты, много турок и татар утонули в Кагуле – река забита трупами и чуть не вышла из берегов. Тысячи трупов лежат в сожженном ракетами лагере, но пересчитать их пока невозможно – турки только начали сдаваться в плен. Их было полтораста тысяч – они рассеялись как дым. Армии великого визиря больше нет – только немногие смогли спастись бегством. Наших потерь и одной тысячи не наберется. Вот так воевать нужно, господа!
Восторженный гул волной прошелся среди собравшихся, но тут же прервался. Увидев ожесточившееся лицо фельдмаршала, все разом замолкли. Старик повернулся назад и увидел, как от стен дымящегося от трехдневной бомбардировки Очакова быстро пошли два офицера, сворачивая белый флаг. И все для него сразу же стало ясным.
– Мы послали к сераскиру парламентеров с требованием о сдаче. Вы видите – он отказался. Государь мне пишет, что живот даровать тем, кто о пощаде просит. Сераскир отказался – участью Бендер пренебрег. А потому приказываю войскам, мне врученным…
Старик остановился, цепким и строгим взором обвел генералов и офицеров. Те сразу подтянулись, лица стали решительными и суровыми – штурм много крови отнимет, это все понимали ясно.
– Возобновить обстрел немедленно! Через три часа, по красной ракете, колоннам идти на приступ. Гренадеры и охотники впереди. И еще одно – император Петр Федорович приказывает… Тех, кто о сдаче не помышляет, – бить без жалости. Город отдаю на три дня!
Лица солдат и казаков, что на отдалении прислушивались к громким словам фельдмаршала, моментально вспыхнули ликующей радостью. И тут же по солдатским рядам пошел гул:
– Три дня на город дал!
– Братцы, Живодер расщедрился!
– Ужо оторвемся, станичники!
– Погуляем всласть!
– Наконец-то подобрел!
Фельдмаршал усмехнулся – он знал солдатское нутро. Разграбление взятого штурмом города – дело обычное. Распаленные яростью и озверелые от своей и чужой крови солдаты всегда бесчинствуют. Так зачем их сдерживать – ведь правильно государь ему отписал – если враг не сдается, то его уничтожают. Такой кровавый штурм туркам уроком станет, и более коменданты других крепостей упрямиться не будут. Османы жестокость сами понимают и одобряют, иного не приемлют.
– Очень надеюсь, господа генералы, что солдаты будут достойны вашей храбрости, какую показывает его императорское величество, не жалеющий сил и крови для победы русского оружия!
Генералитет от слов фельдмаршала посуровел лицами и угрюмо засопел. Кому хочется прослыть трусом, а потому пожелание фельдмаршала было, по сути, приказом возглавить штурмующие колонны. Могут, конечно, и убить при штурме, на миру и смерть красна, зато слава будет принадлежать только храбрецам, что османскую ярость переломят.
– Флоту атаковать совместно с войсками, – Миних повернулся к стоящему в одиночестве моряку в черном мундире с серебряными погонами. Он его запомнил по дерзкой ночной вылазке, когда удалось взорвать турецкие корабли, и приказал командору оставить дерзкого капитана у него для связи с флотилией.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});