Читать интересную книгу Красно-коричневый - Александр Проханов

Он вспоминал Афганистан, но не картины боев, не пикирующие вертолеты, не горящие кишлаки и проломанные кровли мечетей, не морги, не блестки капельницы над голой забинтованной грудью, не мух, облепивших распухшие губы убитых, не пленного моджахеда, издающего едкое зловоние страха. Он вспоминал розовое деревце, цветущее на темном каменном склоне, белую сладкую пыль, летящую по ветру над грудами спелой пшеницы, зеленую воду канала с серебряной вспрыгнувшей рыбой, глянцевитые изразцы минарета в лимонном вечернем небе и странное волнение, когда смотрел, как женщина, накрытая с головой шелковой легкой тканью, идет, и угадываются ее сухие легкие щиколотки, молодая грудь, горячее дыхание.

Ему хотелось снова там оказаться, но не воином, не офицером разведки, не усталым от боев и болезней, а маленьким мальчиком в расшитой бисером шапочке, сидящим на берегу голубого арыка.

Вспоминая, любуясь, перебирая любимые, запавшие в память картины, он незаметно уснул. И ему привиделся сон.

Будто он плывет по озеру, над которым нависла тяжелая лиловая туча. Сыплет молниями. Он видит, как вокруг него вонзаются острые огненные штыри, прожигают воду, кипят в глубине ртутными пузырями, взрываются паром и брызгами. Он плывет среди падающих молний, страшась, чтобы в ноги, в грудь не ударило током. Чувствует, как по озеру пробегают волны и судороги электричества.

Он проснулся от ужаса. Его бил озноб. Не холод, исходящий от ледяного бетона, а предсмертный ужас, сотрясающий тело. Он понимал, что это его последняя ночь, что наутро его ждут пытка и неизбежная смерть. Свершится то, чего он боялся больше всего, – он умрет в застенке, среди врагов, вдалеке от любимых и близких, и никто из друзей не услышит его предсмертный вопль, никто не закроет его мертвые, выпученные от мучений глаза.

И он стал молиться. Молил Бога, чтоб Бог был рядом с ним. Не спас его, не избавил, не вырвал из рук мучителей, а был рядом в час его смерти. Не оставил его наедине с палачами, а находился на месте казни, поддерживал его в немощи и страданиях.

Он молился горячо, бессловесно. И так сильна была его мольба и вера, что он вдруг услышал отклик. Эта была внезапная теплота, проникшая ему в плечо, спустившаяся ниже, в грудь, в область сердца. Словно кто-то накинул на него теплый плат. Неслышно положил на плечи теплые руки.

Бог был здесь, рядом. Бог был с ним. Вошел, как теплое дыхание, в его молящееся открытое сердце. Благодарный, счастливый, израсходовав последние силы на эту молитву, Хлопьянов снова уснул.

Он проснулся от звуков снаружи. Полоса над железной дверью ярко горела. Плоские лучи низкого солнца освещали шершавый бетон потолка. Лязгнул замок. Дверь распахнулась, и он увидел пылающий брусок утреннего трепещущего мира, и в этом мире несколько черных плоских силуэтов, как вырезанные из фанеры мишени. Он смотрел на них, а они на него, прижавшегося к стене, освещенного ворвавшимся солнцем.

Одна из черных теней двинулась, спустилась вниз по ступеням, и Хлопьянов узнал Васюту, его мощные, враскоряку ноги, охваченные тонкой спортивной тканью, приподнятые крутые плечи, на которых плотно, без шеи, круглилась стриженая голова.

– Встать! – приказал Васюта и, не дожидаясь, исполнения приказа, поддернул его за шиворот, так что треснули швы, и он секунду висел на воздухе в кулаке у Васюты.

Они вышли наружу. Утро было перламутровым, влажным, сверкающим. Вилла из розового кирпича была увита до окон зеленым плющом. Несколько полуоблетевших золотистых деревьев прозрачно пропускали свет солнца.

«Неужели я?… Мое последнее утро?» – отрешенно подумал Хлопьянов.

Его провели вдоль стены на задний двор, где был вкопан спортивный турник. У столбов стоял Хозяин в новенькой камуфлированной форме и невоенных, лакированных штиблетах. И Каретный в кожаном, до земли, пальто с плохо выбритым землистым лицом. Тут же гурьбой стояли охранники с автоматами, выглядывал из-за угла хромированный радиатор «мерседеса». Хлопьянов все это оглядел молниеносным, ищущим избавления взглядом. Но стена высока, с белой колючей спиралью. Врагов много. И руки его, отекшие и беспомощные, скованы железом.

Его подвели к перекладине. Становясь под железный, натертый до блеска прут, он успел заметить посаженные вдоль стены кусты роз и стоящее рядом полно налитое ведро с круглым, слепящим на солнце зеркалом воды.

«Поливают… – отрешенно подумал он. – Зачем поливать, когда осень…»

Васюта подтолкнул его под железную перекладину. Примериваясь, прищуря глаза, передвинул его чуть в сторону. Хлопьянов, беспомощный и униженный, почувствовал себя вещью, которую помещают на определенное место среди других вещей. Для тех, кто это делает, его личность и жизнь уже не имеют цены, приравнены к неодушевленным, выполняющим упрощенные функции предметам. И ему стало страшно.

Васюта обмотал вокруг его щиколоток брезентовые ремни, затянул потуже. Больно ударяя ребром подошвы по косточкам, раздвинул ему ноги, закрепил ремни у подножья струганных, врытых в землю столбов. Он сделал это умело, заученными движениями. Так в кузнях ставят в станок лошадей перед тем, как подковывать.

Он обошел Хлопьянова со спины, разомкнул наручники. Хлопьянов попытался выпрямить, перевести вперед затекшие руки, но Васюта рывком перехватил запястья. Обмотал сначала одно, потом другое ремнями и свободные концы закрепил у вершин столбов. Расставив ноги, разведя руки, Хлопьянов был растянут ремнями, помещен в прямоугольник перекладины, как человек на рисунке Леонардо да Винчи. Венец Вселенной в своих совершенных пропорциях вписан в систему «золотого сечения».

Эта мимолетная мысль показалась ему забавной, но он сразу забыл о ней, ибо Васюта достал короткий нож и, действуя им, как скорняк, располосовал его одежду. Сделал несколько длинных хрустящих надрезов. Содрал и сволок с него брюки, пиджак, рубаху. Отшвырнул ногой ворох изрезанных тканей. Во время своих распарывающих взмахов он слегка задел Хлопьянову ногу. И теперь, голый, растянутый на ремнях, Хлопьянов чувствовал, как бежит по ноге горячая щекочущая струйка крови.

– Свежачок готов! – усмехнулся Васюта, отступая и словно любуясь изделием рук своих. – Беседуйте на здоровье!

К нему приблизились двое, Хозяин и Каретный. Последний приотстал на полшага, пропуская вперед Хозяина. Растянутый на ремнях, повторяя своим голым распятым телом рисунок Андреевского флага, Хлопьянов смотрел на них.

– Нас интересует правда о проведенной вами операции. – Хозяин едва шевелил стиснутыми губами, и глаза его гипнотически сверкали, как два флакона с синей ядовитой жидкостью. – Вы провели операцию по захвату сверхсекретных документов. Истинный контейнер исчез, а нам подбросили пустышку. Кто унес чемодан с документами? Где он сейчас? Зачем вам понадобилось возвращаться в Дом Советов за никому не нужной пустышкой?

– Отвечай, – спокойно добавил Каретный. – Сам понимаешь, тебе лучше во всем признаться.

Хозяин обращался к Хлопьянову на «вы», при этом губы его брезгливо выпячивались. Было видно, что он испытывает к Хлопьянову временный интерес, утолив который, больше не вспомнит о нем. Каретный обращался на «ты», и в этом обращении было нетерпение, страсть оскорбленного человека, желавшего поквитаться.

Хлопьянов, голый, чувствуя, как ветер вылизывает ему пах и подмышки, думал, что может сейчас взмолиться, выпрашивая себе пощаду. Расскажет все немногое, что знает о чемоданчике Руцкого. Поделится догадкой о неведомом хитроумном разведчике, перехитрившем их всех. Прокравшемся в его кабинет, подменившем спрятанный кейс. Своей искренностью, желанием быть полезным вымолит себе жизнь. Его отвяжут, снимут с ременного распятия.

Или напротив, смерть неизбежна, муки его неизбежны. И в последний перед смертью час он плюнет в лицо мучителям, покажет, как умирает презирающий их офицер.

Но и то, и другое было бессмыслицей. Не могло повлиять на врагов, которые, недоступные состраданию, закрытые для эмоций, желали, ценой его мучений, добыть информацию. Понимая это, Хлопьянов решил сосредоточиться на чем-нибудь постороннем и как можно дольше, пока можно будет выносить боль и страдание, думать об этом постороннем. О розах, о глянцевитых листьях и вялых подмороженных цветах, о жестяном ведре с зеркальной слепящей водой.

«Зачем поливать, если осень… »

– Тебя спросили, ответь! – повторил Каретный. – Согласись, глупо умирать из-за грязных носков Руцкого!

– Не знаю ни о какой операции, – сказал Хлопьянов. – Был только этот чемодан. Меня, как и вас, обманули.

– Скажите, ведь у вас есть женщина. Подруга, жена, не знаю, как ее назвать, – сказал Хозяин. – Вы отправили ее из Москвы, желая уберечь от опасности. У нас есть все основания полагать, что вы снабдили ее нужными нам документами. Истинный чемодан у нее. Куда вы ее отправили? Где ее спрятали? Обещаю, мы не причиним ей вреда. Получим чемодан и отпустим.