Читать интересную книгу Сентиментальные агенты в Империи Волиен - Дорис Лессинг

Он выпрямился на месте экзаменуемого и заговорщически улыбнулся мне:

— Я готов.

Откровенно говоря, все это было выглядело просто скверно.

— Товарищи. Друзья… — Кролгул, видно, рассчитывал, что Инсент запнется на этом самом первом ключевом слове, но случилось нечто более ужасное. На висящих за спиной Инсента мониторах мы все увидели, как иглы не то чтобы зарегистрировали ужасающие пики и всплески и высоту эмоций, наоборот, часто их просто было не видно — они рисовали свои графики на горизонтальной координате графика. Так низок был эмоциональный уровень Инсента, что вся его система перешла в режим обратного хода. При слове «друзья», которое он, конечно, произнес с должным интервалом после слова «товарищи», так что нервы экзаменаторов должны были завибрировать в ожидании, иссяк даже тот минимум эмоций, какой еще оставался в нем. Иглы прямо на наших глазах зашкалили ниже горизонтальной координаты графиков. Инсент говорил ровно, почти приветливо, хотя прекрасно знал все полагающиеся интонации и паузы. Он успешно преодолел то место в тексте, где говорится о вопиющем неравенстве и несправедливости, и так далее, хотя в нем буквально не осталось никакого запаса сил. Я видел, как экзаменаторы ерзали и перешептывались. Кролгул безумно перепугался, все время смотрел на меня: он никогда не видел ничего подобного и даже не знал, что в принципе может существовать такое состояние. Он боялся, что я собираюсь его наказать.

Уж кто-кто, а Кролгул, возможно, один из всех жителей нашей Галактики, никогда, вероятно, не сумеет понять, что такое свободная воля. По крайней мере, сейчас; да и долго еще не сможет.

Инсент все гудел:

— Жертва. Да, жертва… — И вдруг упал, натянув и оборвав проводки, ведущие к приборам.

Я подбежал к нему и привел его в чувство. Инсент не стал спрашивать, где он, это он понял сразу и поднялся, ослабевший, но в сознании.

Смущенно посмотрел на меня и попросил:

— Клорати, лучше бы вы отвели меня назад в гостиницу. Я свалял такого дурака.

А Кролгулу бросил:

— Ладно, с тобой я еще не покончил. Хотел доказать, что могу пройти твой тест, а потом разобраться с тобой, зная о своей неуязвимости для… — и заплакал мелкими бессильными горькими слезами, но эти слезы были вызваны его слабостью и опустошенностью.

Мы шли к двери, а Кролгул бегал вокруг нас, ахал и восклицал:

— Но… но… надеюсь, вы не считаете нас во всем виноватыми! Я ничего не знал о намерении Инсента, я снимаю с себя абсолютно всякую ответственность!

Инсент был слишком слаб, так что мы не могли сразу покинуть здание. Мы ненадолго присели в вестибюле и наблюдали, как учащиеся готовятся к экзамену по Риторике; они тренировались друг на друге, по очереди выступая в роли резонатора, и проверяли себя на тех местах в тексте, которые, из-за наличия контрольных слов и своей общей тональности, на экзамене окажутся более трудными, чем отступления.

— Что же тогда является нашей целью? Что? Да как минимум сияющее будущее для всех нас и наших детей! Что нам мешает построить этот рай на земле? Мы все знаем, что ничто не мешает! В нашей земле заключено богатство — минералы. Почвы наши плодородны. Наши моря и атмосфера планеты дают нам пищу. Сердца наши полны любви и желания жить счастливо в счастливом мире, где нет места печали! Что в нашем прошлом порождало горе, делало нас недобрыми? Да только отсутствие воли — взяться и устранить все это. А теперь все изменится, потому что у нас есть воля и есть средства. Вперед, и давайте возьмем в свои руки то, что наше по праву наследования, — счастье. Счастье и любовь.

Инсент слушал все это не просто равнодушно: я с радостью заметил на его лице откровенное презрение.

— Какая жуткая чушь, — бормотал он.

— Рад слышать это от тебя. Надеюсь, и дальше будешь думать так же.

— Ну, я бы выдержал этот тест, если бы не вырубился, верно?

— Да, но у Шаммат есть такие ключевые слова, которых они тут не употребляют.

— Есть и такие, да? Что это за слова? Нет, не говорите мне, а то я вдруг не устою. Я вправду чувствую себя совсем больным, Клорати. Голова кружится, мне надо прилечь.

Он улегся на скамью лицом вниз, руками прикрыл уши, а я продолжал наблюдать за оживленной сценкой. И представьте себе, Джохор, испытывал при этом смешанные чувства! До чего они все привлекательны, те, кого собрали со всей «Империи» Волиен. Прежде всего, их отбирали в основном за принадлежность к привилегированному сословию: у нищих бедняков редко хватает энергии и желания добиться положения облеченного властью. Этих выбрали за природные способности. И еще потому, что в них природные способности сочетаются с перспективой; множеством перспектив теперь, когда «Империя» распадается. Они молоды по большей части; получили образование, в том смысле, в каком это слово понимается в заштатных уголках Галактики; они полны жизни, полны решимости добиться успеха. Из всех кандидатов, которых я наблюдал, пока Инсент лежал и восстанавливал свое внутреннее и внешнее равновесие, мало кому удалось дойти до конца трудного отрывка, выбранного ими самими для экзамена. Еще меньше человек сдадут сам экзамен. Но все они вернутся в школу Кролгула и снова запишутся на учебные курсы: эти ребята верят в себя и в будущее, которое обещает им Кролгул.

Шаммат рыщет по «Волиенам» — воспользуемся этим местным разговорным выражением для обозначения планет, принадлежащих «Империи» Волиена, — и отслеживает каждое публичное собрание, выискивая людей с намеком на талант. Некоторые юнцы, возможно, выскочившие поораторствовать из искреннего сочувствия многим несчастным, из искренней мечты о сияющем будущем, вдруг обнаружат рядом какого-то типа, который их понимает и разделяет их самые затаенные мысли, мечты, надежды. «Какой же ты молодец, — красноречиво говорят сочувствующие глаза этого нового друга. — Твои прекрасные идеи делают тебе честь! Пожалуйста, продолжай…» И тогда этот избранный, теперь уже отобранный Шаммат, понимает, что его усилия поощряемы, его речам аплодируют, сверх всего каждым словом ему дают понять, что у него появились новые товарищи, друзья, понимающие то, чего не понимают другие; оказывается, его новый друг считает, что он сделан из более тонкого, более благородного, более храброго материала, чем большинство. Ох, как умно Шаммат умеет воспользоваться инстинктом развития лучшего, что заложено в каждом человеке, в каждом порождении Галактики! Но хотя щедрый на похвалы и одаренный воображением всепонимающий друг поддерживает этого неофита, но допускается и благоразумная, тщательно продуманная критика. «Это лучше бы сформулировать немного по-другому», — заметит, скажем, Кролгул, если этим другом окажется он, а часто именно он им и оказывается, потому что обладает сверхъестественной энергией. «Можно, я тебе предложу формулировку более выразительную…» И как счастлив будет этот обнадеженный, что ему встретился искренний друг, который может не только поддержать, но и научить. И вот уже заложены основы карьеры, у которой нет будущего при существующих порядках, этот рост относится только к области идей; честолюбцу, когда он видит хаос, безобразия, беспорядки эпохи распада, чудится за всем этим какое-то бесконечно благородное общество, с ним самим во главе. Но Шаммат никогда не говорит ни в одной из своих компетентных критических речей ничего вроде «Ты стремишься править своими товарищами». Только «Ты жаждешь служить народу». Имея Шаммат на своей стороне, эти молодые люди изучают науку карьерного роста с помощью Риторики, и когда их сочтут созревшими, им предложат курс обучения…

«У тебя это очень хорошо получается», — скажет Кролгул, проявляя себя скромным другом, единомышленником. Он говорит каждым взглядом, улыбкой, касанием руки: «Мы с тобой вместе против тех, других, кто не понимает», — методика эта типична для Шаммат. «Хотел бы ты стать еще лучше? Знаешь ли, мы можем тебя научить. Кто мы? Скажем так, друзья. Но тебе мешает один недостаток — не возражаешь, если я скажу, какой? Конечно, это здорово, на тебя просто приятно смотреть, как ты вдохновляешь аудиторию, как умеешь вести других за собой и сам увлекаешься, достигаешь таких высот страсти, что сам опьянен своими мечтами. Но если хочешь уметь сдерживаться, как настоящий профессионал, то этот этап тебе надо оставить позади!» И тут Шаммат подстилает подушку, чтобы смягчить удар, убаюкивает своим пониманием, какое разочарование испытал неофит. Потому что во всех «Волиенах» — на Волиене и в его колониях, — благодаря влиянию Волиена искренность чувств высоко ценится. Такая высокая оценка объясняется лицемерием Империи — ведущим качеством правящего класса этой правящей планеты. (Правда, с нашей точки зрения, правление было довольно коротким, но его вполне хватило, чтобы заразить целую группу планет этим недугом.) Лицемерная мысль выражается такими словами: «Мы, волиенцы, жертвуем собой, чтобы поделиться с вами, нашими детьми, бесконечными преимуществами нашего руководства вашим развитием». Этот лживый постулат порождает целый ряд чудовищно лживых чувств: высоко ценятся плач, переживания, демонстрирование своего плача и «переживаний». Их ценят даже те бунтующие мыслящие молодые люди, которые видят насквозь лицемерие «руководства» и желают только освободиться «навечно» от Волиена. Шаммат знает, как трудно человеку искреннему услышать, что он должен научиться отделять свое желание добиться совершенства мира от умения выражать это желание словами, подсказанными холодным и наблюдательным умом… Нет, ему трудно даже воспринять эту необходимость. «Нет, нет, — бормочет Кролгул, воплощенное сочувствие, — я не прошу тебя меньше сопереживать страданиям других. Как ты можешь подумать такое про меня, когда ты меня уже достаточно хорошо знаешь? Отбрось эту мысль! Никогда! Но чтобы твои речи звучали эффектно, чтобы содействовать прогрессу нашей Галактики, чтобы уметь выражать бесконечные и законные требования голодных, бедных, страждущих, несвободных, — ты должен научиться пользоваться словами, но не давать словам овладеть тобой».