В КУРИЛКЕ. Рахманинов, Сергей Васильевич (1873–1943) — великий русский композитор, пианист и дирижер.
В период столыпинской реакции, наступившей после поражения русской революции 1905–1907 гг., когда в русском искусстве получили развитие модернистские течения, Рахманинов отстаивал и продолжал в своем творчестве традиции русских классиков в музыке. Однако угнетающая атмосфера реакции сказалась на ряде произведений Рахманинова. Так, симфонической поэме «Остров мертвых» (по мотивам одноименной картины Арнольда Беклина, 1909) свойственны мрачное, трагическое настроение, пессимизм. Отсюда оценка Маяковским «Острова мертвых» — «невыносимая мелодизированная скука».
ПАМЯТНЕЙШАЯ НОЧЬ. — В «Парижских очерках» (1923) Маяковский в шутливой манере писал: «Бурлюк и я стали футуристами от отчаянья: просидели весь вечер на концерте Рахманинова в «Благородном собрании» и бежали после «Острова мертвых», негодуя на всю классическую мертвечину».
Этот эпизод, происшедший 4 февраля 1912 года, явился «поводом для сближения, почва для которого, как мы видим, была подготовлена раньше… Таким образом, сближение Маяковского с Бурлюком и в его лице с «левым» модернизмом началось на негативной основе, на почве неудовлетворенности существующим искусством. При этом в сознании Маяковского — при активном содействии Бурлюка — официальный консервативный «академизм» и традиции реалистической классики постепенно сливались в общее понятие «старого» искусства, которому следует противопоставить нечто принципиально новое, революционное… Маяковский шел в «левый», объективно псевдореволюционный лагерь искусства, субъективно преследуя свои, революционные, цели…» (Г. С. Черемин. «Ранний Маяковский», стр. 30).
СЛЕДУЮЩАЯ. В этот вечер совершенно неожиданно я стал поэтом. — Маяковский читал стихи Д. Бурлюку осенью 1912 года. Как отмечалось раньше (см. комментарий к главам «Первое полустихотворение» и «11 бутырских месяцев»), Маяковский писал стихи еще в 1907 году (для журнала «Порыв») и даже в одиночной камере Бутырской тюрьмы (1909). Однако известно и более раннее свидетельство о первых поэтических опытах Маяковского.
Следовательно. Маяковский не стал поэтом в один вечер. Строкам стихотворения, которые он прочитал Бурлюку, предшествовали опыты поэтического творчества, начиная с первого гимназического стиха и «первого полустихотворения». Сам же Маяковский, организуя в 1929 году выставку «20 лет работы», вел отсчет своей поэтической работы с 1909 «тюремного» года.
ТАК ЕЖЕДНЕВНО. «Багровый и белый» — начальные слова стихотворения «Ночь».
ПРЕКРАСНЫЙ БУРЛЮК. — Буржуазные толкователи жизни и творчества Маяковского, авторы антиисторических и вульгаризаторских работ о Маяковском «отталкиваются» в своих «исследованиях» преимущественно от слов «Прекрасный друг. Мой действительный учитель». Сторонники «левых» течений в искусстве также охотно цепляются за эти слова, «пытаясь доказать, что истоки творчества Маяковского находятся в футуризме и что футуризму обязан он своим поэтическим развитием. Буквально истолковывая строки автобиографии, современное буржуазное литературоведение всерьез хочет представить Бурлюка «учителем Маяковского» (Г. С. Черемин. «Ранний Маяковский», стр. 32).
Советское литературоведение в ряде убедительных научных исследований показало, что истоки новаторства Маяковского лежат не в футуризме, а в связи поэта с Коммунистической партией, с пролетарским освободительным периодом борьбы в России, с лучшими традициями передовой русской литературы.
Известно, что сам Маяковский считал, что «научить» кого-либо поэтическому искусству невозможно (см. его статью «Как делать стихи?»).
Импонировавшая вначале Маяковскому антибуржуазная фразеология Бурлюка и так называемый «антиэстетизм» были на самом деле буржуазной идеологией и эстетизмом наизнанку.
Маяковский вскоре охладел к Бурлюку. На вопрос своего товарища по партии Вегера, «что такое Бурлюк и ему подобные», Маяковский ответил, что это «предприниматель, подрядчик: я работаю, а он антрепренер, я пролетарий, а он богач» (В. И. Вегер. — ГММ).
«Когда Володя вернулся из Америки и зашел к нам на Пресню, сестра Ольга Владимировна спросила его: «А как там поживает Бурлюк?» — Володя, усмехнувшись, ответил: «Он теперь уже не Бурлюк, а Бурдюк» (Стенограмма воспоминаний Л. В. Маяковской. — ГММ).
Под флагом борьбы с «застоем искусства» Бурлюк с необычайной легкостью озлобленного буржуазного обывателя оплевывал всех лучших представителей русской национальной культуры. «Ваятель будущего, на многие годы, на всю жизнь, на все времена», как громогласно афишировал он самого себя, Бурлюк вскоре после Октябрьской революции уехал в Соединенные Штаты Америки. И там, спекулируя именем Маяковского, Бурлюк в своих изданиях, выдержанных в стиле буржуазной рекламы, представлял Маяковского как футуриста, стремясь снизить великого поэта революции до своего уровня. В 1956 году этот «ваятель будущего», раболепствуя перед буржуа, изливал свою душу в печати: «Мы благодарны нашему богу за то, что он помог нам и спас нас… За тихую, счастливую, творческую жизнь в США».
Известный советский ученый литературовед Е. И. Наумов, опровергая бытовавшую легенду о плодотворности встреч Маяковского с Бурлюком, писал о «ваятеле»-эмигранте: «Этот эстет и коммерсант в искусстве, несмотря на сочувственные слова Маяковского о нем, мог играть лишь отрицательную роль в идейной эволюции поэта» (В. В. Маяковский. «Семинарий». Издание четвертое. Л., Учпедгиз, 1963, стр. 35).
…завез к себе в Новую Маячку. — Имение графа Мордвинова, в котором управляющим был отец Д. Д. Бурлюка.
«ПОЩЕЧИНА». — «Пощечина общественному вкусу», сборник футуристов, в котором были напечатаны стихотворения Маяковского «Ночь» и «Утро». «Пощечина», по одним данным, вышла в декабре 1912 года, авторы же сборника — Д. Бурлюк, В. Хлебников, А. Крученых и др. — в листовке, изданной в начале 1913 года, указывали время выхода — 1913 год В В. Маяковский писал: «Футуризма как единого точно формулированного течения в России до Октябрьской революции не существовало…
Единственным манифестом этой группы было предисловие к сборнику «Пощечина общественному вкусу», вышедшему в 1913 году» (Письмо о футуризме, 1922).
Писатель Б. А. Лавренев, знавший Бурдюков, так пишет о «зарождении» «отечественного футуро-кубизма». «Коренастый, неуклюжий коротконогий Давид Бурлюк, приставив к глазам неразлучный лорнет, стоял перед развешанными по стенам мастерской своими превосходными, немного импрессионистскими пейзажами… и, кривя рот, говорил, что на классических традициях, на серьезной живописи в наше время ни славы, ни капитала не наживешь и что нужно глушить буржуа и обывателя дубиной новизны. Таково было «идейное» обоснование новаторства в литературе и искусстве» («Советские писатели. Автобиографии») М., ГИХЛ. 1959, т. 1, стр. 616).
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});