— Когда? — сумела она выдавить из себя.
— Через несколько месяцев... я еще точно не решил.
В тот вечер Рене поняла, что должна бежать.
Она почти не выходила из своих комнат — не хотелось. Есть тоже не хотелось, и подносы часто возвращались на кухню нетронутыми.
В город Рене теперь выезжала редко — только в магазины, в сопровождении шофера, который не отходил от нее ни на шаг и платил за все выбранные ею товары; ни денег, ни кредитных карточек у нее самой не было. Иногда ей удавалось утаить остатки мелочи, которую она брала у него, чтобы купить прокладки в туалете или расплатиться за чашку кофе, однажды — украсть кошелек горничной, но там было совсем немного, всего сто восемь франков. Все это она прятала в потайном проходе за зеркалом, Виктор так и не узнал о его существовании.
Иногда она забиралась в этот проход и спускалась на второй этаж — смотрела, слушала... Там жила женщина, которую любил Виктор — мать его сына.
Едва увидев мальчика, Рене поняла, что это сын Виктора — такое сходство невозможно было объяснить просто дальним родством.
Едва увидев своего мужа рядом с Марией, она поняла, что он любит эту женщину. На лице его не было и следа обычной мрачности, глаза сияли нежностью — он улыбался и рассказывал что-то. Подбежал мальчик — Виктор схватил его, подкинул в воздух, поймал и рассмеялся вместе с ним. Рене никогда раньше не слышала, чтобы он смеялся...
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Километры автобана оставались позади, а Рене все рассказывала. Заплакала она лишь один раз, когда заговорила о Нелли. Почему-то именно это воспоминание было для нее особенно болезненным — не потерянный ребенок, не побои, не любовница мужа — а гибель старенькой беспомощной собачонки.
— Значит, он привез свою любовницу и поселил прямо в доме? — переспросил Тед.
Еще четыре года назад он понимал, что ей будет плохо с Виктором — но не предполагал, что настолько плохо. Неудивительно, что она так изменилась...
— Да, — Рене пожала плечами. — Зато он с ее появлением вроде как... успокоился и ни разу больше меня не ударил.
Ему захотелось сделать так, чтобы Виктор больше никогда никого не ударил — возможно, из-за усталого безразличия, с которым это было сказано. Чтобы подавить этот благой, но, увы, бесплодный порыв, Тед полез в сумку за сигаретами. Вспомнил, что положено спросить разрешения у дамы, и поинтересовался:
— Ничего, если я закурю?
Дама не стала возражать. Впрочем, мысленно ему трудно было назвать Рене дамой — девчонка, и все. Неважно, что ей почти двадцать пять, все равно девчонка, наивная, доверчивая и уязвимая — и в то же время сильная и упрямая.
— А как тебе все-таки удалось бежать? — спросил он.
— Из дома моей крестной. Я с самого начала знала, что это проще всего сделать именно там, только боялась, что он раньше отправит меня... в психушку. Но Виктор, как и все нувориши, изрядный сноб, — это прозвучало настолько презрительно, что Тед не смог удержаться от улыбки. — Моя крестная — графиня де Клери, кузина бабушки. Бабушка всегда говорила, что мозгов у нее меньше, чем у курицы, но для Виктора это не важно, зато можно сказать кому-то: «Моя родственница, графиня де Клери...» Вчера был ее день рождения — такого случая он упустить не мог, а идти туда без меня выглядело бы неприлично, — вдруг она осеклась и тихо сказала: — Господи, это только вчера было...
Только вчера... Рене специально выбрала себе серебристое платье — оно ей совершенно не шло, и кожа выглядела болезненно-желтой, что Виктор не преминул заметить, зато к нему отлично подходило подаренное им колье с рубином. И не только оно...
На прием они, согласно правилам хорошего тона, прибыли на пятнадцать минут позже, чем были приглашены. Тетя Жермен благосклонно кивнула Виктору и накинулась на Рене с объятиями, повторяя:
— Эта диета тебе не подходит! Ты себя просто губишь! Пойдем, я тебе расскажу, как я сбросила лишние полкило!
Рене постаралась изобразить маленькую наивную девочку — главное, чтоб никто не заподозрил, что ее бледность вызвана не диетой, а тем, что внутри у нее все трясется, как натянутая струна. Диета...
Она старалась держаться поближе к графине, всячески подлизывалась и внимательно слушала про диету. Их даже вместе сфотографировал репортер светской хроники — Виктор, не отходивший от нее ни на шаг, был явно доволен, что тоже попал в кадр.
Взяв с подноса бокал шампанского, Рене сделала вид, что споткнулась, и украсила подол мокрым розовым пятном. Мельком заметила помрачневшее лицо Виктора и огорченно обернулась к графине:
— Тетя Жермен... Мне, наверное, придется уехать! Простите... Вы же видите... — пару слезинок не пришлось выдавливать из себя, они потекли естественно. — А я так хотела потанцевать!
— Ах, деточка, как же это?! Виктор, не смотрите на бедную девочку так!
И тут — самый главный ход! Неуверенно, словно только сейчас это придумав, Рене спросила:
— А может, я переоденусь в какое-нибудь платье Алисы? Можно? Тетя Жермен?! — и улыбнулась робкой улыбкой наивной неловкой дурочки.
Графиня просияла.
— Конечно! Как же я сама не подумала! — взяла Рене за локоть и повлекла за собой к боковой двери. Виктор попытался было последовать за ними, но она, хихикнув, бросила через плечо: — Нет-нет, у нас, девочек, есть свои маленькие женские тайны!
Добравшись до комнат внучки, графиня открыла гардероб и с энтузиазмом начала перебирать платья.
— Тетя Жермен, мне так неудобно — вы тратите на меня время, а там гости! Давайте я поищу сама? — предложила Рене и, потупившись, добавила: — И... Виктор сердится, что я такая неловкая — может быть, вы займете его беседой на несколько минут?
Тетя Жермен понимающе закивала и удалилась, теперь счет шел на секунды. Хорошо, что Алиса в Англии, а то и ее бы пришлось куда-нибудь спровадить!
Быстро раздевшись, Рене отбросила в сторону платье и начала лихорадочно рыться в гардеробе. Нашла джинсы, примерила — оказались велики размера на два. Джинсы шестнадцатилетней девочки! Неудивительно, что Виктор как-то сказал: «Тощая, как щепка — ни морды, ни груди, ни задницы!»
Подпоясавшись потуже ремнем, она надела кроссовки; выдирая волосы и не чувствуя боли, расчесала тщательно уложенную высокую прическу — скорее, скорее! Свитер... неважно, что велик — сейчас все так носят!
Осторожно открыв дверь, выглянула в коридор — там никого не было. Выскользнула, повернула к выходу на галерею. На улице шел дождь, и никто не заметил, как она перелезла через перила и спрыгнула на землю.
Рене вспоминала, переживая заново каждое движение, каждый шаг — снова становилось страшно и приходилось напоминать себе, что все это уже позади. Она не стала рассказывать про этот страх и про то, как лежала на бревнах, повторяя: