удивлюсь, если узнаю, что вечера Вера проводит у вас, а не у своих сокурсниц. Возможно, вам она сказала, что матери на ее жизнь и вовсе наплевать, но это не так.
— К чему же вы клоните?
— А к тому, что я желаю своим детям хорошей и счастливой жизни. Я не буду скрывать — вы не самая лучшая партия для дочери видного военного. Хороший человек, да, но для жизни нужно что-то большее. Однако я знаю Веру — переубеждать ее в чем-то себе дороже. Я могу лишь сохранить надежду на то, что вы будете стремиться к лучшему, как сами сегодня сказали. Но знайте — если с вами моя дочь окажется несчастлива, мне ничего не будет стоит испортить вам жизнь. Люди уходят, но накопленные за жизнь связи остаются, и ими я умею пользоваться.
— Довольно емко, я ценю, когда говорят по делу.
— И все же мы друг друга поняли? — вопрос был более чем риторический.
— Разумеется.
Когда я покинул квартиру, оказалось, что Вера все это время ждала меня в подъезде. Она жестом показала мне молчать, а, спустившись, мы зашли за дом.
— Тебя трясет весь вечер, что случилось?
— Не знаю, я сегодня вся комок нервов, тревожусь попусту. Что она тебе сказала?
Я вкратце пересказал наш с Байраковой диалог, и Вера немного успокоилась.
— Я уж подумала, что она с тебя живого не слезет. Главное, что все прояснилось. Не исключено, что мне тоже предстоит разговор.
— Твоя мать любит тебя, поверь. Я понял, что за тебя она может и глотку перегрызть.
— Теперь прошу тебя отдохнуть. Если поторопишься, то догонишь Надю.
— В этом нет смысла, я лучше прогуляюсь с тобой до трамвая, а потом вернусь раньше. — Скажу, что замерзла.
— Как знаешь.
Время было позднее, но город и не думал засыпать. Предпраздничная суматоха здесь была особенно наглядной. Люди, как муравьи, сновали туда-сюда. Их с сумками, полными дефицитных и обывательских продуктов, мотало от одного магазина к другому. Скорее всего, у каждого из них была большая семья, они планировали собрать много гостей. В какой-то степени я порадовался, что был лишен всех этих хлопот. Мы неторопливо шли с Верой, а снег лениво падал на наши волосы и одежду.
— Ты придешь в среду? Мы с Юрским будем тебя ждать, он даже обещал свою фирменную новогоднюю селедку под шубой.
— Уж если вы так тщательно готовитесь, я, конечно, с радостью. К тому же сейчас домашним не до меня. Мама все ждет, когда Филипп позовет Надю замуж, а сама сестра в постоянном напряжении.
— Я не заметил между ними особой нежности.
— Так бывает, когда люди прагматично подходят к вопросу брака. Надя не из тех, кто с головой бросится в омут — ей важно убедиться в его надежности. Да и у Долгорукого требования к будущей жене не абы какие. Чувства придут после, но лишь потому, что они подходят друг другу.
Незадолго до того, как пришел, трамвай, Вера вдруг задала вопрос, на который мне меньше всего хотелось бы отвечать.
— Как сейчас обстановка дома?
— Не спрашивай. Фурманшу кремировали, уже прошли и похороны, и поминки. Я так понял, что расходами занимался Гуськов. Поплавский теперь сам не свой, ходит, как в воду опущенный. Не думал, что увидеть труп окажется для него таким ударом. Жора уже вступил в наследство и, кажется, в январе собирается вселять новых жильцов.
— Быстро он все провернул… ты не передумал идти к Орлову?
— Я уже сам не знаю. Мне на душе неспокойно, не знаю, куда деться от этих мыслей. Я выйду на работу пятого, глядишь, решу что-то для себя.
— Я поддержу тебя, что бы ты ни решил.
Я замер на секунду, мне хотелось задержаться в этом мгновении.
«…что бы ты ни решил».
Не помню, чтобы мне когда-то говорили эти слова. В этот момент я любил Веру так сильно, как, наверное, не любил никогда. Даже сейчас — темным вечером, на пронизывающем морозе, в круговороте безумства, рядом с ней я чувствовал себя дома и был благодарен жизни за этого человека. Я прижал ее к себе, а она, не ожидав моего внезапного порыва чувств, от неожиданности покачнулась. Потом посмотрела на меня внимательно и даже обеспокоенно:
— Все хорошо?
— Да. Все замечательно. Я люблю тебя.
— Я тоже тебя люблю, Лёва. Все будет хорошо.
Глава 2
Новый год, как и ожидалось, мы встретили вместе с Марком Анатольевичем и Верой. Поплавский на всю ночь куда-то ушел, никому ничего не сказав, а вернулся под утро и завалился спать на целый день.
Стол вышел скромным, но сытным, все остались довольны. Из радио то и дело раздавались знакомые и милые слуху песни, Марк даже пригласил Веру потанцевать. Под бой курантов мы даже поддались старой шалости сжечь написанные на бумажках желания и испить пепла вместе с шампанским. Юрский отправился спать почти сразу. На следующее утро он должен был ехать к старым друзьям в Подмосковье на всю неделю.
Мы с Верой почти всю ночь напролет проболтали у меня в комнате и только с рассветом вспомнили, что не обменялись подарками. Ей я вручил серебряную брошь-планку с жемчужинкой в центре. В свое время она не один год пролежала в шкатулке матери, так как никогда ей не нравилась, а выкидывать было жалко. Я же получил от Веры запонки.
— У них похожая история. Отец носил их только по молодости, а потом у него появились другие, посолиднее. Мама не знает, что я их сохранила. Чем пылиться в ящике, пусть лучше они будут у тебя.
— Я тронут, Вера, правда.
В понедельник я и Жора вышли на работу. С нашей последней встречи на похоронах мы больше не виделись и не разговаривали. Он не смотрел мне в глаза, и мы тихо вели прием, каждый со своим пациентом. За все прошедшие дни я понял лишь то, что к Орлову не пойду до тех пор, пока не буду однозначно уверен в своем намерении.
Когда крайний человек покинул кабинет, Гуськов не выдержал.
— Лев, ей-богу, от этой тишины с ума можно сойти!
— Так выйди в коридор, там на посту у девочек по радио новости передают.
— Не прикидывайся, ты-то явно понимаешь, о чем я.
— Я понимаю то, что единственная причина твоей нервозности — ожидание того, что сейчас в кабинет ворвется главврач с милиционером, и ты