Читать интересную книгу Я - не серийный убийца - Дэн Уэллс

Мама накрыла индейку фольгой и снова сунула ее в духовку.

— Ты про фарш не забыла? — спросил я.

— Фарш не готовится внутри индейки, — ответила она, роясь в буфете. — Кто так поступает, тот напрашивается на пищевое отравление.

Она вытащила маленькую стеклянную бутылочку с коричневатым порошком на донышке.

— О господи, почти ничего нет. Малыш, может, сбегаешь?

Опять «малыш».

— Ну…

— Добеги до Уотсонов и одолжи немного ванили. У Пег наверняка есть. Должен же быть на этой улице хоть один нормальный человек.

Она имела в виду дом Уотсонов. Я не позволял себе думать о Брук с того времени, когда Неблин спрашивал меня о ней, — чувствовал, что она становится моей навязчивой идеей. Я слишком много о ней думал, и мои правила потребовали, чтобы я прекратил это делать. Я хотел сказать матери, что не пойду, но тогда пришлось бы объяснить причину.

— Хорошо.

— Надень пальто. Снова снег пошел.

Я натянул куртку и спустился по лестнице в морг. Там было темно и тихо — мне нравилось, когда там такая обстановка. Нужно будет вернуться сюда позднее, если получится сделать так, чтобы у мамы не возникло подозрений. Я вышел через боковую дверь и посмотрел на дом мистера Кроули по другую сторону улицы. Снег покрыл все вокруг двухдюймовым одеялом. После снегопада все было чистым, — по крайней мере, грязь стала не видна. Белели поверхности машин, домов и крышек сточных люков. Я протопал по снегу к Уотсонам — через два дома от нашего — и позвонил.

Из-за двери донесся приглушенный крик:

— Я открою!

Потом я услышал шаги, и Брук Уотсон распахнула дверь. На ней были джинсы и свитер, светлые волосы закручены в узел и заколоты карандашом. Я избегал встреч с ней после дискотеки, когда она отошла от меня с опаской. Теперь она, увидев меня, улыбнулась:

— Привет, Джон.

— Привет. Моей матери понадобилась ваниль или что-то такое. У вас не найдется немного?

— Это как для мороженого?

— Нет, она такая коричневая — для готовки.

— Ма, — крикнула она, — у нас есть ваниль?

В прихожую, вытирая руки полотенцем, вышла мама Брук и помахала мне: заходи.

— Давай заходи — не держи его там, Брук, заморозишь до смерти, — улыбаясь, сказала она, и Брук рассмеялась.

— Тебе лучше зайти, — сказала она с улыбкой.

Я потопал ногами, стряхивая с ботинок снег, вошел внутрь, и Брук закрыла дверь.

— Брук, давай, теперь твоя очередь! — крикнул кто-то высоким голосом, и я увидел младшего братишку Брук и ее отца — они лежали на полу и играли в «Монополию».

Брук опустилась на пол, кинула кость, отсчитала свой ход и застонала. Ее младший брат Итан захихикал от радости, когда она отсчитала стопку игральных денег.

— Ну что, холодно там? — спросил отец Брук.

Он все еще был в пижаме и теплых шерстяных носках, чтобы не мерзли ноги.

— Давай, па, твоя очередь, — попросил Итан.

— Не страшно, — сказал я, вспоминая предыдущий вечер. — Хотя бы ветра нет.

И я не прячусь среди деревьев, пока мой сосед вырывает легкие у бродяги, так что и в этом смысле тоже неплохо.

Мать Брук вернулась в комнату с упаковкой ванили.

— Этого вам должно хватить, — сказала она. — Хочешь чашечку горячего шоколада?

— Я хочу! — крикнул Итан, вскочил на ноги и бросился на кухню.

— Нет, спасибо, — ответил я. — Маме это для чего-то нужно, так что я лучше побегу.

— Если понадобится что-то еще — пожалуйста, — сказала она все с той же улыбкой. — Счастливого Дня благодарения!

— Счастливого Дня благодарения, Джон! — повторила Брук.

Я открыл дверь, и она пошла проводить меня. Мне показалось, Брук хочет что-то сказать, но она наклонила голову и рассмеялась.

— Увидимся в школе, — сказала она, и я кивнул:

— Увидимся в школе.

Я спускался по ступенькам, и она помахала мне, широко улыбнувшись и сверкнув скобками на зубах. Это было так мучительно-красиво, что я заставил себя улыбнуться. Мои правила неколебимы. Так она в большей безопасности.

Поспешив домой, я запихал ваниль поглубже в карман и сжал руки в кулаки, чтобы было теплее. Все дома, когда их укутал снег, стали похожи друг на друга: белая лужайка, белая подъездная дорожка, белая крыша, углы скруглены, все очертания утратили резкость. Никто, проезжая мимо, не смог бы догадаться, что в одном доме живет счастливая семья, в другом — несчастная и неполная, а в третьем — логово демона.

Праздничный обед закончился настолько хорошо, насколько этого можно было ожидать в нашем доме. На всех каналах шли семейные фильмы или транслировались футбольные матчи, и за едой мама с Маргарет без особого любопытства поглядывали на экран. Я поставил стул так, чтобы видеть дом Кроули, и за обедом не сводил глаз с окна.

Мама без конца переключала каналы. До того как отец ушел от нас, День благодарения был футбольным днем с самого утра и до вечера, и мама каждый год негодовала по этому поводу. Теперь она, попав на футбольный матч, со злостью переключала канал, а на фильмах задерживалась, словно придавая им более высокий статус. Эти каналы не напоминали ей об отце, а потому были лучше других.

Родители никогда не ладили, но их отношения совсем испортились в последний год перед его уходом. В конце концов он переехал в квартиру на другом конце города, где прожил почти пять месяцев, пока шел бракоразводный процесс. Неделю я жил с матерью, а неделю с ним, но даже те короткие встречи, которые происходили между ними во время этих обменов, были для них невыносимы, и ближе к концу они уже останавливали свои машины на разных концах парковки у супермаркета поздно вечером, когда там было пусто, и я тащил в темноту подушку и рюкзак из одной машины в другую. Мне тогда было семь. Однажды, пройдя половину пути от машины матери, я услышал, как взревел двигатель отцовского автомобиля. Он включил фары и дал газ, выезжая на дорогу, завернул за угол и исчез под рев двигателя. С тех пор я его больше не видел. Он присылал подарки на Рождество, иногда на мой день рождения, но обратного адреса на посылках никогда не было. Он для меня все равно что умер.

Праздничный обед завершился покупным тыквенным пирогом со взбитыми сливками из баллончика. Остов индейки замер в середине стола, словно паук. Я вспомнил про мертвеца на озере, протянул руку и щелкнул индейку по ребру. Тихонько щебетал телевизор. За столом явно ощущалось отсутствие конфликта — максимальное приближение к тому счастливому состоянию, которого только удавалось достичь в нашем доме.

«Добрый вечер, приветствую вас на канале „Файв лайв ньюс“. Меня зовут Уолт Дейнс».

«А я Сара Беллоу. Многие люди предпочитают праздновать День благодарения с хорошо прожаренной индейкой за столом, но глубокая прожарка может быть опасной. Мы поговорим об этом через минуту, а сначала новости о Клейтонском убийце, на счету которого сегодня уже три жертвы, включая репортера „Файв лайв ньюс“ Теда Раска. Слушайте репортаж Кэрри Уолш».

Мы все насторожились и уставились в телевизор.

«Город Клейтон погрузился в страх, — сказала молодая женщина-репортер, стоявшая у прачечной. Ей, видимо, навязали эту работу, потому что она была слишком молода и она не могла передать это задание кому-то другому. Картинка в телевизоре была гораздо светлее, чем на улице, и я предположил, что они снимали этот репортаж часа в два дня. — Полицейские машины круглые сутки патрулируют улицы города, и даже теперь, средь бела дня, меня сопровождают вооруженные полицейские. — Оператор взял общий план, и мы увидели, что с двух сторон от женщины-репортера стоят двое полицейских. — Чего же все боятся? — спросила она. — Три нераскрытых убийства за три месяца. У полиции очень мало улик, но репортер Тед Раск, проводивший журналистское расследование, обнаружил свидетельства столь красноречивые, что убийца убрал его. — Голос ее звучал ровно, но глаза были красны, а костяшки пальцев, сжимавших микрофон, побелели. Она была в ужасе. — Сегодня с помощью агента Формана из ФБР мы предоставляем вам эти улики, которые могут вывести следствие на убийцу».

Последовала перебивка, на экране возник какой-то архив, и голос агента ФБР за кадром поведал историю некоего Эммета Т. Опеншоу, жителя Аризоны, который исчез из дому сорок два года назад. На экране появилась его фотография — еще не старый мужчина, лет сорока. Я плохо умею определять возраст. Лицо его казалось смутно знакомым, у старых фотографий есть такое свойство: когда смотришь на них, возникает неопределенное ощущение, что, если бы этого человека постричь и переодеть в более современную одежду, получится кто-то, кого ты встречаешь каждый день. Полиция нашла кровь и следы насилия, но тело так и не было обнаружено. Но (самое главное и причина, по которой то дело связали с убийствами в Клейтоне) тогда тоже были обнаружены следы какого-то черного вещества на кухне жертвы. У полиции были свои версии — о них девушка-корреспондент нервно сказала несколько слов, — но они нисколько не соответствовали тому, что я видел. Да и как они могли соответствовать?