Читать интересную книгу Тень и источник - Игорь Гергенрёдер

Тик проговорил дружелюбно, почти спрятав снисходительность:

– Ближе к истине – взгляды людей, которые живут в России, а не оторваны от неё...

– Извини меня за банальность – большое видится на расстоянии, – возразил Вячеслав Никитич. – Россияне слишком зависимы от злобы дня, и если кто не махнул рукой на то, что будет завтра, впадают в иную крайность: тешат себя сном о чудесном возрождении. Чудо не явится, но надежды на оздоровление обоснованы. Зная Россию, россияне недостаточно знают другие страны, чья история сопоставима с русской. В Аргентине красные появились задолго до нашего Октября, залили страну кровью, почти развалили, царила грабиловка, людей убивали, если в их одежде не было чего-либо красного... – Слотов замолчал, словно спохватившись, что сие слушателю известно.

Тик сказал: здесь есть книга очерков, изданная в Буэнос-Айресе.

– Я как раз хотел посмотреть. О сюжете заболтался... – виновато сказал Вячеслав Никитич. Его вид меж тем показывал, что он не спешит лишать коллегу своего общества.

Тик раздумывал, как ещё отозваться о замысле Слотова, не слишком его обидев. Тот вывел приятеля из затруднения, спросив, а какие ему помогают источники? Эту библиотеку, напомнил Тик, облюбовали германские леваки, в частности, анархо-синдикалисты. Была пора, когда они отправлялись в Россию и, случалось, привозили литературу, каковая не воспроизведена в интернете.

– Я здесь нашёл книжечку, кое-что в ней ксерокопировал... – доверительно поведал писатель. – Статья озаглавлена «Абортированный Распутин».

Лицо Слотова выразило: «О-о?!»

– Сходство – невероятный скачок ввысь. Ну, а причастие объясняет несходство в остальном... – пристально смотревшие глаза Тика на миг повеселели.

– Разница, что ни говори, – заметил тоном согласия Вячеслав Никитич. У него было выражение человека, который понимает больше, чем слышит.

Твой герой, сказал Вольфганг, в своих исканиях отвлекается от сегодняшнего момента. А если проследить путь того, кто у руля ныне? Кое-что оказывается под знаком вопроса.

– Ты уже говорил, – обронил Слотов без любопытства.

Повисла пауза. Дело, поглотившее Тика, упрямо заявляло о себе. Он, словно принуждённо, произнёс:

– Мы с ним появились на свет осенью пятьдесят второго, с разрывом в пять дней. Родители назвали меня Вольфгангом, так сказать, для себя – записали Владимиром. Тёзка, – сделал ударение Тик, – родился ленинградцем, я им стал шести лет. Родители захлопотались с переездом, устройством, и в школу я пошёл почти в восемь: как и он. В шестидесятом году.

– В ту же школу?

– Нет. Мы жили в разных районах.

Слотов знал по прежним рассказам Тика: его отец был физиком, весьма ценимым специалистом. Во время войны его как немца депортировали, он оказался в некой шарашке в Челябинске, где отличился. За него ходатайствовали видные учёные. В пятидесятые он стал настолько нужен, что его, несмотря на национальность, перевели в Ленинград. Это было редкое исключение.

Сейчас Слотов услышал подробности о семье. Ей выделили квартиру в новом доме. Тесную хрущёвку, но отдельную: две комнаты на троих. Тёзка, его отец и мать жили в коммуналке, в одной комнате. Мать Вольфганга стала сотрудником научного журнала.

– Не сочти, что я дёшево злословлю, – промолвил Тик озабоченно, со строгим выражением глаз. – Я называю факт, принципиально важный для дальнейшего... Кто была его мать? Санитарка, позже – уборщица.

Вячеслав Никитич вспомнил, что в своё время отметил это в биографии малоизвестного ещё человека. Приятель повторил, что не насмехается, и произнёс медленно, взвешивая каждое слово:

– Отец – охранник на заводе, потом слесарь, мать не стала никем, кроме как уборщицей. Представь уровень интересов, разговоров в этой семье. Немудрено, что мой тёзка учился не блестяще.

Слотов глядел поощряюще внимательно. Тик приподнял рукопись, под которой на его коленях лежала папка, и раскрыл её, говоря: у него имеются вырезки из газет начала 2000 года; выборы ещё не состоялись, журналисты пока не почувствовали рамки, за которые не стоит выходить. «Посмотри», – протянул вырезку из газеты «Шанс» за 2 февраля. Петербургские журналисты Роман Попов и Станислав Пылёв рассказали, что их герой окончил школу номер 281, куда пришёл после восьмилетки, с тройками по физике, химии, алгебре, геометрии. А какую оценку он получил за сочинение? Что ему поставили на экзаменах по истории, русскому языку? Учителя не могли вспомнить, а на просьбу показать книгу выдачи аттестатов последовал отказ. Директор школы сказала, что была рекомендация этого не делать. Вопрос «от кого?» оставила без ответа.

– Согласись, – проговорил Вольфганг, – что если бы в аттестате у моего тёзки по названным предметам стояли пятёрки, книгу бы показали.

Вячеслав Никитич выразил улыбкой, что вполне разделяет это мнение. Тик, всем видом подчёркивая, что подступает к важному пункту, произнёс:

– И я и он получили аттестаты летом семидесятого. К тому времени у меня с год как была брошюра об условиях поступления в вузы страны. Я выбрал ещё прежде журналистику, но иной раз западали мысли и о другом поприще. Короче, я пережевал всё, что касалось и философского факультета, и юрфака. На философский, как и на факультет журналистики, принимались предпочтительно лица со стажем работы два года.

– Да, о журналистике – точно! – подтвердил Слотов. – Я всё сдал на «отлично», а стажников и тех, кто после армии, приняли с четвёрками.

– Ну, а на юрфак принимали только имеющих стаж не менее двух лет или отслуживших в армии, – сказал Тик. Поступив на факультет журналистики ЛГУ, он, бывало, общался и со студентами юрфака. Указанное в брошюре подтверждалось: они пришли на юридический не со школьной скамьи. – Так как же так мой тёзка шагнул туда прямо из школы? Почему у него приняли заявление, документы?

Слотов, перед которым приоткрыли щёлку, кое-что, казалось ему, разглядел. Он притворился, будто размышляет, затем осторожно заметил:

– Были исключения. У нас в Риге, например...

Собеседник словно услышал то, что и хотел услышать.

– Были везде. Блат, взятка... Но откуда у этой семьи сумма на взятку? Копили?! С какой стати эти папа и мама воспылали идеей, что сын-троечник должен поступать именно на юрфак, да ещё на отделение международного права? Сколько деток из непростых семей метило туда! Конкурс там устрашал. В семидесятом было сорок человек на место. Убедись, – коллега показал ещё одну вырезку: публикацию Андрея Спирина в «Новой газете», в номере за 17-20 февраля 2000 года.

– У нас было восемь, – вставил Слотов, дабы не сидеть молчком.

– У нас – десять, – сообщил Тик и вновь обратился к исходному: – Допустим, мы забыли о необходимом двухлетнем стаже. Но тогда опять же вопрос. Он написал сочинение, сдал устные экзамены по русскому, истории, немецкому на «отлично». А до того в школе? Там, как видно, на оценки поскупились – а с чего в университете расщедрились?

– Подтянулся за пять-шесть недель! – насмешливо восхитился Вячеслав Никитич.

– Будь уверен, многие скажут: а почему нет? При таком конкурсе на такое престижное отделение все места заранее распределены меж блатниками. Ему просто не поставили бы одни «отлично». Только и дел: разок черкнуть не «отлично», а «хорошо».

Слотов хотел заметить, что жил не на Марсе, но приятель опередил его:

– Я не тебе, – он указывал глазами на рукопись, которую придерживал рукой на коленях. – Я задаю вопрос тем, кто не думает над очевидным. – Так вот, – продолжил Тик с ноткой нетерпения, – каким же образом он прошёл на юрфак?

Вячеслав Никитич уже догадался, однако изрёк иное предположение:

– Родство...

«Ответом была улыбка превосходства», – сказал он мысленно. А Тик не улыбался.

– Влиятельные люди из соображений престижа не допустят, чтобы родственница выносила горшки и мыла полы. Её сделали бы, по крайней мере, сестрой-хозяйкой, и она выдавала бы бельё.

– Ты всё учёл! – как бы приятно изумился Слотов.

Приятель, сосредоточенный на самом важном, сказал:

– Покровителя интересовал только мой тёзка.

– Вот ты о чём... – пробормотал Вячеслав Никитич, словно в растерянности от того, что проник в тайну нехорошего свойства.

Память из своих запасов подбросила о подобном. На крупном рижском предприятии комитет профсоюза возглавил необыкновенно молодой человек. Слотову поведали по секрету: паренёк, работавший инструментальщиком, попался на глаза большому начальнику и возбудил в этом мужчине участие. Чуткие ладони приняли птичку, усадили высоко на ветвь... Помнились примеры и из жизни творческой среды. Не только юные поэтессы удостаивались расположения влиятельных лиц. Автора книжицы стихов, не успела она выйти, приняли в Союз писателей, куда не так просто было попасть и соискателям с двумя книгами. Поэт был сотрудником многотиражки, а тут его назначили ответственным секретарём литературного журнала. Распоряжение исходило от персоны из ЦК, и те, кто знал об этом, лишь многозначительным взглядом выражали отношение к причине.