Читать интересную книгу Малюта Скуратов. Вельможный кат - Юрий Щеглов

Малюта в юных годах сим промыслом не занимался. Когда нужда поджимала, шел к известной ему полнотелой, внушительных размеров вдовице и утишал страсть да расплачивался не жадничая. К одной женке даже душой прислонился. Имя потом ее забыл. А она благодарной осталась Малюте навечно. Ласковостью он приворожил и вниманием. Без хорошего, полезного подарка не являлся.

— Откель у тебя к бабам привязчивость? — смеялся Васюк Грязной. — Вроде ты голубок, а не мужик. Куда ярость свою деваешь?

Малюта отмалчивался, а то и замахивался на Грязного. Кулак у Малюты был огромен, и худощавому, верткому охальнику с приятелем не справиться. Малюта, конечно, мог объяснить, откуда у него к бабам такая привязчивость. Семья у Скуратовых-Бельских была дружная. И не особо захудалого рода. Трое братьев. Старшего и младшего Малюта заботой своей не покинул, когда во власть вошел. Отца, Скурата Афанасьевича, Лукьяном в церковной книге записанного, он уважал, а Скурат жену — мать Малюты — берег и относился к ней как голубь к голубке. Вот и нагляделся Малюта мальчонком на семейные отношения родителей, и оттуда у него пошла мечта о хорошо обустроенном доме, и о жене славной, мягкой и доброй, и о детях будущих, тоже славных, мягких и добрых и ни в чем не нуждающихся. Охальнику и матерщиннику Грязному этого не понять. Но, разумеется, Малюта с ним желаниями и мечтами делиться не хотел. Насмешки он не боялся, однако что его, то его. Вот почему он службу цареву дорого ценил и знал: верного пса голодом не заморят. Но надо потрафить и отыскать в Иоанне струнку, на которой, как на домре, скоморох песню играет.

Скурат Афанасьевич вина не пил, жену не бил, на детей не кричал за шалости, а уж не стегал и подавно. Деревня Горка Сурожской волости Московского уезда была едва ли не самым спокойным местом, потому что нрав хозяйский переходил и на крестьян, Скурату принадлежащих. Отец любил повторять:

— Дом и зверю нужен. Без норы лиса не выживет, а гнездо и перелетная птица вьет. Человек без дома дичает и становится разбойником. Хочешь, Гришка, стать разбойником?

— Не, — отвечал Малюта с придыхом. — Я царев слуга.

И хотя в Москве на престоле сидел великий князь, не венчанный царским титулом, его иначе чем царем народ не звал. Мамка сказку Малюте напевала про царя и царева слугу. Царь Малюте не пришелся по нраву, а вот царев слуга — очень. И сильный, и красивый, и верный, и хитрый, и веселый. И избу сложил из толстенных бревен, таких толстенных, что ни огонь ее не взял, ни порохом не разрушило. Разве Грязному поведаешь про мысли, которые обуревали Малюту, когда он издали глядел на расписные терема знатных и богатых бояр, на изощренный узор резьбы и аккуратно врезанные в травяной ковер дорожки, посыпанные желтым песком? Ему нравилось, как жил боярин Алексей Басманов, и он решил добыть себе жилье не хуже. Умельцев наймет — лучше изготовят. И между прочим, изготовили. В Переяславль-Залесском уезде в селе Семеновском усадьбу он отгрохал — загляденье. Сам князь Дмитрий Шуйский, боярин не бедный, чисто русскими харчами вскормленный и красотой русской же — художественной и ремесленной — окруженный, когда все-таки после долгих уговоров добился руки и сердца средненькой дочери Екатерины Григорьевны, не погнушался получить роскошное поместье в приданое. И весьма к нему — к приданому то есть — сердцем прикипел за короткий срок. Увезенный вместе с братом царем Василием IV Шуйским в польский плен, говаривал, сидя в одном из краковских замков перед камельком:

— Возвернемся в Семеновское, Катенька, я тебе такой же сложу. Будешь на старости лет кости греть и мне чулок вязать.

Так ли, или иначе, но девок портить и насильничать над женским полом Малюта не любил, где-то в глубине души понимая, что в подобном отчаянном положении может оказаться и его мать, будущая жена и дочери. Не глуп был Малюта и не лишен чувства справедливости, как ни странно это звучит.

Попозже, первым наперсником Иоанна, выворачивая члены жертвам доносов и царского гнева в застенке, расположенном в подвале Тайницкой башни и тем вправляя им мозги и наставляя на путь истинный, причитал нараспев:

— Как аукнется, так и откликнется. Как ты к Богу, так и Бог к тебе. Грешишь — кайся. Не любишь ближнего, роешь ему яму — полезай в нее сам и поведай нам: каково там?

Человек, сие проповедующий, естественно, не мог издеваться вне служебных обязанностей над женской плотью, если он был человеком искренним, нелицемерным, а Малюта относился именно к людям правдивым, искренним и нелицемерным, как ни удивительно опять это звучит. Русское средневековье было, вообще, правдивым и искренним. Искренность и правдивость есть качества отчасти безоценочные. Закоренелый убийца вполне способен быть искренним и правдивым.

II

Попав в среду военных, Малюта не поддался искушению вести себя как стрелецкая вольница и тем довольно быстро выделился между себе подобными. Жалованье не расфукивал на смазливых бабенок, а отдавал на сбережение верному другу — купчику Веретенникову и в продолжение нескольких лет стал женихом завидным и состоятельным. Одевался чисто и в новое, чем обращал внимание воевод и Басманова. Через него и втерся в дома боярские и слыл там своим человеком, невзирая на внешность несколько отталкивающую. Бояр, безусловно, он ненавидел, но до поры скрывал чувства, отдавая себе отчет, что лишь с их помощью возможно продвижение по военной службе. Не захочет воевода — не даст выдвинуться и отгонит от царя подалее. Ненависть не отменяла настойчивое стремление пробиться в это сословие.

Внешность Малюты, которая так важна в делах сердечных, никому не известна и нигде современниками и летописцами не закреплена. Да и стоит ли ее воссоздавать? В соответствии с обязанностями, которые он выполнял до своей смерти при Иоанне, облик Малюты рисовался отвратительным. Но стал бы женолюбивый, брезгливый и франтоватый Иоанн держать подле себя в таком приближении неряшливого монстра? Похоже, что одни писатели копировали предыдущих. Я вот не возьмусь привнести в портрет свежие краски, но сразу заявлю, что с прежними попытками придать облику черты и характер занятий не согласен. Приведу лишь одну, ибо автор ее именем знатен, а талантом славен. Граф Алексей Константинович Толстой представляет нам Малюту широкоплечим и рыжим. Лоб его будто низок и сжат. Волосы начинались почти над бровями. Скулы и челюсти, напротив, были несоразмерно развиты. Череп, спереди узкий, переходил без всякой постепенности в какой-то широкий котел к затылку, а за ушами были такие выпуклости, что уши казались впалыми. Глаза неопределенного цвета не смотрели ни на кого прямо, но страшно делалось тому, кто нечаянно встречал их тусклый взгляд.

Ну это уже во времена, вероятно, опричнины! Однако дальше, как говорится, больше. Толстому казалось, что никакое великодушное чувство, никакая мысль, выходящая из круга животных побуждений, не могла проникнуть в этот узкий мозг, покрытый толстым черепом и густою щетиною. В выражении этого лица было что-то неумолимое и безнадежное.

Последнее тоже относится к более поздним временам. Советский режиссер Сергей Эйзенштейн, увидев Малюту в актере Михаиле Жарове, сменившем подмостки театров Мейерхольда и Таирова на сцену Малого театра, традиции не изменил. Но портрет — не возразишь! — мастерский. Сразу угадываешь руку классика. Однако в него, то есть в портрет, не очень веришь. «Да отчего же!» — воскликнет читатель, с подозрением относящийся к замечаниям в адрес знаменитостей. Алексей Константинович Толстой хорошо известен неподражаемо ярким и своеобычным дарованием. Это все несомненно, но обязательно стоит заметить, что у Малюты родились дочери внешности привлекательной, вышли они замуж, одна за царя, остальные за царских близких родственников, вращались в высшем обществе — выше некуда! При европейском, сиречь польском, дворе Екатерина в грязь лицом не ударила. Образование дочери получили какое-никакое и в государственных делах след оставили. О сыне Максиме Скуратове мало что ведомо. Но, судя по сестрам, он тоже не на задворках был, так же, как и племянники — Верига Третьяков, сын Бельский, и Григорий Нежданов, тоже сын Бельский. А третий племянник, Богдан Бельский, и в бояре выбился, и оружничим стал, и политический вес приобрел, участвуя в разных интригах.

Откуда тогда сия поросль незаурядная, ежели под толстым черепом никакие мысли, кроме животных страстей, не вились? Не исключено, что и от матери. Издавна на Руси повелось, что вес и влияние женщины в доме с количеством детей возрастает. А трое дочерей у вельможи в средние века забота немалая. Воспитание, приданое, женихи. Женихи — лучше не сыщешь. Приданое — пределов богатству нет, хотя Малюта не воровал и к стяжателям не относился. Взяток он не брал, иначе царь его не пощадил бы. Теперь вопрос о воспитании. И Борис Годунов, и князь Шуйский, и князь Глинский в особенности к неучам и невежам не принадлежали. По тем временам они получили отменное образование, а Борис имел ум державный и привязал к себе Иоанна настолько, что тот сестру годуновскую Ирину сызмальства предназначил в невесты младшенькому и блаженненькому сыну Федору Иоанновичу, унаследовавшему престол после гибели старшего, Ивана, и сам следил за развитием девицы. Мария Григорьевна хоть и отличалась скверной натурой, но все-таки выделялась среди женщин придворного звания и обладала материнскими добродетелями. Она воздействовала на мужа, царя Бориса, подавая различные советы. Не батюшке она была обязана формированием личности, а матушке. Дети — Ксения и Федор — находились с ней в человеческом и духовном единстве, что свидетельствует не просто об интеллектуальном уровне потомков Малюты, но и о том, какое место женщины занимали в семье Иоаннова любимца.