Выступая на пленуме, Горбачев предложил членам городского комитета освободить от должности Гришина и избрать Ельцина. Помощник генерального секретаря ЦК КПСС Анатолий Черняев записал в дневник: «Сегодня день ликования всей Москвы: сняли наконец Гришина, заменили Ельциным…»
Борис Николаевич перебрался из ЦК в соседнее здание, где располагался горком, с твердым намерением показать, на что он способен. Москва, конечно, больше Свердловска, но эта работа ему знакома. И наконец-то он опять сам себе хозяин. Ельцин не сомневался, что справится с задачей, и принялся за новое дело со всей свойственной ему энергией. Он исходил из того, что ключ к решению всех проблем — это кадры. Надо решительно убирать неумелых и разленившихся гришинских людей, поставить вместо них новых и дельных работников.
24 января 1986 года на городской партийной конференции Ельцин сделал свой первый доклад.
На конференцию — небывалый случай! — приехали все члены политбюро во главе с Горбачевым. Михаил Сергеевич хотел поддержать Ельцина, если понадобится, а заодно посмотреть, как справляется новый первый секретарь и как к нему отнесется городской актив.
Ельцин произнес невиданную по тем временам речь — о бюрократизме и показухе, о том, что московская парторганизация оказалась вне зоны критики. Впервые за десятилетия первый секретарь горкома говорил о провалах и о бедственном положении столицы. Причины — старое мышление руководителей и оторванность партийного аппарата от жизни. Горком производит тонны бумаг, а на предприятиях партийные руководители не бывают.
Его речь напечатала «Московская правда», за скучной городской газетой утром выстроились очереди. Ее читали, не веря своим глазам. Вся Москва обсуждала Ельцина, которого еще никто не знал. С этого момента и началась его слава.
На первом после XXVII съезда партии пленуме ЦК Ельцина избрали кандидатом в члены политбюро. Из третьего класса партийных руководителей он перешел во второй и был уверен, что в самом скором времени займет место среди членов политбюро. Первый секретарь Москвы по партийной традиции всегда был членом высшего руководства.
Ельцин на съезде получил слово вторым — после первого секретаря ЦК Украины Виктора Васильевича Щербицкого. Но Щербицкий был уходящей фигурой, а на Ельцина смотрели с нескрываемым интересом. В его речи прозвучало именно то, что люди хотели слышать, и зал встречал его резкие пассажи одобрительными аплодисментами.
Ельцин говорил:
— Нет у ряда партийных руководителей мужества своевременно и объективно оценить обстановку, свою личную роль, сказать пусть горькую, но правду, оценивать каждый вопрос или поступок — и свой, и товарищей по работе, и вышестоящих руководителей…
Далее он произнес фразу, сразу расположившую к нему людей:
— Делегаты могут меня спросить, почему же об этом не сказал, выступая на XXVI съезде партии? Ну что ж, могу ответить, и откровенно ответить: видимо, тогда не хватило смелости и политического опыта…
Резкая речь Ельцина не могла не обратить на себя внимания. Как странно: Ельцин никогда не умел говорить так складно и легко, как Горбачев. И речи Михаилу Сергеевичу писали лучшие в стране мастера. Но по прошествии лет никто не вспомнит ни одной речи генерального секретаря, поразившей людей. А выступления Ельцина всякий раз производили неизгладимое впечатление.
Помощник Горбачева Георгий Шахназаров вспоминает, как сильно на него подействовала речь Бориса Николаевича:
«Публично покаявшись в том, что не нашел смелости выступить против благоглупости брежневского режима, Борис Николаевич сразу перешел в разряд деятелей общенациональных.
Так непривычно, так дико было слышать подобные признания с высокой съездовской трибуны, что свердловский первый секретарь покорил сердца многих, истосковавшихся по искреннему, идущему от сердца слову. К тому же могучее телосложение, благородная седая шевелюра, открытый взгляд выразительных серых глаз, горделивая осанка — все это производило отрадное впечатление. Женщины были покорены, мужчины не скупились на похвалы…
Сам я, не скрою, с восторгом выслушал его выступление на съезде и уже в первом перерыве, обсуждая услышанное с коллегами, высказал мнение, что Горбачев получил сильного союзника, который может быть использован как своего рода «таран» демократических реформ…»
Ельцин мог выступать более напористо и смело, а Горбачеву оставалось следить за реакцией общества и либо поддержать смельчака, либо пожурить за излишнюю прыть. В таком тандеме они могли бы продержаться долго. Однако очень скоро выяснилось, что Ельцин не намерен играть роль «горбачевского авангарда» и будет добиваться собственного места на политическом небосклоне. Одновременно выявился его стиль как политического деятеля — резкие неожиданные шаги, нежелание идти на компромисс, готовность рисковать, ставить все на карту, чтобы не ограничиваться отдельными выигрышами, а «снять весь банк».
Весь первый месяц работы в горкоме Ельцин провел в поездках по городу. Это было нечто небывалое для Москвы. Первый секретарь побывал на Петровке, в Главном управлении внутренних дел, а потом поехал на один завод, на другой, третий, четвертый… Он заходил в магазины, столовые. Интересовался зарплатой, жилищными делами, детскими садами, пионерскими лагерями. Спрашивал не просто так: просьбы, которые мог исполнить, выполнял. Если обещал открыть в новом районе магазин или пуститьдополнительный автобус, то делал. Теперь, когда магазины открываются в силу экономической потребности, а не решением горкома, его усилия вызывают, наверное, улыбку, но тогда все это нравилось.
Ельцин ездил на метро и в троллейбусе, чтобы увидеть, как в час пик чувствуют себя горожане. Он сразу стал очень популярен. Он совсем не походил на других партийных чиновников.
Борис Николаевич сам заходил в магазины, в заводские столовые, стараясь застать продавцов и поваров врасплох, проверял, что продается, что спрятано под прилавком. Его охранник Александр Коржаков записывал замечания первого секретаря, потом ехал в горком, сам звонил секретарю горкома по торговле, сообщал, как прошла проверка, и диктовал замечания. Так Коржаков привыкал делать не свое дело. Собственно, он в этом не был виноват, его приучили.
Ельцин сократил ввоз рабочей силы — лимитчиков. Столица и без того перегружена, говорил он, пусть предприятия повышают производительность труда. Открылись полторы тысячи новых магазинов, стали проводиться торговые ярмарки. Первый секретарь устраивал в городе «санитарные пятницы» — выгонял чиновников убирать улицы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});